Ребята с нашего двора - Шим Эдуард Юрьевич. Страница 29
Точным ударом Митенька загнал мяч в полутемную щель. Мяч сверкнул полосатым боком и сгинул, исчез в неизвестных пространствах.
Не раздумывая, Митенька ринулся за ним. Это великолепно, что можно проникнуть на чердак. Митенька никогда здесь не бывал, а наверняка тут интересно. Иначе взрослые не запирали бы чердак и не вешали на дверь чудовищной величины замок.
Любому нормальному ребенку известно, что самые запретные вещи — как раз самые интересные.
И Митенька нырнул, как в воду, в таинственный сумрак и неслыханные, неведомые запахи чердака. Митенька чувствовал, как настораживаются его уши, как глаза разгораются кошачьим зеленым огнем.
Он увидел над собой могучие деревянные балки, схваченные железными скобами; на балках — разводья известки и голубиного помета, вековую пыль, паутину… Эх, какая потрясающая здесь была паутина! Плотная, как занавески, с четким рисунком, напоминающим стрелковую мишень. Жаль, что Митенька не захватил воздушный пистолет, — вот была бы стрельба!
А слева и справа, будто подпирая крышу, белели кирпичные трубы с растрескавшимися нашлепками штукатурки; какие-то ржавые заслонки и дверцы виднелись на трубах, какие-то четырехугольные отдушины зияли… Из каждой такой отдушины мог кто-то выскочить. А за каждую дверцу можно было заглянуть самому. Это же счастье!
Он даже замедлил шаги, растягивая наслаждение. Может, сначала дождаться девчонку Клавку, у которой он отобрал мяч? Вон слышно, как она топочет по лестнице. Сейчас она сунется в двери, и просто грешно не напугать ее до смерти. Ее надо напугать как следует, а потом уже, дрожащую, посиневшую от страха, вести по чердаку, сквозь паутинные завесы, от отдушины к отдушине…
Он знал, что Клавка и это стерпит.
Наивные взрослые полагают, что любовь бывает только в их возрасте. А она бывает гораздо раньше. Прошлой зимой Митенька еще был в детском саду, и когда ребят водили на прогулку, Митенька упорно выбегал из строя и шел рядом, будто он командир.
Воспитательницы ничего не могли поделать. Все перепробовали — и ласку, и строгости, но Митенька продолжал выбегать из строя.
Воспитательницы не знали, что Митя безумствует от любви. Была в их группе хроменькая девочка, в которую все мальчишки втрескались. Оно и понятно — девочка была особенная, не похожая на других. Вот и Митенька, чтобы сделаться особенным, чтобы девочка его заметила, начал выбегать из строя.
Незачем говорить, что воспитательницы напрасно загоняли его обратно. Никакая сила не заставила бы его вернуться в строй. Ибо он любил.
И девчонка Клавка тоже любит. Лицо у нее делается совершенно глупым от счастья, когда она смотрит на Митеньку. А если Митенька висит на скамейке вниз головой, или бегает по бортику фонтана, или вскарабкивается на дерево, — девчонка Клавка и восхищается, и страдает одновременно. Она с удовольствием свалилась бы вместо Митеньки на землю. Вместо него бухнулась бы в холодную воду. Потому что страдать из-за любви и жертвовать собой из-за любви — наслажденье.
Девчонка Клавка не пикнула, когда Митенька отобрал у нее мяч, и безропотно поволоклась за Митенькой через двор, и по лестнице до самого чердака, и сейчас, обмирая от ужаса, полезет в чердачную темноту. Ее тоже ничто не остановит. И чем больше ты будешь пугать девчонку Клавку, чем сильнее заставишь страдать, — тем приятней ей будет.
Взрослые люди читают детям сказочки. Например, про какую-нибудь Марью-царевну, что отправилась искать своего жениха за тридевять земель и на этом пути шла через леса и горы, перебиралась через моря и реки да вдобавок побеждала и Кощея Бессмертного и Бабу Ягу. Взрослые читают такие сказочки, а сами ни капельки в них не верят. Взрослым кажется, что ничего похожего не бывает. Да и в самом деле: кто из взрослых сейчас отправится из-за любви за тридевять земель, кто истопчет чугунные башмаки, каменный сухарь изгрызет? Смешно. Нету таких взрослых. Но сказочные герои все-таки не перевелись, их можно встретить в любом детском саду. Вон девчонка Клавка — ничего другого ей и не надо, дай только лес погуще да речку поглубже, через которые надо переправляться!
Митенька отодвинулся, прячась за трубу, и устремил хищный взгляд на полуотворенную дверь. Сейчас, сейчас… Покажись только, девчонка Клавка. Получишь полное удовольствие.
В полоске света, наискось падавшей с лестничной площадки, появилась вздрагивающая Клавкина рука. Качнулся и вспыхнул белобрысый локон; мелькнуло просвечивающее, как апельсиновая долька, Клавкино ухо… Митенька напружинился, набрал в грудь воздуха…
И в этот миг наверху, по черному куполу кровли, прокатился железный гром. Все пространство чердака, замершее в постоянной тишине и мраке, внезапно пробудилось, зазвенело, заголосило… Эхо отозвалось и заметалось средь балок, посыпалась откуда-то слоистая ржавчина. Заплескал крыльями невидимый голубь.
Забыв о Клавке, Митенька мгновенно распрямился. Что это? Откуда гром? Ага, это кто-то ходит по крыше! Великанские шаги прогромыхали над головой и теперь удаляются — будто рыцарь, весь закованный в тяжкие доспехи, скрипя суставами, медленно движется по крыше… У обыкновенного человека не может быть такой страшной поступи!
Надо немедленно убедиться, увидеть собственными глазами!
Митенька с застучавшим сердцем кинулся в глубь чердака, увязая сандалиями в рассыпчатом пыльном песке, которым был засыпан пол. Приходилось лавировать среди труб, перемахивать какие-то низкие кирпичные перегородки; крепкая паутина, будто сплетенная из нейлона, с трудом рвалась под Митенькиными руками.
А сзади, постанывая от кошмарных видений, топотала девчонка Клавка. Митенька оглянулся мимоходом и заметил, что Клавка тащит в руках полосатый мяч. Это надо же: колотится от ужаса, но мяч все-таки подхватила, чтоб не потерялся. Во героизм!
Ослепительно засиял впереди голубой треугольник. Это слуховое окошко. И оно тоже открыто — можно по деревянной лестничке, сбитой из досок, подняться к нему и выскочить на крышу. Просто невероятное везенье!
Слепит голубой треугольник, притягивает. А сумрачные закоулки чердака сразу потеряли половину привлекательности. Все эти трубы, отдушины и пыльные углы можно обследовать на обратном пути. Они никуда не денутся, а вот великан, громыхающий доспехами, может перешагнуть на соседний дом и скрыться… Скорей на крышу! Скорей! Отбарабанили под подошвами дощатые ступеньки, ударило в лицо сквозняком, обожгло пальцы нагревшимся кровельным железом… Выбираясь на крышу задом наперед, Митенька вновь увидел девчонку Клавку. Она продолжала совершать чудеса. Прижимая к животу полосатый мяч, Клавка взбиралась по лестничке, не держась за перила. Руки-то были заняты. Ни один матрос на свете, ни один циркач не смог бы, наверное, повторить такой номер. Глаза у Клавки, вытаращенные от напряжения, полыхали безумной решимостью.
Не было на крыше великана, закованного в доспехи. Железный гром производили обычные люди. Оказывается, двое дядек — вероятно, монтеры — устанавливали телевизионную антенну. Старую — заржавевшую и погнутую — они сняли, прислонили к кирпичной трубе. А новенькую, с матово поблескивающими перекрестьями трубок, сейчас закрепляли оттяжками.
Один из монтеров, молодой, разделся до трусов и половину лица закрыл пластмассовыми солнцезащитными очками. Он смахивал на купальщика, только что прибежавшего с пляжа. Второй монтер, пожилой, парился в наглухо застегнутом комбинезоне, кепке и брезентовых рукавицах; лицо его лоснилось от пота. А еще он был привязан к трубе веревкой. Здоровенная крученая веревка была пристегнута к его поясу и волочилась за ним, когда он ходил по громыхающей, прогибающейся кровле.
В общем, поглядев на дядек, можно было разочароваться. Шумели-то они здорово, но собой ничего особенного не представляли. И все-таки Митенька не пожалел, что выбрался на крышу.