Сказки тетушки Олеси. Выпуск 4 - Чащихина Олеся Геннадьевна. Страница 3

– Ты хочешь сказать, что царством управляют не люди, а обычные вредные привычки человека? – изумленно посмотрев на Совесть, спросил Доброт.

– Да, и ты должен всё изменить. Ты должен сделать так, чтобы каждый человек начал следить за собой, за своими действиями, словами и мыслями. Если каждый пойдёт наперекор своим не самым лучшим чертам характера, то и Вреднюк, и Лень исчезнут, – настойчиво сказала Совесть.

– Но это же невозможно. Каждый человек должен сам захотеть себя изменить. Никто его не заставит меняться, если он сам этого не захочет.

– Действительно никто, кроме тебя, Добротушка.

– Да, кто же меня послушает?

– Всё очень просто, – улыбаясь произнесла Совесть, – тебе всего-то навсего нужно подружиться с Вреднюком, а он так глуп, что сделать это будет проще пареной репы.

– Я даже не знаю с чего начать! – обреченно воскликнул юноша.

– Для начала тебе нужна одежда.

– А-а, – закричал Доброт, – фу, какая гадость! С детства не люблю их, – с криком поджав под себя ноги, брезгливо произнёс он, увидев огромного паука на полу.

На самом деле это был самый обычный безобидный паучок, вернее паучиха, просто у страха глаза велики.

– Мог бы и поласковей поздороваться со своей портнихой, – обиженно сказала, на удивление, красивым голосом паучиха Мокесан.

– А вы, что же и мерки с меня снимать будете? – с ужасом в голосе, выдавливая из себя вежливую улыбку, спросил Доброт. Сама мысль о том, что по нему будет ползать паук, пугала его так, что глаза на его лице становились всё шире и круглее с каждой секундой.

– Нет, – успокоила его Мокесан, – я и так всё хорошо вижу.

На следующий день одежда была готова.

– Одевайся, – сказала Совесть, – и иди во дворец.

– Что это? – одев на себя обновку, возмущённо спросил юноша. – Мои лохмотья и то краше были, посмотри, – предложил он Совести оценить его новый наряд.

Одна штанина короче другой, на коленях разорванно так, словно эти брюки рвали кошки, футболка с одним рукавом, видимо на второй рукав не хватило материала, причём футболка была так коротка, что не заправлялась в брюки.

– Не волнуйся, Мокесан знает, что делает! Она уже давно живёт во дворце, ей лучше других известно, в каком наряде Вреднюк встретит тебя как родного. Ты мне скажи вот ещё что, ты кривляться и баловаться-то умеешь? – обеспокоено вдруг спросила Совесть.

– Ха, конечно! Наверное, кажется да, а вообще, я не знаю. Мне как-то некогда было баловаться да и не с кем.

– По-моему, у нас проблема, – задумчиво произнесла Совесть. С Вреднюком можно подружиться только, если твоё баловство будет куда хуже, чем его.

– Я знаю, что делать! Плохие и хорошие люди и, тем более, привычки смотрят на одни и те же вещи по-разному.

– Да, ты прав. И последнее, что ты должен знать, мы с Мокесан перечитали древнесказочное писание и обнаружили, что две строчки аккуратно подтёрты, а прямо на них написаны другие слова. Но Мокесан внимательно посмотрела во все свои восемь глаз и смогла разобрать то, что написано под слоем чернил. Так вот оттуда мы узнали, что Смерть Вреднюка заключается в нём самом. Он очень боится быть добрым и хорошим. Ты всё понял? – серьёзно посмотрев на Доброта, спросила Совесть.

– Да, я всё понял! – ответил юноша и быстрыми шагами удалился из сторожки.

– И ещё, – продолжала говорить Совесть, Вреднюк хоть и сидит на троне, а все законы придумывает не он, а его мать Лень Неохотовна, убить её невозможно, а вот лишить сил магических можно.

– Как? – спросил Доброт.

– Она не переносит, когда кто-то работает, – ответила Совесть.

– Я обещаю, я сделаю всё, что в моих силах, – уверенно сказал Доброт и ушёл.

Чем ближе подходил он к воротам дворца, тем громче кричал, хвастаясь, собирая за собой огромную толпу зевак, что он может перевредничать самого Вреднюка.

Один из стражников, охраняющий дворец с внешней стороны, рассказал о вопиющей наглости паренька, стражникам, охраняющие дворцовые ворота с внутренней стороны и так по цепочке слухи дошли до самого Его Величества Вреднюка.

Вреднюк уже несколько дней подряд маялся от скуки. Все кошки и собаки, которых мучил Вреднюк, давно разбежались. Слуги пугались, когда Вреднюк тихонько подходил к кому-нибудь и резко делал зверское лицо, не потому что им было страшно, а потому, что если не вздрогнуть или не взвизгнуть, или не засмеяться над очередной глупой несмешной, а порой и злой шуткой, можно было лишиться головы. Но даже Вреднюк со своими тараканьими мозгами понимал, что все его пакости стали однообразны.

Узнав, что появился кто-то, кто смог его перевредничать, обрадовался, но тут же его озадачило то, что в одном дворце нет места двум Вреднюкам. "Что же делать?" – призадумался впервые в своей жизни царь, – "А вдруг, я его впущу, а он перехитрит меня, выгонит, а сам останется властвовать", – рассуждал про себя Вреднюк, – "Придумал! Я впущу его, он покажет мне новые вредности, а потом я отрублю ему голову!" – и облегчённо вздохнув и не посоветовавшись с Ленью-матушкой, приказал впустить в царские покои хвастуна.

Внешний вид Доброта очень порадовал Вреднюка.

– Замечательно! Превосходно! Я поражён твоим вкусам одежды! Нужно обязательно приказать сделать её модной, – расхваливал царь даже не поздоровавшись с гостем, одежду. Вот это я понимаю, правильная одежда! А то командуют всякие – застегни пуговицу, заправь рубашку, опусти штанину, поправь рукава, – решил сразу же и пожаловаться на все неудобства, через которые ему когда-то пришлось пройти. Говорят, ты можешь перевредничать меня. А ведь я само воплощение пакостей! – сважничал Вреднюк.

– Ваше Величество, – начал говорить Доброт, – не хочу показаться вам обычным болтуном, но мои пакости куда пакостнее ваших.

– Ну, показывай, что ты умеешь, – блеснув глазами, разрешил Вреднюк и в ожидании наипакостнейших шуток даже язык высунул.

Доброт осмотрелся и увидел на подоконнике давно высохший кактус, но корень его, по всей видимости, был ещё цел, потому что стоял он в своём горшке, крепко цепляясь за жизнь. Немного подумав, юноша понял, как можно обхитрить глупого Вреднюка.

– Посмотрите, Ваше Величество, на этот кактус, – сказал Доброт, указывая пальцем на подоконник, на котором стоял измученный цветок, покрытый паутиной и многолетней пылью.

Вреднюк обернулся, посмотрел и, не увидя ничего особенного рассерженно спросил:

– Чем тебя не устраивает этот сухой веник?

– Вот именно…

– Что вот именно? – теряя терпение, спросил царь.

А то, что этот кактус всех устраивает. Он никого не может уколоть. Представьте, Ваше Величество, идёт дворецкий и нечаянно коснётся рукой свежего, наполненного жизненной силой, кактуса, а тот возьмёт и уколет его.

– А это интересно, – расхохотавшись ответил Вреднюк. А как наполнить его этой силой-то?

– Прикажите самому неуклюжему стражнику убрать с него паутину, стереть пыль с подоконника и полить сам цветок.

– И что же здесь смешного? – подозрительно поинтересовался Вреднюк.

– Сейчас увидите!

Когда стражник, который уже несколько лет ничего не делал кроме как стоял у ворот, начал делать то, что приказал царь, это действительно вызвало гомерический смех у всех, кто это видел. Вреднюк ухахатывался, держась за живот.

– Здорово! Давно я так не смеялся! – сказал одобрительно царь, когда охраник закончил своё дело. Звать-то тебя как, – решил он, наконец-то, спросить.

Доброт понял, что к этому, казалось бы, простому вопросу, он не был готов, но быстро собравшись с мыслями, произнёс чётко и уверенно первое, что пришло в голову:

– Злюк, меня зовут Злюк.

– Хорошее имя, – сказал царь и по-дружески похлопал своего лучшего сопакостника по плечу.

На протяжении целой недели Доброт смешил Вреднюка хорошими поступками, выдавая их за плохие. Решив, что пора приступать к самому главному, сказал:

– Ваше Величество, как вам не стыдно, вы создали прекрасную жизнь людям. Они не учатся, не читают книг, не поют, не шьют, не играют на музыкальных инструментах, не строят дома, не сажают цветы и деревьев, не создают ничего нового, а только отдыхают. В других царствах-государствах о такой жизни только мечтают, – отчитывал Доброт деятельность царя. Это уже наводит на подозрение, действительно ли вы, Ваше Величество, не разучились вредничать. Люди радуются, что ничего не нужно делать, даже улыбаться.