Рассказы прошлого лета - Шим Эдуард Юрьевич. Страница 45

А дядя Федя, дальний родственник Степы, был совсем не таким. Никто бы не сказал, что он служит в речном пароходстве и плавает шкипером на барже. Дядя Федя был тихий, старый и одевался по-простому, в точности как обыкновенные колхозники в Степиной деревне Лиственке.

Степа не думал, что ветер опасный. Но дядя Федя оказался прав.

Катер сердито затукал мотором, зацепил дяди-Федину баржу и медленно потянул ее вперед. Сзади прицепилась вторая баржа, Кольки Грошина. Натянулся буксирный трос, катер запыхтел и задрожал, выгребая против течения. Но с места набрать скорый ход не удалось.

Постепенно, едва заметно, катер стало сносить к берегу, в тинистую, мелкую заводь.

Дядя Федя взобрался на будку, построенную на корме баржи. Он стоял — маленький, в развевающейся от ветра рубахе — и вытягивал шею, и махал руками, — помогал вывернуть катер из заводи… Степе даже неловко стало за дядю Федю. Шкипер, а подпрыгивает на будке, как мальчишка.

Катер загнало впритирку к берегу. Внезапно раздался глухой шум, — это винт врезался в песок. Тотчас мотор заглох. Из машинного отделения катера выскочил черный механик, свесился с кормы. Потом плюнул и выругался тоненьким голосом. А из рубки, пихнув сапогом дверь, вылез на палубу капитан.

Вот он какой — капитан… На голове кожаная фуражка. Добела застиранная гимнастерка выпущена поверх штанов, и ворот у нее распахнут на обе стороны, чтоб широко дышалось. Пудовые капитанские сапоги загрохотали о железную палубу.

— Шесты! — приказал капитан.

Матрос и механик подскочили с шестами. Капитан сам тоже навалился на шест, отталкивая катер от берега.

— Разом пхай, разом!!

Было видно, как шесты погружаются, входят в зыбкое дно. В капитанских ручищах остался совсем коротенький кусочек шеста, да и тот уменьшался, уменьшался… Капитан почти повис над водой, казалось, еще чуток — и он нырнет в воду. Но тут катер качнулся и пополз с мели.

— Ффух… — облегченно выдохнул дядя Федя и рукавом утер лицо. — Снялись. Теперича пойдем.

— Как бы баржу не завязили! — закричал где-то позади Колька Грошин.

— Ничего, тут наша забота! — ответил дядя Федя и соскочил с будки.

Над крышей будки ходило бревно — этакая огромная, вытесанная из целой сосны рукоятка руля. Степе сказали, что она зовется «перо».

Сейчас дядя Федя встал к перу, поднатужился и начал его поворачивать. Заскрипел под кормой руль. Баржа плавно повела носом и покатилась, покатилась вбок… Степа и не заметил, как весь караван — две баржи и катер — оказался уже на середине реки, на стрежне.

Рейс начался.

Прежде Степа никогда на пароходах не плавал. Видеть-то, правда, их приходилось часто — когда Степа бегал с мальчишками на реку Лузу купаться или удить лещей, пароходы проплывали мимо; мальчишки скидывали штаны и лезли в воду, чтоб покачаться на волнах, а Степа бежал по берегу и смотрел до тех пор, пока пароход не скрывался за речной излучиной. От стонущих пароходных свистков у Степы сжимало сердце, холодок забирался под рубаху. И все-таки Степа не надеялся, что удастся ему попасть на пароход и куда-то плыть, слушая эти тревожные, грустные свистки.

А вот ведь пришлось.

Когда Степа сдал экзамены за семь классов и принес домой свидетельство, отпечатанное на гербовой бумаге и заверенное подписью учительницы, мать сказала:

— Красивый какой документ, отдавать жалко.

— Куда отдавать? — не понял Степа.

— В город поедешь, — строго сказала мать. — Учиться в техническое училище.

— Я ж говорил, что не хочу.

— Не перечь. В колхозе теперь жить полегче стало, я и без тебя обойдусь. А ты учись. Специальность получишь, она всегда пригодится.

Знакомая служащая из сельсовета помогла выправить Степины метрики, а мать вспомнила о своем дальнем родственнике — дяде Федоре, наведалась к нему и попросила отвезти парнишку в город. Так Степа и попал в этот рейс.

Разворачиваясь, плыли по обеим сторонам берега. Луза тут была неспокойная, извилистая; дядя Федя упарился, все время ворочая тяжелое перо.

Степа присел на деревянный столбик, врубленный в нос баржи, и стал глядеть, как бьют в берега волны от идущего впереди катера.

Сначала вода за катером будто оседала книзу. На берегах обнажались обсосанные корни кустов, серые камни с прилипшими челками тины, блестящий текучий песок. Из ямок и норок под берегом вытекали струйки.

Затем, незаметно вспучиваясь, накатывала волна. Свертываясь фунтиком, уходили под нее круглые листья кувшинок. Перед нею на коленки падали тонконогие камыши. А она выгибалась, заворачивала прозрачный зеленый гребень и, ударившись о берег, начинала грызть его мелкими белыми зубками.

Волны набегали одна за другой — неустанные, одинаково медленные, — и после каждой волны берег отфыркивался и шумно вздыхал: «Уух… уух…»

— Степа-ан! — позвал с кормы дядя Федя.

Степа неохотно поднялся и пошел к нему, боязливо переступая ногами по узкому борту баржи.

— Пассажиров у нас не возят! — сказал дядя Федя и хмыкнул. Это означало, что он пошутил. — Я тебя к делу приставлю. Будешь в этом рейсе помощником шкипера, понял?

Степа ждал, что дядя Федя опять хмыкнет. Но тот, видимо, сказал это всерьез.

— А чего делать-то?

— Бери метлу, подмети трюм. В Ростани груз принимать станем, а баржа грязная… Да не хмурься, я тебя потом к перу пущу, покажу, как баржу править…

Дядя Федя опять не хмыкнул. Степа поверил и полез в трюм. Ради того, чтобы подержать в руках перо, можно полчасика поработать.

Степа пробежал по доскам трюма, замусоренным щепками и древесной корой, нагнулся, чтобы поднять метлу. И тогда увидел комаров.

Необоримая сила комаров сидела в барже. Все стенки трюма были усеяны комарами; сбившись в табуны, поджарые, полосатые, комары пережидали тут, пока стихнет ветер…

— А еще говорит: «Пассажиров не возим…» — испуганно сказал Степа. Он взмахнул метлой — и первый табун комаров загудел, как пчелиный рой, и пошел в атаку. Комары жигали с наскоку: Степа ахнуть не успел, как ему крапивным зудом ожгло и руки, и шею.

— Воюешь? — спросил сверху насмешливый голос.

— Ага! — ответил Степа, отчаянно махая метлой.

— А вот меня комары не берут! Боятся, что ли?..

На борту, свесив ноги в трюм баржи, сидел Колька Грошин. Попыхивая сигаретным дымком, он с интересом глядел, как пытают Степу комары.

— Смахни с ушей, а то распухнут… Во. И на носу сидит. Запряг тебя старик в работенку?

— Помощника шкипера заменяю, — сказал Степа.

— Ну, ну… А мне вот никаких помощников не надо. У меня баржа механизированная, штурвал есть и все такое прочее. Закреплю штурвальное колесо — и гуляю, где хочу. А зарплата, между прочим, набегает мне за двоих, и за шкипера и за помощника! Уметь надо.

Степа взглянул на Кольку и затаенно вздохнул: бывают на свете такие счастливые люди. Сидит довольный, нога за ногу, сигаретка в улыбающихся губах. И руки до локтей голые, и никаких ему комаров, никаких огорчений.

Степа загнал мусор в уголок, поддел лопатой и высыпал за борт. Щепки заплюхали об воду.

— Эй-эй! Чего делаешь? — донесся сердитый голос дяди Феди. Степа подпрыгнул и выкарабкался из трюма. Дядя Федя, держа под мышкой перо, показывал рукой за борт и кричал:

— Не видишь?! Сети колхозные… а ты мусор! Зачем людям-то вредить?!

Но, честное слово, Степа не заметил сетей! Он и сейчас-то едва различил их. Берестяные поплавки полукругом лежали на воде, перегораживая заводь. У крайних поплавков привязан буек с флажком, — наверно, для того, чтобы не налетели на сеть пароходы. Выброшенный Степой мусор прибило в самую середину сети.

— Разул бы глаза-то!! — продолжал кипятиться дядя Федя, — Швыряет, ровно в помойку…

Подошедший Колька Грошин миролюбиво сказал:

— Ну чего ты, дядя Федь. Подумаешь, щепки застрянут. Вытрясут колхознички, не помрут!

— Ты из деревни убег, так тебе плевать на все! — с обидой выкрикнул дядя Федя. — А душу-то и в городе надо иметь. Отойди от пера, не мешай править…