Прыжок в высоту + Джулькино детство - Львовский Михаил Григорьевич. Страница 13

Леша молчал.

И вот он тащит девочку по лесу, а его обгоняют другие участники многоборья с куда более легкими ношами.

На одном из поворотов беснуются «болельщики».

— Давай, давай! — кричат они.

— Жми, Леша!

— Смотри не надорвись!

— Вот из-за таких и проигрываем.

К мачте, на которой развевался флаг с красным крестом, Леша добрался последним. Когда он поставил девочку на ноги, оказалось, что она вся зареванная.

— Ладно, — сказал Леша успокаивающе.

Другие «раненые» крутились тут же и не знали куда идти. Дежурный с повязкой показал им, где финиш (оттуда уже доносилась музыка), и они пошли гуськом. А «тучница» не пошла, как ее ни звали. Она все плакала. Дежурный небрежно кивнул на большую палатку, разбитую на опушке леса.

— Туда, — сказал он Леше, — но все равно не успеешь. Все там уже давно.

Леша увидел эмблему связи над входом в палатку и бросился к ней.

Внутри палатки стояло несколько столов и на каждом — приемник с открытым монтажом, универсальный измерительный прибор, набор деталей, схема.

«Исправь повреждение» — приглашал плакат участников соревнования, которые с сосредоточенными лицами, путаясь в проводах и дымя канифолью, пытались выполнить это задание.

Между столами расхаживал Иван Федорович. В стороне стоял старший пионервожатый Саша. Здесь же, топая ногами, старалась согреться Лидия Николаевна.

Физик пригласил Лешу к незанятому столу.

Леша не спеша стал читать схему.

— Советую зря не изменять монтаж, а то некоторые столько напаяли, что вряд ли выпутаются, — предупредил Иван Федорович.

Леша оторвался от чертежа и посмотрел в окно палатки. Девочка-десятиклассница делала ему какие-то непонятные знаки. Потом она исчезла. В окошке появилось лицо Жени. Женя была без очков и улыбалась Леше, как в самый первый день их знакомства, когда она спросила: «Тебя Лешей зовут?» Потом Женя показала пальцем на чертеж — действуй, мол, — и исчезла…

Леша сделал какие-то измерения, что-то быстро рассчитал на бумажке, затем выбрал нужную деталь из предложенного набора.

Два прикосновения паяльником, и в палатке раздались позывные Москвы.

Победно прозвучали они и на опушке леса, замирая в вышине над соснами.

Все участники многоборья смотрели на Лешу с нескрываемой завистью, когда он, отложив паяльник и попрощавшись с Сашей, физиком и Лидией Николаевной, вышел из палатки.

Тут десятиклассница опять повисла на Леше. Она поцеловала его три раза и крикнула «ура». Жени не было.

В палатке Иван Федорович сказал Саше, рассматривая работающий приемник:

— Он изменил схему.

— Упростил, — ответил Саша. — Вот это физика. Он мыслит.

— Пожалуй, — согласился Приходько, чему Саша был очень рад. Как бы там ни было, он дорожил мнением этого упрямого и не слишком справедливого человека.

На последнем повороте Леша увидел Волика, который флажком указал ему дорогу.

Впереди была знакомая трибуна и толпа вокруг нее. Леша замедлил шаг.

Увидев Лешу, стоявший на трибуне Женин папа взял трубку полевого телефона. Справившись о чем-то, он дал знак оркестру. Грянул туш.

Не спеша подошел Леша к финишной ленточке, разорвал ее и сел на рюкзак с номером своей школы. Шоссе находилось выше леса, из которого он вышел, и Леше была видна палатка с эмблемой связи. Оттуда никто больше не появлялся.

Оркестр все гремел, и Леша увидел возле трибуны своих ребят — Вахтанга, Вадима, Зиночку, Галю и Женю. Они аплодировали и кричали что-то. Но Леша смотрел только на Женю.

— Пассажиров, улетающих из Москвы во Владивосток рейсом номер… — начал свое обычное объявление аэропортовский репродуктор, и Женин папа поднял чемоданы.

— Надень сейчас же очки! — сказал Волик Жене, которая, глядя на Лешу, слишком много себе позволяла. Ей хотелось, чтобы Леша запомнил, как развеваются ее волосы на ветру.

— Не надену, — сдерживая слезы, сказала Женя. — Не надену, и все.

И подставила свое лицо, еще сохранившее следы южного загара, под все будущие Лешины воспоминания.

С. ИВАНОВ

Джулькино

ДЕТСТВО

рассказ

Рисунки Е. МЕДВЕДЕВА

Щенка назвали грозно — Джульбарс. Но пока он ростом был, пожалуй, меньше кошки, лапы под ним качались, и только два дня назад у него открылись глаза. Видеть он еще ничего не умел. Только темноту будки, где он жил с матерью и двумя сестрами, и какую-то белую зияющую пропасть, которая на самом деле была выходом из конуры. Но все это его не очень пока интересовало. Первые недели своей жизни он и так всегда был счастлив и спокоен. Ему вдоволь было молока, вдоволь было мягкого шерстистого бока, под который он так удобно залезал всем своим крохотным тельцем, и вдоволь было теплого материнского языка, который так хорошо, щекотно и ласково вылизывал его.

Когда щенку исполнился месяц, за ним явился Лесник, который давно уже обо всем уговорился с хозяйкой его матери.

Лесник взял щенка из конуры, поднял его на вытянутых руках и стал рассматривать.

— Ну хорош! — сказал он. — Хорош!

— Джульбарс! — сказала Хозяйка.

— Ну уж Джульбарс, — усмехнулся Лесник. — Дружок — это будет да!

— А вырастет? — не соглашалась Хозяйка. — Так и будет со щенячьим именем всю жизнь бегать?

— Значит, даешь ему имя навырост? — опять усмехнулся Лесник. — Ладно, пусть так.

— Слушай, Лесник, — строго спросила Хозяйка, — ты берешь собаку или нет?

— А как же, беру! — Лесник сунул щенка за пазуху овчинного тулупа. — Ну, поехали, Джулька!

Джулькина мать все это время вертелась вокруг Лесника, громко лаяла и смотрела жалкими глазами то на Лесника, то на Хозяйку. А Джулька ничего не понимал и поэтому ни о чем не жалел, он только чувствовал, что ему хочется молока.

Под тулупом он опять согрелся. Слепота от яркого декабрьского снега, которая поначалу ударила ему в глаза, постепенно прошла. Он с удовольствием и тревогой вдыхал новые запахи: тулупа, свежего снега, саней. Особенно ему нравился один — резкий и сильный, смутно знакомый запах лошади. Джулька смотрел на ее темно-коричневый круп, на переступающие вразвалку нескладные задние ноги и сухо пощелкивающий хвост. Потом Джулька стал смотреть на деревья, которые неизвестно почему отплывали все время назад. Он не понимал, что сани едут. А деревья были то высокие, то низкие, то зеленые, то черные, и снег был белый-белый, и поляны вдруг проглядывали из чащи, и вообще на свете всего было так много, что Джулька не выдержал этого и уснул.

Прошла неделя, потом еще одна и еще. Джулька рос не по дням, а по часам. Это на самом деле было так: люди растут не по дням, а по часам только в сказках, а собаки в самой обыкновенной жизни. Джульке не так давно перевалило на второй месяц, а он уже был довольно взрослым щенком. В доме Лесника он знал все закоулки и каждую половицу глазастого соснового пола. Он уже умел хорошо бегать. Особенно передними ногами, а вот задние были пока словно от другой собаки: они все время старались обогнать передние и забегали куда-то вбок. От этого Джулька шлепался со всего маху. Потом лежал удивленный, прислушиваясь к стуку сердца и всему своему телу…

Все это время Джулька жил в доме. Лишь несколько раз в день Лесник выпускал его прогуляться в маленький палисадник перед домом. Все-таки Джулька был еще очень мал — мог замерзнуть, заблудиться. Да и мало ли что!.. Лесник жил один в своём доме. И другой собаки, кроме Джульки, у него не было: другая собака умерла осенью…