Длиннохвостые разбойники (сборник) - Скребицкий Георгий Алексеевич. Страница 9

Побежал я к ребятам, рассказал о своём несчастье. Погоревали все вместе, да делать нечего, и решили похоронить Пушка в саду, закопать в снег в том самом ящике, в котором он умер.

Целую неделю мы все горевали о бедном Пушке. А потом мне подарили живого сыча – его поймали у нас в сарае. Он был дикий. Мы стали его приручать и забыли о Пушке.

Но вот наступила весна, да какая тёплая! Один раз утром отправился я в сад: там весной особенно хорошо – зяблики поют, солнце светит, кругом лужи огромные, как озёра. Пробираюсь осторожно по дорожке, чтобы не начерпать грязи в калоши. Вдруг впереди, в куче прошлогодних листьев, что-то завозилось. Я остановился. Кто это – зверёк? Какой? Из-под тёмных листьев показалась знакомая мордочка, и чёрные глазки глянули прямо на меня.

Не помня себя, я бросился к зверьку. Через секунду я уже держал в руках Пушка, а он обнюхивал мои пальцы, фыркал и тыкал мне в ладонь холодным носиком, требуя еды.

Тут же на земле валялся оттаявший ящичек с сеном, в котором Пушок благополучно проспал всю зиму. Я поднял ящичек, посадил туда ежа и с торжеством принёс домой.

НА ПОРОГЕ ВЕСНЫ

Я отправился за город, в лес, поглядеть, заметно ли там приближение весны, а кстати и осмотреть места прошлогодних тетеревиных токов.

День был солнечный. В городе сильно таяло. Но я всё-таки захватил с собой охотничьи лыжи. Лыжи у меня не простые. Я привёз их из экспедиции с далёкого Севера. Они широкие и снизу подбиты лосиными шкурами. На таких лыжах и в оттепель ходить можно – снег не подлипает.

Приехал я на маленький полустанок, надел лыжи – и прямо в лес. Хорошо, очень хорошо в нём в эту предвесеннюю пору. Весна чувствуется ещё только в воздухе. Солнце так и слепит глаза. Небо уже по-весеннему голубеет, и по нему, как льдинки в весенний разлив, плывут лёгкие белые облака. Небесный ледоход уже тронулся, а земля всё ещё покрыта льдом и снегом. Деревья и кустарники тоже в снегу, совсем по-зимнему.

Я шёл по лесной тропинке, глядя по сторонам. Вот и широкая поляна, где каждую весну токуют тетерева. А сколько здесь заячьих следов! Весь снег истоптан. Теперь зайцы нередко разгуливают и днём: выскочат на полянку и греются на солнышке.

А вот и ещё один признак приближающейся весны: около старого пня, на самом солнцепёке, уже виднеется крошечная проталинка. Я наклонился и стал осматривать этот первый клочок оттаявшей земли.

Он был покрыт серой прошлогодней травой. Среди неё копошились какие-то жучки. Они проспали всю зиму под корой старого пня или под опавшими листьями и теперь выбрались на проталинку.

Я сел на пень отдохнуть. Кругом было тихо, только где-то далеко в лесу, как серебряный колокольчик, звенел голосок синицы – первая песня весны.

Вдруг среди лесной тишины я ясно услышал хруст снега и шум раздвигаемых веток. Кто-то с трудом продирался сквозь чащу березняка. Но кто же это? Человеку незачем ходить по таким местам. Охотник и тот не пойдёт теперь в лес. Зимняя охота уже кончилась, а весенняя ещё не началась. Наверное, какой-нибудь лесной зверь. Я затаился.

Шаги и треск сучьев слышались всё ближе, ближе. И вот из чащи березняка, у самой полянки, показалось что-то большое, тёмное. Неужели лошадь? Зачем же она забрела сюда? Но в тот же миг я ясно увидел, что это не лошадь, а огромный лесной бык – лось. Он вышел из мелколесья на полянку и, высоко подняв голову, огляделся.

Я сидел не шевелясь. Ветер дул в другую сторону, так что осторожный зверь не мог меня учуять.

Как он был хорош, весь освещённый весенним солнцем, на белом фоне березняка! И какой своеобразный облик у этого лесного гиганта! Длинная горбоносая морда, огромные, как вывороченные корни, рога. Сам такой тяжёлый, грузный, а ноги высокие, стройные, точно у скакового коня. И какая окраска шерсти – весь тёмно-бурый, а на ногах – словно белые, туго натянутые чулки.

Лось постоял секунду, чутко прислушиваясь. А потом широко зашагал по краю полянки, как-то странно поматывая головой, будто стараясь что-то сбросить.

Впереди густо росли несколько уже довольно толстых берёзок. Лось не обошёл их, а полез между стволами, всё так же мотая головой. И тут я увидел, что один рог у него вдруг отломился, да так и застрял, качаясь в ветвях. Из березняка лось вышел только с одним рогом и не торопясь скрылся в лесу.

Вот почему он так странно мотал головой, словно стряхивал что-то. Это лесной великан сбрасывал свой головной убор. Только поздно что-то собрался, ведь лоси ещё зимой рога сбрасывают. А за лето у них вырастут новые, больше прежних, с новыми отростками. По числу этих отростков охотники и узнают, сколько лосю может быть примерно лет.

Когда лось совсем скрылся за деревьями, я подошёл к берёзам, вытащил из ветвей сброшенный рог и, захватив с собой, отправился обратно на станцию.

Весь вагон сбежался глядеть на мою находку. Все охали, ахали, вертели лосиный рог в руках. А какой-то старичок пощёлкал по нему пальцем и сказал:

– Это лось зимнюю шапку ломает, с весной здоровается.

ЗДРАВСТВУЙ, ВЕСНА!

Именно вот в такое яркое предвесеннее утро я открыл примёрзшую за ночь дверь и вышел на деревянное крылечко.

Дом, где мы с моим сыном остановились на ночлег, находился в конце деревни. Он весь, до самых окон, был завален снегом, покрытым блестящей ледяной коркой.

Вчера днём начало таять, но к вечеру вновь подморозило, ступеньки крыльца обмёрзли, а с крыши прозрачными пиками повисли вниз ледяные сосульки.

Мартовский крепкий мороз ещё не отпустил. Даже вода на крыльце, в бадейке, застыла, а сама бадья от инея сделалась белой и мохнатой.

Я сел на лавочку и огляделся. Кругом снег, всё бело, как будто совсем по-зимнему. Но это уже не зима, это самое начало весны, её первое, ещё робкое пробуждение.

Напротив нашего дома росли старые, корявые вётлы. На их сучьях виднелось много грачиных гнёзд. Всю зиму они пустовали. А вот теперь возле гнёзд чинно сидели парочками большие чёрные птицы. В это утро, пока ещё крепко морозило, грачи нахохлились, распушились. Они молчали и не двигались.

Я с радостью глядел на этих красивых иссиня-чёрных птиц, первых вестников наступающей весны. Но долго глядеть на них было некогда. Вот уже мой сын Ваня, собрав все наши доспехи для зимней рыбалки, вооружившись пешнёй и рюкзаком, сбега?ет с крыльца на дорожку. Я следую за ним.

Наш путь лежит через лес к широкому заливу Волги. Ваня спешит: ему не терпится поскорее прорубить лунку во льду, опустить туда удочку и попытать счастья.

Я, наоборот, совсем не спешу. Мне нравится куда больше самой рыбалки брести по узкой лесной тропинке среди заснеженных деревьев и кустов. Брести, наблюдая за тем, как наступает тихое предвесеннее утро.

Ваня давно уже убежал вперёд. Я остался один на один с лесом, с утром, с самим собою. Иду, останавливаясь на каждой полянке, рассматриваю следы зверьков на снегу, слушаю звонкую трескотню дятлов. Дятлы выбивают барабанную дробь – это один из первых признаков наступления весны.

Но мне хочется не только слышать, но и поглядеть, как трудится лесной барабанщик. Вот впереди нелепо торчит сухое обломанное дерево. На него уселся дятел. Я осторожно подкрадываюсь поближе. Дятел меня не видит. Он деловито передвигается вверх по стволу, потом устраивается поудобнее. Устроился, теперь всё готово, можно и начинать. Дятел откидывает назад голову и с поразительной быстротой начинает ударять – барабанить клювом по дереву: тррррррррр! – далеко разносится громкий треск, похожий на протяжный скрип сухого дерева.