Озеро синих гагар - Черепанов Сергей Иванович. Страница 40

Посмотрел у него зубы. Да-а, шибко давно живет он, может, сотню лет, может, две.

И тут пало на ум, что все это неспроста. Как бы, дескать, ошибки не вышло. Уж не Лешак ли подсунул кольчугу да вороным конем оборотился, чтобы надсмеяться над стариком, перепугать, а потом из лесу прогнать? Или не сбежал ли конь из другой деревни? Как тогда его хозяину пояснить? Стыда не оберешься! Любой сосед осудит: вот-де Егор до чего с нуждой-то добился, на чужое добро позарился.

И не стал Егор долго думать, снял кольчугу, в дупло ее кинул, а коня отпустил и поскорее домой убрался.

Рассказал обо всем старухе. Та и посоветовала к Дорофею сходить, поспрошать его. А этот Дорофей-то был в нашей деревне старик наидревнейший, даже когда, в кои годы родился не помнил, но из жизни знал многое. В молодости приходилось ему в Урале на демидовских заводах каталем робить, после того хаживать за вольные мысли на сибирской каторге в кандалах, и уж угомонился-то он да в деревне поселился, когда перевалило ему за век.

Впрочем и он не сразу, чего нужно, в памяти откопал. Молчал, щурился, на пальцах отсчитывал, пока добрался.

— Ведь вправду, Егор, находка твоя заветная. Еще прежние наши старики про эту кольчугу и воронка молву вели. С тех времен, как бывал в здешних местах Емельян Пугачев.

— Так то шибко давно было…

— Хорошее дело не забывается. Емельян с народным войском за свободу боролся. Вот за то трудовые люди и почитали его. Желали добра-здоровья. Кольчугу-то и коня для него приготовили. Чтобы скакал он на коне быстрее ветра, а через стальную кольчугу ни мечом, ни копьем, ни стрелой каленой, ни пулей свинцовой его не поранило. Конь-то был нарочито в Тургайской степи выхожен, особым клеймом помечен. Назначено было так: покуда клеймо не сойдет, то жить коню хоть десять веков, служить верно тому, кто кольчугой владеть станет. Ведь ковали ее самолучшие мастера-заводчане со всего Урала, сколько на ней колец, столько и мастеров было. А уж коли народная сила воедино слилась, то сносу ей нет и одолеть ее невозможно.

Посомневался Егор — то ли, дескать, это правда, то ли нет?

Дорофей между тем прослезился по-стариковски.

— Эх, не поспела тогда кольчуга ко времени! Пугачева царские каратели сцапали где-то под Оренбургом и вскоре казнили. Вот тогда пугачевцы и припрятали народный дар. Герои-де были и будут. Рано или поздно народ свободу в свои руки возьмет, и дар-то этот еще не раз пригодится…

Побыл Егор у Дорофея до вечера, много всякой всячины выслушал и собрался уходить, но тот снова его придержал.

— Погоди-ко! Значит, ведь твоя находка не зря…

— Пошто так?

— По то, что тогда же и уговор был: найдется-де кольчуга, и воронко явится, хоть старому, хоть малому, только накануне, как люди снова за свою свободу восстанут…

Не верилось все-таки. Всяко мозговал Егор, а не верилось. Царь, генералы, буржуи — эвон их сколько! Мужики же все на войну взяты. Так и порешил: ни кольчугу, ни коня из лесу не брать. Потом захворал надолго. Наступил уж семнадцатый год. И вот осенью докатилась до деревни весть: царская-де власть, как старая изба, вся рассыпалась. По российской земле, из края в край, революция совершилась. Народ за свою свободу восстал, а во главе у него Ленин!

Шибко охота было Егору свою находку в Москву доставить. Но хворь не отпускала. Зиму и лето на печи лежал да расстраивался, что желание не может исполнить. Такое время, а кольчуга и конь не у дел! Из деревни тоже послать некого — старики лишь и парнишки во дворах-то остались. Вскоре новая беда накатилась: тут, в наших краях, Колчак против Советской власти белые банды поднял. К Москве-то все пути-дороги оказались отрезанными — ни пройти, ни проехать. Уж только в девятнадцатом году Красная Армия все ж таки беляков одолела, сначала с горных мест вытурила, потом с боями погнала в Сибирь.

К той поре Егор оздоровел, наконец, в лес сходил, достал из дупла кольчугу, коня вороного в свой двор привел. Начал в путь собираться.

— Ты куда ладишься-то? — спросила старуха.

— Красным навстречу поеду.

Как раз дни стояли погожие. Лето в самом разгаре. На полях хлеба колосились. Травы на покосах поднялись густющие. В березовых колках груздей и ягод полным-полно народилось. Только бы робить, к зиме запасаться, а не воевать.

— Однако совестью поступаться нельзя, — сказал Егор. — Смогу, так сам повоюю, а нет, кому другому коня и кольчугу отдам, но давний завет не порушу…

Ну, пока старуха пекла ему подорожники, а сам он коня почистил, перековал, уже свечерело. А эвон оттуда, со стороны каменных гор, гром прогремел. И началось: гремит, грохочет без останову.

Поглядел Егор — небо чистое, никаких тучек нет, грозе-то быть неоткуда, да и зарницы в сумерках нигде не играют.

Вышел он со двора на улицу, а тут ему навстречу, из гуменного переулка появился Антон Черемша. Мужик молодой, но уж по всей деревне известный. Он у нас тут первым председателем ревкома был выбран. А когда колчаковцы власть захватили, то Антон успел в горы к партизанам уйти. Теперь показываться-то в деревне ему было опасно, богатые мужики, коим народная воля вчуже, могли его колчаковским стражникам выдать.

— Здорово живешь, дядя Егор! — поздоровался Черемша.

— А ты, однако, рисковый, Антон, — покачал Егор головой. — Ай-ай, рисковый! Чего не бережешь себя? Неминя, что ли какая пристигла?

— Большая неминя, дядя Егор. Поди-ко, слышишь гром-то?

— Слышу, но в толк не приму, откуда гремит и пошто зарниц не видать?

— Вот я и не утерпел, прибежал передать мужикам добрую весть, порадовать их: красные под Челябой колчаковцев напрочь разбили и остатки их гонят прямиком сюда. И то не гром гремит, а пушки стреляют. Чем можем, надо красным помочь!

Отложил Егор свой отъезд до утра, чтобы с другими мужиками и с Антоном быть заодно. А ночью в деревню целый полк колчаковцев нагрянул. С пушками, с пулеметами, с обозами. Красные-то им здорово жару поддали, подгоняли без продыху. Занял этот полк все улицы и переулки, колчаковцы начали по погребам шарить, дворы разорять, а первым делом бедняцкие избы жечь. Хуже волков озлобились.

Антон Черемша им в лапы попал.

Когда рассвело, вывели его беляки на церковную площадь, начали пытать и шомполами бить.

— Это тебе за Ленина…

— Это за Советскую власть…

— Это за то, что большевик ты…

— А это за все-про все…

Исполосовали мужика вдоль и поперек, живого места на теле не знатко, да еще требовать белый офицер начал:

— Укажи, какими дорогами лесными нам красных обойти?

Антон уж из последних сил на ноги поднялся да офицеру-то кулак показал.

— Вот тебе! Повстречаешься ежели, порубаю пополам! А иного ничего не дождешься. От Ленина, от народной свободы не отрекусь. Скорее смерть приму, чем измене поддамся.

Приказал офицер снова бить нещадно шомполами, нагайками, чем попадя. Уж полумертвого бросили. Еле-еле у Антона-то живинка осталась, как огарышек теплилась. Казнили бы, наверно, навовсе, но тут им самим шибко приспичило. Красные-то к околице подошли, их передовые части вдоль всей поскотинной загороди позиции заняли. С другого конца деревни партизаны свои заслоны поставили.

Заметались беляки по улицам: бежать дальше некуда. Кои-то из них погоны с себя посрывали, в канавы залегли, а те, что Антона пытали, кинулись прямо посередь улицы орудия ставить. Какой-то беляк на колокольню с пулеметом взобрался. Белый офицер велел попу в церкви молебен отслужить. Почуял, поди-ко, все равно несдобровать, час последний в его жизни истек.

Тем временем Егор Борона успел Антона Черемшу с площади подобрать и укрыл у себя во дворе.

Вдвоем со старухой мало-помалу его отходили, отварами лечебных трав напоили, раны от шомполов смазали барсучьим салом. Потом достал Егор из сундука кольчугу заветную, из пригона воронка за уздечку вывел.

— Назначаю тебе, Антон, мил-человек! А сам-то я по-стариковски пешком до красных дойду…

Надел кольчугу-то на него, расправил, и вот уже Антон весь живой, невредимый перед ним стоит.