Кусатель ворон - Веркин Эдуард. Страница 6

– Статья, значит… «Пила-3»?

– Да.

Кузовлев почесал лоб. Трудно быть главным редактором, подумал я. Большая ответственность. Не то напишешь – и раз, уже не главный редактор, а пунктом приема клюквы заведуешь.

– Это смешно, – Кузовлев стал щелкать ручкой. – Я вполне понимаю твою иронию…

– Но она на самом деле пила, – возразил я. – Причем в третий раз за полгода. И задержали ее в третий раз, между прочим, это официальная информация, мне ее пресс-секретарь в ГИБДД предоставил.

– Она работает в казначействе, – сказал Кузовлев.

– И что? Ей можно нарушать правила? Вот у Круглова папка всего один раз косой выехал, да и то в лес, а его на год лишили…

– У тебя студия какая? – терпеливо спросил Кузовлев.

– Какая? – не понял я. – Юношеская…

– Юношеская, верно. Ты должен писать про что?

– Про что?

Кузовлев хлопнулся в кресло. Я зевнул про себя, но лицом сделал так, как будто не понял.

– Про лагерь отдыха, – Кузовлев указал пальцем в окно. – Про конкурс молодых талантов. Про лосеферму. Про питомник хасок. Про лесной патруль. А у тебя «Пила-3».

– Про лосеферму я тоже писал.

– Ну да, как же, помню, «Лось барану не товарищ».

– Я не виноват, что они на лосеферме вместо лосей баранов втихаря разводили…

Кузовлев стукнул пальцем по столу.

– А что? – спросил я. – Это же правда, все знают…

– Я устал от твоей правды, Бенгарт. Каково население нашего города?

– Около сорока тысяч. Если верить последней переписи…

– Около сорока тысяч, – кивнул Кузовлев. – А безобразий как на Нижний Новгород. На лосиной ферме недокармливают лосей, властная элита злоупотребляет полномочиями, художники культивируют дегенеративное искусство…

– А вы были на выставке этнодадаизма? – неосторожно перебил я.

– Был! – крикнул Кузовлев. – Был. И ничего ужасного я там не увидел! Нормальное этническое творчество! Возрождение самобытной культуры…

Я промолчал. Не хотелось спорить, чего прошлое ворошить? Этнодадаисты уже успокоились, подарили мне свой альбом, и я листал его перед сном и постепенно привыкал к этим их каракулям и начинал видеть в них какой-то и смысл.

– А про отопительный сезон?! Я поручил тебе про подготовку к отопительному сезону написать, вскрыть проблемы, указать на недостатки. А ты что?

– Я вскрыл.

– Вскрыл?! «К январю сдохнем» – это, называется, вскрыл?!

– Это мне сам Лапин из «Теплоэнерго» сказал, – попробовал оправдаться я.

– Да мало ли что тебе Лапин брякнул! Ты знаешь, что мэр, как это прочитал, полдня по стенам бегал! «К январю сдохнем»! И это на официальном сайте! Хорошо, вовремя убрали!

– Но ведь это правда…

Кузовлев схватил сифон – у него старомодный сифон – нацедил себе в стакан, выпил. Еще нацедил и выпил, с удовольствием, мне тоже пить захотелось, но со мной главред, конечно, не поделился, субординация-с.

Напившись, он уселся на свое место, закурил и чуть успокоился.

– Мне нравится, как ты пишешь. – Кузовлев проникновенно погладил мою папку. – В этом есть самобытность, в этом есть воздух. Стиль у тебя тоже вполне. Но твой подход…

Кузовлев поперхнулся дымом, закурил еще.

– У тебя гиперкритический взгляд. Я, конечно, понимаю, максимализм, возраст и все такое… Но ты ведь не видишь ничего позитивного. Так нельзя. То есть совсем нельзя…

– Это потому, что моего прадедушку собаки покусали, – вставил я.

– Что? – не понял Кузовлев.

– Моего прадедушку покусали овчарки, – повторил я. – С этого и началось. Я не виноват. А мой прапрадедушка и сам был…

– Не знаю, не знаю… – Кузовлев сделал знак, чтобы я замолчал. – Надо это перерастать, Бенгарт. Возвышаться. А пока…

Зазвонил телефон. Не мобильный, обычный, на столе. Кузовлев неприветливо взял трубку.

– Да?!

Дальше он молчал.

Молчал и поглядывал на меня. А иногда что-то записывал в ежедневник, кусал ус, и левый, уже обгрызенный, и правый, еще более-менее целый.

Я ждал. Минуты через три Кузовлев сказал:

– Хорошо. Я понял. До свидания.

И положил трубку.

После чего смотрел еще некоторое время уже в окно, потом все-таки очнулся.

– Ладно, – сказал он. – Я еще подумаю.

И притянул папку со статьей к себе.

Интересно, подумал я. Кто это ему сейчас?

– Что стоишь? – Кузовлев поглядел на меня неприязненно, как отец родной.

– Статью переделывать, что ли?

Кузовлев произвел головой неопределенное движение.

– Значит, пойдет в номер?

– Ты иди, работай, – главред махнул рукой. – Напиши…

– Можно про Жохова? – перебил я.

– А что опять Жохов? – страдальчески спросил главный.

– Вы же знаете, Жохов обещал перестрелять всех собак в городе.

– Ну, знаю, – осторожно кивнул начальник.

– А батюшка Илларион на прошлой неделе привез из Канады новых маламутов, он хочет здесь гонки проводить.

– Гонки… – Кузовлев снова кивнул, но уже неуверенно.

– Гонки на собачьих упряжках, – пояснил я. – Международное первенство, все такое. А какие гонки, если Жохов их всех перестреляет? Мне кажется, в нашем городе назревает межконфессиональный конфликт.

Кузовлев почесал голову и задумчиво поглядел в окно.

– Ты вот что, Виктор… Ты про собак пока не пиши ничего, я сам узнаю в епархии…

– Батюшка Илларион настроен решительно, – напомнил я. – Сказал, что не потерпит расцвет сектантства и сатанизма. Что воздымет паству…

– Иди, – перебил Кузовлев. – Потом, потом про паству. Воздымет… Ты где таких слов понабрался, Бенгарт?

– Классику читаю, – сказал я.

– «Му-му»?

– «Житие протопопа Аввакума».

Кузовлев посыпался, а я пошел.

В конце коридора располагалась дверь с зеленой табличкой «Студия юного журналиста «Окуляр». Раньше тут никакой студии, само собой, не было, а была кладовка, в которой размещались старые подшивки газет и журналов, подшивки эти пребывали в полном хаосе, стояли от пола до потолка пыльными столбами. Я так думаю, эту каморку мне не случайно выделили, а в надежде на то, что я тут приберусь. Но я не стал этого делать, мне нравилось и так, расчистил у окна небольшое пространство для стола и двух стульев, протянул положенное мне по гранту оптоволокно и стал единственным в нашем городе независимым журналистом.

Торчал в своей комнатке с утра до вечера, пропитывался запахом старой бумаги, пил крепкий чай, сидел на подоконнике. Когда иссякала журналистская мысль, протягивал руку и наугад вытягивал из стопки журнал, читал. Старые журналы вдохновляли, в них все было наивно и одновременно серьезно, и если журнал «Здоровье» призывал лечиться брусничным листом, то четко указывал, от каких именно болезней это стоило делать. Вот почитаешь «Здоровье», и на душе легче и спокойнее.

Сегодня, впрочем, «Здоровье» меня не очень успокоило, скорее наоборот, расстроило, попал на статью про шпоры. Про те, которые заводятся в пятках и мешают жить. Мне почему-то стало казаться, что у меня в левой пятке образовалась такая, и теперь без хирургического вмешательства не обойтись, хотя шпоры не было, так, скучный ювенальный артрит, и не на пятке, а на пальце.

Посему забросил я «Здоровье» за батарею, решил подумать про саранчу и знаки, но тут дверь отворилась со скрипом и неожиданно показалась Лаура Петровна Скрайнева, заместитель главы Департамента образования, супруга директора гимназии № 1, мать Паши Скрайнева, остолопа. Много, однако, званий, тяжек крест матери.

– Двери у тебя скрипят, что не смажешь? – неприветливо буркнула Лаура Петровна.

– Гоголь не велит, – ответил я.

– Ну-ну…

Лаура Петровна брезгливо осмотрела помещение.

– Уборку так и не сделал… Тоже Гоголь не велит?

– Так да, он же. Знаете…

– Не знаю и знать не хочу, – еще неприветливей перебила Лаура Петровна. – Развел свинарник, а тебе помещение выделили, а в Доме детского творчества, между прочим, негде плавательной секции разместиться.

Нашей плавательной секции уже три года негде разместиться, с тех пор как новое здание ДТЮ забраковала комиссия. В нем собирались создать спортшколу, секции плаванья и прыжков в воду, тренера пригласили, квартиру ему дали, автомобиль, освоили средства. А бассейн и не открыли. Обещали к зиме открыть, а все ребята, кто записался, стали так тренироваться, посуху.