Ребята и зверята (илл.) - Перовская Ольга Васильевна. Страница 8

Через два дня он, злой и нетерпеливый, метался взад и вперёд по конюшне.

— Соня,— сказала я,— должно быть, Мишка голодный. Надо его покормить.

— Ничего не голодный, я ему недавно давала овса.

Нет, мне казалось, что Мишку уж чересчур обижают.

«Полезу-ка я на сеновал, сброшу ему в конюшню немножко сена»,— решила я.

И полезла. Набрала охапку и стала искать меж брёвен щёлку побольше, чтобы протолкнуть сено вниз в конюшню.

Ходила, ходила по сеновалу... да вдруг вместе с сеном — в большую дыру, прямо к Мишке!

Ага! Мишка злобно обрадовался. Поднялся на дыбы и такую выбил на моей голове дробь, что чуть не прошиб совсем. Хорошо, что подбежала Соня и стегнула его плетью.

После этого мы надолго прекратили с Мишкой всякую дружбу. А Мишка, выпущенный через несколько дней на свободу, нисколько не исправился, а, наоборот, продолжал ещё хуже безобразничать.

Недалеко от кордона, на поросшей ёлками Мохнатой горе, жил в маленькой лачужке одинокий старик. У него была пасека — несколько ульев с пчёлами. Чтобы пчёлы не улетали далеко за цветочной пыльцой, он развёл на лужайке перед пасекой целое море полевых цветов.

Мишка во время своих странствований приметил эту лачужку и решил навестить старика.

Однажды, когда дед сидел на скамье в хижине и мирно плёл корзины, внезапно раздался звон разбитого стекла. В окно всунулись сначала Мишкины рога, а потом и вся его морда.

Здравствуйте! Это что за явление?! Старик прошептал какие-то заклинания: «Сгинь, сгинь, нечистая сила!..» Но Мишка только затряс ушами и даже не подумал исчезнуть.

Старик с опаской выглянул из двери и... залюбовался представительной Мишкиной фигурой.

«А я был бы очень похож на святого старца, если бы мне удалось приручить эту нахальную скотину,— подумал он, вспомнив, что Мишка разбил его окно.— Но какой красивый! Прямо как на моих священных картинах!..»

Он вынес кусок хлеба и позвал Мишку:

— Эй ты, тпрусь, тпрусь!

Мишка высвободил свою рогатую голову из окна, подошёл, понюхал хлеб и с удовольствием его съел. Старичок насыпал ему на скамейку ещё и соли.

О-о-о! Это Мишка вполне оценил. Он очень любил соль и принялся с таким аппетитом лизать её, что выпустил целую лужу слюны. Когда он кончил лизать, скамейка была словно только что вымыта — так чисто он её вытер языком.

Первое знакомство состоялось.

Старик был очень доволен и сам на себя умилялся: вот, мол, какой я хороший и добрый человек, дикие звери и те чувствуют это, приходят и сразу смиряются и не хотят уходить от меня.

Мишка не спеша осмотрел всё хозяйство, потом улёгся на низкой земляной крыше погреба и заснул. Он всегда выбирал для спанья самые неудобные места.

А умилённый старец вернулся плести свои корзины.

Днём Мишка пропадал в лесу, а ночевать опять вернулся к своему новому приятелю. Так прожили они дней десять. Иногда на несколько часов Мишка заявлялся на кордон и снова уходил.

Дома все так привыкли к тому, что Мишка вечно где-то шатается, что ничуть не беспокоились о нём.

Старик пасечник всё ещё хорошо относился к Мишке, хотя в глубине души, пожалуй, не имел бы уже ничего против, если бы этот «кроткий» олень убрался куда-ни-будь подальше.

Дело в том, что Мишка успел уже пожевать у него платок, служивший скатертью, и пальто, съел кожаный пояс, помял цветы и наконец, забравшись за загородку, к ульям, растанцевался там и повалил все ульи. Старик всё терпел, терпел, но постепенно накалялся.

Однажды он отправился в лес собирать на зиму хворост. Так как хижинка стояла в самом лесу, старик, уходя, никогда не запирал дверей. Мишка, конечно, воспользовался этим.

Как только дед скрылся в лесной чаще, он забрался в избушку и принялся там хозяйничать. По стенам избушки были развешаны пёстрые листы бумаги, на которых яркими красками изображались разные сцены из священного писания.

Мишка внимательно рассмотрел «Битву святого Георгия Победоносца с крылатым змием». Картина, видимо, ему понравилась. Он захватил губами краешек, дёрнул и откусил всего змея и ноги у Георгия Победоносца. Потом перешёл к «Всемирному потопу» и изжевал и грешных и праведных людей без разбора. «Изгнание из рая Адама и Евы» он просто сорвал со стены и бросил на пол и уже прицеливался к следующей картине, как вдруг услышал пение возвращающегося хозяина.

Мишка почувствовал, что за жеванье его здесь, так же как и дома, не погладят по головке. Он хотел поскорее удрать. Но хижина была такая низенькая и тесная, что ему никак нельзя было в ней повернуться: ведь он был уже величиной почти с лошадь, да ещё с большими рогами. Выйти он мог, только пятясь задом. А сзади, к несчастью, уже подходил хозяин. Он сразу увидел обрывки своих картин и догадался, в чём дело.

— Ах ты, дьявол косматый! Пп-рро-клятая скотина! — с чувством воскликнул рассвирепевший дед.

Он взял здоровую хворостину и изо всей силы отдуба-

сил по спине безбожника-оленя. Мишка обиделся и убежал.

Через несколько дней он снова разгуливал вокруг хижины. Старик не видел его и спокойно работал на пасеке. Когда Мишка заметил, что дед наклонился над ульем, он тихонько подошёл сзади, поднялся на дыбы и, в свою очередь, отколотил старика по спине.

Ну, тут уж, знаете, самое святое терпение и то лопнет!

Старик трижды проклял это «гнусное творение» и стал упорно прогонять от себя оленя.

Время шло. Начались заморозки. Листья уже облетели, приближалась зима.

С наступлением холодов жизнь у кордона как-то замерла. Люди заперлись в комнатах. Около нашего домика иной раз по целым дням не показывалось ни одного человека.

Вскоре выпал первый снег.

Мишка радостно встретил это событие. Он долго танцевал в снегу — должно быть, купался. Нагибал ветки деревьев, стряхивая на себя тучи снега, раскидывал его ногами и наконец, разгорячившись после такой работы, схватывал снег губами и ел его.

Только теперь все заметили, какая густая шуба отросла у него к зиме. Особенно длинной и пушистой она была на шее и на загривке, как будто на Мишке был надет красивый тёплый воротник. Длинная бахрома шла от передних ног по низу живота, а ноги остались такими же тонкими и гладкими, без всякой опушки, как были и летом.

Этим марал отличается от северного оленя.

У того ноги гораздо короче, толще и у самых копыт опушены мехом. Благодаря этим мохнатым ногам северный олень ступает по снегу так, как будто он обут в тёплые меховые валенки. Марал же и зимой ходит словно на высоких каблучках.

Всю зиму Мишка прожил без особенных приключений дома. Правда, он частенько разгуливал по лесу и в горах или спускался по дороге вниз, к расположенным там опустевшим дачам. Но к вечеру он всегда лежал дома, на своём месте. Спал он на крыше кузницы, устроенной под навесом горы.

Бывали случаи, что Мишка, отправившись к деревне, стрелой прилетал оттуда, преследуемый десятком собак-гончаков.

С воем и лаем неслись эти азартные охотничьи души за оленем. А он летел впереди, высоко закинув голову и раздувая ноздри.

Обежав несколько раз вокруг дома, Мишка останавливался у крыльца, нагибал рога и смело бросался в битву. Вся свора с визгом отступала, а наиболее храбрых и упорных Мишка бил ногами и рогами.

Когда повеяло теплом и снег стал таять, Мишка начал сильно тосковать и надолго уходил в лес.

В начале февраля он опять линял.

Красивая серо-бурая шуба слезала с него клочьями.

У него снова упали рога, и морда сразу приняла какое-то кроткое и растерянное выражение.

Потекли ручейки. На солнцепёке расцветали подснежники, фиалки. А потом зазеленели поля и деревья, и мы снова вылезли наружу. В горах стали раздаваться наши громкие песни и ауканье. Опять начались весёлые прогулки.

Мишка нервничал, худел и был очень мрачен. К началу лета рога у него опять набухли. Бедный Мишка невыносимо страдал от мух и слепней, которые тучей слетались сосать из них кровь. С искусанными, окровавленными рогами он забивался в тёмный угол сарая и оставался там целыми днями.