Карусели над городом (журнальная версия) - Томин Юрий Геннадьевич. Страница 24

Борис кратчайшим путем добежал до Кулемки и побежал вдоль нее по тропе.

Итак, Феликс бухнулся в речку…

Здесь так и хочется написать, что Феликс ударился о камень или его вынесло на стремнину, а впереди шумел водопад, и Борис, рискуя жизнью, вытащил его на берег.

Но речка Кулемка мелка; стремнины и водопады не снились ей даже в ее лучшие годы.

Когда Борис скатился вслед за Феликсом в речку, то воды в ней оказалось всего по грудь.

Феликс в трусах, а Борис в рубашке и брюках стояли друг против друга, и синие ручьи текли по их шеям.

Феликс и Борис стояли друг против друга, и синие ручьи текли по их шеям.

— Допрыгался… — сказал Борис.

Феликс молчал. Он чувствовал, что провинился.

Борис на четвереньках выбрался на скользкий берег и протянул руку Феликсу.

— Все, — сказал Борис. — Привет… Прощайся с лагерем.

— Я хотел набрать земляники. Смотри, сколько ее на том берегу.

Борис взглянул через речку и сплюнул синей слюной.

— Это ромашка, — сказал он кратко и начал раздеваться.

Одежда Бориса закрасилась неровно: в одних местах синий цвет лег погуще, в других посветлее. Но зато тело, руки, ноги и шея стали цвета морской волны — такой радостной синей волны, какую можно встретить на детских рисунках.

Феликс выглядел не лучше или не хуже — кому как понравится.

Ни ругать Феликса, ни объяснять ему что-то Борису не хотелось. Он понимал, что скрыть купание не удастся: для этого потребовались бы новые руки и шеи для них обоих, а для Бориса еще и новый костюм.

Борис выжал белье и одежду, надел все мокрое.

— Идем.

— Боря, а почему ты сказал: «Прощайся с лагерем»?

— Потому что выгонят.

— А куда мы с тобой пойдем?

— Я домой.

— Я тоже домой — к Палычу.

Борис ничего не ответил. Он чувствовал себя виноватым.

Они шли по траве вдоль Кулемки. Сзади и немного сбоку от них похрустывали сучья, словно эхо шагов отражалось от леса. Борис остановился и придержал Феликса. Но эхо не умолкло.

Невдалеке за деревом Борис заметил какое-то движение.

— Серый, — негромко сказал Борис, — а ну выходи, а то башку оторву.

Из-за дерева показался Серега с автоматом. Он следил за братом у озера, бежал за ним по тропе, видел купание. Он понимал, что сейчас с братом шутить не стоит.

— Чтобы через полчаса дома был! — приказал Борис. — Отцу ничего не говори.

— Борька, а я нарочно не прятался. Я тебе что-то сказать хочу.

— Я сказал — домой! — повысил голос Борис.

— Борька, возьми мою одежду, а я твою надену. Мне-то ничего не будет.

— Спасибо, Серый, — сказал Борис. — Мне твоя одежда мала. А теперь — сгинь.

— Я отцу ничего не скажу, — пообещал Серега и растворился в кустах.

При упоминании об отце Борису пришла неожиданная мысль.

— Феликс, кажется, я придумал! На обед мы все равно опоздали… Давай бежим сейчас в Кулеминск к нам домой. Отцу скажем, что свалился в воду нечаянно, а я бросился тебя спасать. Вот мы и закрасились. А виноват-то он! Его уже два раза штрафовали за речку. Я переоденусь, а он пускай отвезет нас в баню. До ужина мы вернемся.

— Я свалился не нечаянно, а пошел за земляникой, — сказал Феликс.

— А сказать надо, что нечаянно.

— Но это будет неправда.

— Ты можешь молчать. Говорить буду я. И вообще, если родителям всегда говорить правду, то и жить невозможно.

— Боря, ты говоришь «отец», «родители»… А где мои родители?

— Чем больше будешь спрашивать, тем скорее их увидишь, — усмехнулся Борис. — Пока что твои родители — Алексей Палыч и я.

— Я так и думал, — сказал Феликс. — Но говорить неправду я все равно не буду.

— Тебя никто не заставляет. Молчи себе — и все.

Но план Бориса, не такой уж и сложный, выполнить не удалось. Обходя лагерь, Борис увидел небольшую толпу, направляющуюся к лесу через стадион.

— Все, — сказал Борис. — Уходить нельзя. Нас идут искать… Девчонки все разболтали.

Да, это поработали девочки. И вряд ли можно винить их за это.

Походив возле опушки до обеда, они направились в столовую. Ни Феликс, ни Борис к обеду не явились. Девочки подождали еще полчаса. А потом они решили, что если с ребятами что-то случится, то в этом будут виноваты только они.

Девочки покаялись тренеру.

Тренер пошел к начальнику лагеря.

Начальник по трансляции объявил немедленный сбор всего персонала.

И вот теперь толпа человек в двадцать направилась к лесу. Впереди вышагивал Вен-Вен с мегафоном в руках. Позади всех шел Алексей Палыч, который тюлько что появился в лагере.

— Конец, — сказал Борис. — Кажется, всему конец. Но ты молчи. Может быть, еще поверят. Только они не поверят. Вон их сколько собралось.

— Палыч идет! — радостно воскликнул Феликс.

— Тут и Палыч не поможет, — вздохнул Борис.

Двое синих вышли из зеленого леса и пошли по желтому песчаному полю навстречу толпе.

— Вот они! — воскликнул кто-то весело, потому что страдал близорукостью.

— Я бы сказал, не совсем они, — заметил Вен-Вен, близорукостью не страдавший.

Мальчиков окружили кольцом. Женщины смотрели на них с жалостью: они знали, что грозило этим ребятам. Мужчины тоже знали, но жалости в их глазах не было, ибо именно мужчины на нашей планете призваны осуществлять справедливость.

— Господи! До чего они синие! — вздохнула повариха, которую освободили от поисков, но она пошла из любопытства.

Алексей Палыч скромно маячил в задних рядах. Он проклинал себя за то, что не освободился с утра и не успел вовремя. Он понимал, что при таком количестве свидетелей даже начальнику лагеря трудно будет что-нибудь сделать.

Феликс, не обращая ни на кого внимания, бросился к Алексею Палычу.

— Палыч, привет! — радостно сказал Феликс. — Ты почему так долго не приходил?

Алексей Палыч, не поднимая глаз, пожал синюю ладошку, но тут же спохватился.

— Безобразие! — сказал Алексей Палыч, косясь в сторону начальника лагеря.

— Товарищи, спасибо, — сказал начальник лагеря нехорошим голосом. Таких голосов не бывает у людей, собирающихся простить. — Все свободны. Куликов и Солнечный пройдут со мной в канцелярию.

— Концерт окончен, — сказал в мегафон Вен-Вен. — Граждане, расходитесь. Граждане, не толпитесь.

Именно в эту минуту, при виде синих мальчишек, в голове Вен-Вена произошло короткое замыкание в творческом смысле. Он ясно увидел свою новую пьесу. Она была в синем цвете. Синие мальчики и синие девочки пели и танцевали на сцене. Синий оркестр играл «голубой блюз». Всем было дико тоскливо, невыносимо скучно, жутко одиноко. Смысл пьесы заключался в том, что в ней не было слов. Можно было петь только «на-на», «ля-ля», «ра-ра», «па-па» и… «ку-ку».

«Ку-ку» было настоящей находкой, такого еще нигде не встречалось.

Вен-Вен быстрым шагом направился в клуб — записывать идею, пока она еще дымилась.

За ним потянулись остальные.

Начальник лагеря, Борис, Феликс и Алексей Палыч пошли в канцелярию. Ребята, встречавшиеся им по пути, прилипали к этой группе, как железные опилки к магниту. Всем хотелось посмотреть, как ведут себя приговоренные перед казнью. Провожали Бориса и Феликса молча. Никто не смеялся и не злорадствовал. Один лишь Дегтярев забегал вперед и пятился задом, надеясь разглядеть слезы на лицах преступников.

Все четверо поднялись на второй этаж над столовой в небольшой кабинет начальника лагеря. Он молча подвинул стул Алексею Палычу и сел за стол.

— Ну… — сказал начальник лагеря, и в этот момент в дверь постучали.

— Войдите.

В дверь просунулись Ира и Тома и остановились у порога.

— Что скажете?

— Они не виноваты, — сказала Ира.

— Это мы виноваты, — сказала Тома.