Рассказы прошлого лета - Шим Эдуард Юрьевич. Страница 49

Настроение у Кирилла было превосходное; он шагал, чуть спружинивая на носках, откинув назад круглую, маленькую голову, — и легко, будто играючи, обгонял шедших впереди рабочих.

Его стройка была у въезда на территорию ТЭЦ. Она виднелась прямо с дороги — рыжая кирпичная коробочка, насквозь пробитая голубыми квадратиками окон.

Прищурясь, Кирилл посмотрел на нее. Да, честно говоря, не очень внушительно… Особенно рядом с остальными сооружениями.

Левее, вдали, отчетливо рисуется эстакада; богатырскими воротами вознесся мостовой кран, колоссальные опоры держат провисшие от тяжести, еще не потерявшие блеска провода. А над всем этим, заняв полнеба, стоит еще недостроенное, но уже и теперь огромное, здание главного корпуса ТЭЦ. На его фронтоне светится силуэт белого голубя, выложенный из мраморных плиток.

Да, сравнивать нельзя… Но ничего, ничего… Терпение! Будут и у Кирилла работы по плечу.

Он свернул к бане. На третьем этаже, между стропил, двигались цветные пятна. Значит, народ в сборе. Наверное, бригадир Лушка Сапогова уже сидит на стене, свесив ноги, и ругается с каждым проходящим.

Вот еще огорчение — Лушка. Послала судьба вместо бригадира неизвестно кого… Отчаянную ругательницу, Свирепого Мамая, как зовут ее десятники. Вот, пожалуйста, уже голос доносится. Таким голосом кирпичную кладку сверлить… Одно утешение, что бригада временная, а стройка идет к концу.

По гибким сходням Кирилл поднялся в нижний этаж. Головы он не поднял, хотя всей кожей ощущал, — Лушка, наверху, заметила и следит.

В доме еще не было перекрытий, он насквозь просвечивался солнцем.

Резкие, будто набитые по трафарету солнечные зайцы пестрели на стенах, вытянулись на полу. Сбитая из горбылей лесенка, ведущая во второй этаж, казалась изломанной в этом пестром свете. Кирилл чуть не сорвался с нее, оступившись на бегу. Он проехался по перилам, — на пиджаке осталась грязная полоса. Счищать ее Кирилл не стал, — сверху заглядывало чье-то лицо.

Подтянувшись на задрожавших руках, он вылез наверх. Тотчас ударил ветер, распахнул полы пиджака, защекотал в рукавах. Кирилл покачнулся и совсем незаметно уперся ладонью в стену.

Лушка Сапогова по-прежнему сидела, свесив ноги со стены. Ругаться она перестала и тихонечко пела, видимо, что-то задиристое, потому что стоявшие рядом девчата смущались и прыскали в кулаки.

Услышав это, Кирилл поднял бровь, усмехнулся. Немолода ведь, уже за тридцать, а такие попевочки, — совестно, честное слово…

Он выпрямился, застегнул пиджак. Девчата прыснули сильней, а одна даже отвернулась, затрясла плечами. Тут только он понял: да ведь на нем, на Кирилле, эта красная рубашоночка, — ради праздника надел трикотажную сорочку… Кирилл рывком расстегнул пуговицы, шагнул вперед:

— Сапогова, дайте синьку второго этажа. И прошу так не сидеть. Какой пример молодежи показываете?

Девчата сразу притихли, отодвинулись в сторонку. А Лушка встала спокойно, не торопясь. На ней было ситцевое платье, выпущенное поверх лыжных штанов; на сутулых плечах оно, казалось, вот-вот лопнет. Лицо у Лушки красное, скуластое, пропеченное солнцем, и на нем зеленые глазки, как осколки бутылочного стекла.

Почему-то под взглядом Лушки Кирилл всегда чувствовал себя неловко. Ему казалось, что Лушка посмеивается над ним; она замечает и то, что Кирилл ходит по лесам боязливо, прижимаясь к стене; и то, что всегда он прячется в тень, чтобы не облупился нос; и то, что оглядывается, если позади зашепчут девчата… В общем, Лушка видит его насквозь.

Это ощущение сохранилось с первого дня их встречи.

Придя на стройку, Кирилл узнал, что не подвезен кирпич. Бригада вот-вот начнет простаивать — допустить этого в самом начале работы было нельзя.

Он прыгнул в машину и поехал на железнодорожную ветку. Он еще не знал, по чьей вине задержка, и поэтому никого не разыскивал, — просто бросался в бой с любым человеком, будь то кладовщик, грузчик или складской сторож… И вскоре машина, доверху груженная кирпичом, вернулась на строительную площадку.

Тогда и появилась Лушка.

Не обращая внимания на Кирилла, она подошла к шоферу, протянула ему пачку папирос. Закурили.

— Вертай назад, — сказала Лушка. — Сгружать не станем.

— Это почему? — изумился Кирилл. У него еще не кончилось боевое возбуждение, дышал, как после бега.

— А потому. Сам не видишь, что ли?

— Я вижу, что вам работать не хочется! — закричал Кирилл. — А я простоя не допущу!

— Валяй! — согласилась Лушка. — Но кирпич обратно свези. Он же весь в трещинах, бракованный. Мы от этой партии уже цельный месяц отказываемся.

Кирпич в самом деле оказался негодным. Кириллу попросту всучили брак, надеясь на то, что молодой прораб не разберет…

Стоя за машиной, Кирилл вертел в руках кирпич. Как же он не заметил? Не сообразил сразу, что на обыкновенном кирпиче трещины видны ясно, а вот на таком, «трепельном», среди дырочек их трудней заметить и поэтому надо смотреть особенно тщательно…

Но что же теперь делать? Признать свою неопытность, с первых же шагов опозориться? Нет. Кирилл не хотел. В конце концов, это баня, а не кузнечный цех. Обойдемся и с таким кирпичом.

— Сгружайте! — приказал он.

Лушка взяла кирпич, легонько стукнула о борт машины. Откололись неровные куски.

— Видал?

— Сгружайте!!

Кириллу стыдно вспоминать, что произошло дальше. Не смущаясь тем, что вокруг стоят рабочие, Лушка пустила в ход недетские слова, выволокла Кирилла из машины, а шофера одного отправила в обратный рейс. Над посрамлением начальника потешалась вся бригада…

Долго после этого Кирилл был с Лушкой на ножах, — не мог простить оскорбления. А потом вдруг нашел простой и легкий способ отместки.

Как-то в обеденный перерыв он увидел, что Лушка, прикрываясь локтем, смотрится в круглое зеркальце, совсем утонувшее в громадном ее кулаке.

— Красоту наводишь? — спросил он мимоходом.

Лушка быстро сунула зеркальце в карман, обернулась. И тут он увидел, что она — Свирепый Мамай, которого мужики боятся, — покраснела почти до слез. И глаза ее, два бутылочных осколочка, смотрели умоляюще, словно просили не смеяться… Этого она боялась.

С тех пор стоило Кириллу только намекнуть — заговорить о пудре, помаде, завивке, — Лушка тотчас опускала голову, начинала отвечать шепотом.

Впрочем, он недолго пользовался своим открытием.

На строительстве наступила горячка, половину бригады сняли с бани и перебросили на другой объект. А тут еще вышел из строя растворный узел. Кирилл растерялся, — как ни бегай, как ни кричи, а планы летят к чертям. Выручила Лушка.

Пока чинили узел, она наладила приготовление раствора вручную. Сама сколачивала ящики, учила девчат; злая, красная, растрепанная, с утра до темноты крутилась на стройке, работала за троих.

А однажды, после особенно суматошного дня, они вместе шли домой. Кирилл искоса приглядывался к Лушке, — она шагала косолапо, устало покачиваясь. На похудевшем лице прикрыты глаза, пыль чернеет в морщинах, забытая папироска приклеилась к губе.

И Кириллу сделалось совестно. Он вспомнил, как насмехался над Лушкиной неуклюжестью, грубыми ее руками, сутулой спиной. А имел ли он право смеяться?

Еще в то время, когда он учился и, не зная особых забот, спокойно кончал школу, потом институт, Лушка уже таскала носилки с раствором и выкладывала стены. Может быть, Кирилл и живет в том доме, который она построила…

Вероятно, это чувство жалости и снисхождения надолго осталось бы у Кирилла. Он не был черствым человеком, хотя по молодости своей часто ошибался и судил окружающих строже, чем следовало.

Но отношение к Лушке опять у него изменилось. В тот вечер они повстречали на улице молодого, здорового парня, — из тех, про которых говорят, что у них грудь колесом и чуб по ветру, — и этот парень оказался Лушкиным мужем. За руку он вел мальчишку, такого же здорового и красивого; они очень походили друг на друга, только у мальчишки глаза были с раскосинкой и зеленоватого цвета.