Буран - Голубев Павел Арсеньевич. Страница 16

Мимо ораторов стройными колоннами проходили красноармейцы, рабочие, школьники.

Раздалась какая-то команда, и несколько колонн двинулось в боковую улицу, которая вела на окраину города.

— Куда это? — недоумевали, шагая, ребята.

— Чего это нас с площади-то увели?

Остановились у большого угрюмого здания: тюрьма.

Открылись внутренние тюремные ворота. Грянул оркестр, и громадная толпа мужиков вышла из тюремного двора на площадку.

— Богородские бунтари, — побежало по рядам и среди окружавшей толпы.

Какие-то старушки сокрушались:

— Что же это с ними делать-то будут, неужто казнить?

Мужики, понурив головы, покорно ждали своей участи. К ним за проволочную сетку вошло несколько рабочих и красноармейцев.

У ребят праздничное веселое настроение омрачилось каким-то тревожным ожиданием.

"Что же это будет?"

— Товарищи-крестьяне! — громко заговорил один рабочий с красной повязкой на рукаве. — Что мы вам сделали плохого, что вы пошли против нас?

Мужики молчали.

— Разве не одну лямку мы с вами тянем, разве не для вас мы куем плуги, бороны, косы, топоры? Нам друг без друга никак нельзя! Думали ли вы когда-нибудь об этом?

— Нешто мы против вас? — сказал крайний рыжий мужик. — Мы супротив тех, кто начисто нас обобрать хотел, супротив красных

— Товарищи-крестьяне, вас запутали разные проходимцы! Красные это те, кто поднял красное знамя восстания против кулаков-мироедов, это мы и есть — рабочие! В красной армии — ваши сыновья и наши сыновья и братья, — враги ли они вам? Смотрите, трава выпирает из земли, земля ждет своих пахарей, ваше место там, в поле, за сохой!..

— Да-к рады бы, сами знаем, да видишь, дело-то какое вышло, — ответил мужик с маленькой седой бородой.

— Советская власть знает, что не злоба вас толкала на бунт, а темнота ваша. Верно ведь?

— Знамо, темнота... Несведущи мы... — заговорили разом мужики, ободряясь и поднимая головы.

— Сегодня наш день, — продолжал рабочий, — наш праздник. Во всем мире рабочие празднуют этот день. В этот день рабочая власть прощает ваши заблуждения. Присоединяйтесь к нам, как свободные граждане, как братья! Покажите, что вы не враги себе, не враги рабочим!

— Прости, товарищ, нас — дураков, — поклонился рыжий мужик.

— Прости! — повторили за ним другие.

— Не я, а власть рабочих вас прощает! Помните, товарищи-крестьяне: нам друг без друга нельзя: крестьяне и рабочие должны быть заодно, вместе! Да здравствует союз рабочих и крестьян! Ура!

— Ура! — грянула толпа.

Оркестр заиграл "Интернационал", и мужики, смешавшись с рабочими и красноармейцами, двинулись назад на площадь.

— Вот это здорово! — радостно заговорил Сенька. — Вот рады, поди, мужики!

Ребята повеселели.

— О! да и наши здесь! — услышали ребята сзади знакомый голос.

Обернулись — солдат Илья!

— Ты откуда, где был? тебя выпустили? — забрасывали солдата вопросами обрадовавшиеся ребята.

— Выпустили, сейчас вот, вместе с нашими мужиками. Вон и дядя мой идет, что разговаривал с рабочими-то.

— Ты к нам поедешь теперь? Тайдан давно дома.

— Нет, ребята, сейчас я в нашу деревню. Спасибо вам за все! Приезжайте к нам в Богородское, на пароходе живо ведь. Обязательно летом приезжайте!

Солдат, простившись с ребятами, присоединился к мужикам.

Ребятам стало совсем весело. Расчувствовавшийся Гошка, отвернувшись, вытирал слезы.

Пришли опять на площадь, там председатель Губисполкома говорил мужикам опять речь и, кончая ее, крикнул:

— Да здравствует власть рабочих и крестьян! Ура!

— Ура! — подхватили тысячи голосов, и громко грянула музыка.

Когда все смолкло, какой-то военный с высокой трибуны объявил.

— В пять часов дети организованным порядком отправляются на пристань Советского флота и садятся на пароходы "1 мая" и "Республика Советов". Катанье будет вниз по реке до Орловки и обратно. Богородские товарищи-крестьяне идут на обед в Дом крестьянина, а потом на пароходе "Красный Октябрь" отправляются домой. Пароход отойдет ровно в 5 часов.

Махнул рукой, и оркестр заиграл марш.

Вечером яркая красная звезда, устроенная на высоком шпиле "Дворца Труда", как маяк, далеко бросала свой свет в темноту ночи и серебристой рябью отражалась в быстрых волнах реки.

А поздно ночью веселый смех и говор возвращавшихся с гулянья детей наполнили шумной радостью все улицы и закоулки утихнувшего города.

Целых три дня ребята пробыли в городе. Были в других детских домах, перезнакомились с тамошними ребятами, приглашали их к себе на лето — по грибы, по ягоды.

Все гурьбой ходили к товарищу Иванову, пили у него чай, катались по двору на Чалдоне, а вечером на автомобиле все ездили в красноармейский клуб, где ребята пользовались большим вниманием.

Так было весело и интересно, что не хотелось уезжать из города. Но праздник кончался, и везде принялись за работу.

К вечеру третьего дня маленький почтовый катер помчал их в обратный путь, и через два часа они были встречены дома обрадованными малышами.

XXII. НОВАЯ ВЛАСТЬ

Наступила рабочая пора. Всюду шла организация новой власти на местах.

В детском доме было назначено второе общее собрание для выбора комитета по проведению летних работ.

После горячей предвыборной агитации председателем единогласно был избран Тайдан, первым помощником его Андрейко, вторым Зойка, секретарем Гошка. Мишка был забаллотирован своими даже приятелями, не говоря об остальных.

Решено было приступить к работе на огороде с завтрашнего дня.

Утром мастер Шандор, получивший из города записку, не помня себя от радости, старался что-то объяснить заведующему на непонятном языке. Можно было понять одно: пленные едут домой в Венгрию.

Пришел другой пленный, хорошо говоривший по-русски, перевел, что сегодня отправляется из города эшелон пленных на родину, — Шандор должен уехать.

— Что ж, счастливого пути, — сказал заведующий и распорядился снабдить его в дорогу чем можно.

Все ребята приняли живое участие в сборах мастера, зла никто не помнил, старое забылось, а при новом заведующем Шандор работал наравне с ребятами и бросил прежние повадки.

Колька при прощании жал ему руку, улыбался и говорил:

— Пиши, Шандор, как там, в Венгрии, дела-то.

— Письмо? Корошо, Колько... Не сердись... Не сердись, — обратился он к ребятам, и у самого заслезились глаза.

— Гошко, прощай, Ванько!.. — со всеми прощался Шандор.

Все пошли провожать его до монастырского моста, долго с горки махали ему шапками, платками, пока Шандор не скрылся на повороте за лесом.

— Ох, поди, и рад Шандор! — возвращаясь, говорил Колька. — Дома его не ждут, — думают, что уже не живой, а он и заходит, вроде странника, — ночевать просится... Хорошо!

— А как не пустят ночевать-то? Могут и не пустить, — рассуждал Гошка.

— Ну, он тогда и назовется... Ах, как бы я хотел куда-нибудь так вернуться невзначай! — мечтал Колька.

После обеда все вышли на огород копать гряды.

Ребята дружно взялись за работу: комитет постановил! Только Мишка Козырь назло комитетчикам захотел сорвать работу; не будет он слушаться комитета, да и все! Что ему могут сделать?

Заведующий был в стойлах, накладывал навоз на носилки. Мишка с Васькой принесли одни носилки да и убежали на реку. За ними Гришка с Яцурой, потом остальные.

Ждал, ждал заведующий с носилками, не дождался; вышел на огород посмотреть, а там только комитетчики: Андрейка, Зойка да Гошка.

— Где же остальные? — удивился заведующий.

— Мишка на реку уманил, не слушаются нас...

— Может быть, устали, — сказал заведующий, — пойдемте и мы купаться, после доделаем.

— Заведующий идет! — крикнула Манька Ворона, завидев заведующего, а сама спряталась за водомерную будку.

Ребята побросались в воду, кто нырнул, кто старался отплыть на середину, чтоб не попадаться на глаза заведующему: все думали, что он будет ругать.