Белый шиповник. Сборник повестей - Алмазов Борис Александрович. Страница 20

- Да я ничего! - попытался возражать Петька, но зубы у него предательски выбивали дробь.

Дед вытянул откуда-то снизу тулуп, и Петька оказался в тёплом овчинном облаке. Он поёрзал, устраиваясь поудобнее, и вдруг под ногами увидел ящик. Не таким человеком был Петька, чтобы не сунуть в ящик руку. Раз - и в руке у него оказалась деревянная пёстрая птичка - свистулька! Два - и он вытащил деревянный грибок с алой шляпкой.

- А… - махнул рукой дед, объясняя назначение этих вещей, - это так, распродать не успел. От скуки на продажу - статья дохода… - Он вздохнул горестно. - Вот нонеча бирюльками этими пробавляюсь. А ведь я - плотник! Дворец могу срубить… Бывало, втроём избу за два месяца рубили. Пятистенок!

“Странный какой дед! - подумал Петька. - Совсем как мальчишка. Того гляди, начнёт из рогатки стрелять…”

Дед совсем не походил на тех, которых Петька видел в кино и про которых читал в книжках. Те были спокойные, рассудительные, мудрые. А это какой-то дёрганый, маленький, шебутной. Не настоящий дед. Петька ещё раз внимательно посмотрел на деда. Нет! Не верилось, что он всю войну прятал детей, рискуя жизнью. Нет, не так, но мнению Петьки, должны были выглядеть герои. Вот он сидит, шапка набекрень - одно ухо опущено, другое вверх торчит, как у собаки. Лицо коричневое - всё в морщинах, а зубы все ровные и белые, как у молодого. Да ещё гармошка эта дурацкая… Скоморох!

Катя делала вид, что всецело занята лошадью и дорогой. А сама нет-нет да и посматривала через плечо на приезжего мальчишку. “Вот какой! - думала она. - Городской! Книжек целую пачку везёт и молчит всё время - умный, значит. И лыжи везёт - спортсмен, значит. Умный и спортсмен! Чего же ещё желать!” И Катьке хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы мальчишка обратил на неё внимание, но ничего подходящего она придумать не могла и только досадливо прикрикивала на лошадь.

- Никак землемер бегит! - сказал дед, настораживаясь. - А ну, Катерина, придержи! Землемер и есть!

- Здравствуйте! - Из-за деревьев показался высокий худой человек. На плече у него была тренога с каким-то прибором. - Как хорошо, что я вас встретил, а то уж думал, совсем пропаду. Ноги промочил. Тут это болото чёртово. О господи… - застонал он, заваливаясь в телегу и стаскивая валенки. - Всё напрочь мокрое!

- А мы сейчас, сейчас… - хлопотал дед, стягивая с плеч тулуп. - Во, ноги-то в овчину заверни. Что ж ты по болотине-то ходишь?

- Трассу, трассу кладу, - сказал землемер. - Будем здесь канаву копать для осушения.

- А ну-ко! Вот у меня водочка есть! Давай и внутренне и наружно! - дед вытащил из кармана телогрейки бутылку. - Давай ноги-то разотру… Так, говоришь, осушать будете? Хорошо! Взялися! - приговаривал дед, растирая землемеру посиневшие ноги. - А то всякие пустыни да тундры осваивают, а своя-то коренная русская земля гибнет без присмотру. Ведь, милай, это вот, - он обвёл рукой вокруг, - это земли-то хорошие, раньше-то ведь мы их пахали. Я ещё пахал, а потом всё заболотилось… в Раскольниковом болоте ключи бьют и всё заболачивают.

- Да уж это болото! - вздохнул землемер. - Смешно сказать: до сих пор - белое пятно на карте! Почти сто квадратных километров, а что в этом болоте - неизвестно, непроходимое болото. Топи кругом.

- Это надо с егерем Антипой Пророковым сходить - он всё знает.

Петька насторожился. Второй раз он слышал это имя -Антипа Пророков.

- Да что ваш Пророков! Аэрофотосъёмка покалывает, что в этом болоте даже острова есть и на них лес густой, да что толку - не пройти! Понимаете, не пройти! Да и осушать это болото мы не можем полностью. И водный баланс может нарушиться. Может быть, когда-нибудь и превратим это болото опять в озеро. И у нас техники такой нет! Не изобрели ещё. “Вот тебе и раз! - подумал Петька. - Что-то не верится! В космос летаем, а болота осушить не можем”.

- Да тут и без этого болота земли навалом. Одну канаву проложили за Плотниковым лесом и то…

- Где? - спросил дед шёпотом.

- Да за Плотниковым лесом спустили воду в овраг, теперь раскорчёвываем, а весной пахать будем.

- Милай! - сказал старик. - Дорогой ты мой! Это ж моё поле! Это ж я с отцом эту пашню раскорчёвывал. Эта земля-то мной у болота отвоёвана. Я её пахал, а потом война, дак не до пашни было. Я с войны пришёл израненный весь, лошади нет. Попробовал раскорчевать - куда! Не по силам! Заросло всё, заболотилось… Я и отступился.

Старика было не узнать. Он скинул шапку и, стоя в санях на коленях, блаженно улыбался.

“Ненормальный дед! - решил Петька. - Чокнутый! Чего радуется? Да кому она нужна, земля эта? Подумаешь, осушили десяток гектаров. Вон Голландия наполовину у моря отвоёвана, и ничего особенного. “Земля, земля”, - мысленно передразнил он деда Клавдия. - Радуется, словно остров сокровищ нашёл “.

Глава седьмая

ДЕРЕВЯННОГО РУКОМЕСЛА МАСТЕРЫ

Дед не угомонился, он и дома всё рассказывал, что поле его осушили. Да всё себя ладонями хлопал, да всё охал и радовался. Хорошо бы один день, а то и второй, и третий… Собирался пойти поглядеть, как там работают. Всё в окно смотрел да головой сокрушённо мотал, потому что за окном мела такая метель, какую только в кино показывают, - света белого не видно. Ни о каких лыжах, ни о каких лесных прогулках и речи быть не могло!

Плохо было Петьке. Не привык он к деревенской жизни. Спать ложились вечером рано. Часов в девять. Закрывали ставни, гасили свет, и всё погружалось в такую тьму, словно избу опустили в бассейн с тушью. Петька, дома по ложившийся раньше двенадцати, страдал и ворочался в темноте. В голову ему лезла всякая чепуха. Страшные ночные звуки наполняли избу. То мышь заскребётся. То вдруг покажется, что ходики стали так тикать, что дом сейчас раскатится по брёвнышку. То дед заворочается на печке, двинет локтем в стену. То в диване, на котором спал Петька, заноют пружины… Невозможно уснуть.

Зато утром Петька мучительно просыпался в пять часов. Собственно, специально его никто не поднимал, валяйся хоть до обеда. Но в пять утра котёнок по имени Лазер, потому что лазал где не надо, забирался в кухонный стол и начинал громыхать посудой. И если стол бывал заперт, принимался скрести дверь и мяукать. Вслед за ним начинал лаять на дворе дурашливый, хитрый и весёлый пёс Лайнер. “Дворянин! Лайнер!”, как называл его дед за беспородность и неудержимую страсть лаять просто так - для развития голосовых связок. За Лайнером вступал в хор петух Коля, он кукарекал подряд не менее двенадцати раз.

- Ну, - говорила шёпотом бабушка Настя, - Коля проснулся - день белый начался. Надоть вставать - за труды приниматься. - Она сильно возражала против тех диковинных имён, что дал дед коту и собаке, и звала петуха ласково - Коля, хотя дед собирался назвать его Оратор, потому что петух всё время что-то втолковывал курам.

Бабка вставала, убирала постель с сундука, на котором спала. Начинала греметь вёдрами, плескать водой - собиралась доить корову. На некоторое время становилось тихо. Проснувшийся Петька задрёмывал опять. Но не надолго - просыпался дед. Он резко садился на печи и стукал головой в потолок.

- Ах, чтоб ты прокисла! - крякал он, потирая шишку на лбу. Шишке этой было уже много лет, потому что дед колотился в потолок ежедневно. Постанывая и напевая, он слезал с печи и начинал внушать котёнку, что нужно не попрошайничать, а работать - мышей ловить, тогда не надо будет по шкафам лазать. После того как дед полностью тратил на котёнка запас нотаций, он напоследок’ называл его империалистом и экспроприатором.

- Воды небось не хочешь, Муссолини несчастная?

Но котёнок начинал пить.

- Господи! - удивлялся дед. - Совсем голодная животная! Настя! Где молоко-то?

Потом дед, подвывая, мылся в сенях ледяной водой. Помывшись, он шёл в боковушку, где у него стоял токарный станок, и начинал работать.

“Не слышны в саду даже шорохи!” - начинало пиликать радио. - Московское время - шесть часов. С добрым утром, товарищи!”