Счастливого плавания, «Шхуна ровесников»! - Подыма Константин Иванович. Страница 1

Константин Иванович Подыма

Счастливого плавания, «Шхуна ровесников»!

СЧАСТЛИВОГО ПЛАВАНИЯ,

«ШХУНА РОВЕСНИКОВ»!

Или

История

самого необычного

корабля

из всех, которые

когда-либо

швартовались

в НОВОРОССИЙСКЕ,

рассказанная

флаг-штурманом

КОНСТАНТИНОМ ПОДЫМОЙ,

Дополненная

выписками из лоции

и судовых журналов

Приглашение к путешествию

Есть на свете один необычный корабль. Порт приписки — Новороссийск, позывной сигнал — «Комсомол», так написано на первой странице его судового журнала. На борту веселая и озорная команда — новороссийские мальчишки и девчонки.

Корабль называется «Шхуна ровесников».

А я — флаг-штурман этого судна. Был и капитаном и капитаном-наставником «Шхуны». Словом, плаваю с ребятами вот уже девять лет. Многое видел, о многом хотел бы рассказать. Но вначале о том, как была построена «Шхуна ровесников», чей родной причал — газета «Новороссийский рабочий».

Однажды в редакции газеты решили выпустить страничку для школьников.

Журналисты подготовили несколько заметок, нашли фотографию, и получился первый номер.

Но самое главное — было в нем такое вот обращение:

Признайся честно, наш читатель: ты бы отозвался на такое обращение?

Конечно, отозвался.

И новороссийские ребята отозвались. Они пришли в редакцию городской газеты и вместе с журналистами стали два раза в месяц выпускать страницу для ребят. Бегали по школам юные корреспонденты, брали интервью, писали рассказы и стихи, обсуждали их сообща. Рисовали заголовки, эмблемы, заставки. Делали фотографии.

И раз в неделю собирались в редакции. В половине седьмого, в понедельник.

А время шло. И превратилась комната отдела писем в кают-компанию, сотрудник газеты, занимающийся с ребятами, — в капитана, еженедельные встречи — в палубные сборы, а литературный кружок при редакции — в необычный клуб.

В нем занимались уже не только журналистикой, но и многими другими делами.

На одном палубном сборе обсуждали план будущего газетного выпуска, а на следующем — где достать настоящий судовой колокол — рынду.

— Нашли общее! — скажешь ты. — Журналистика и рында! Зачем?

— Как зачем? — возмутился бы любой курсант «Шхуны». — Да чтобы отбивать склянки!

Захотелось ребятам вдохнуть настоящего соленого ветра, покачаться на скрипучей палубе; вместо нарисованного в газете костра сесть у настоящего — дымного и яркого, печь картошку, петь до утра песни.

Захотелось большого дела, чтобы горело сердце и было жарко рукам. Не быть посторонними наблюдателями, не только писать о своих друзьях-сверстниках, но всегда быть с ними в интересных делах. И не рядом, а впереди!

С тех пор стала «Шхуна ровесников» молодежным клубом. И зажили ребята удивительной жизнью.

О ней я хочу рассказать в этой книжке.

Так ты готов к путешествию?

Застегни поплотнее бушлат, надвинь фуражку-мичманку по самые глаза!

А что предвещает барометр?

На барометре — «буря».

Глава первая, немного таинственная

Ветер чуть не сбил меня с ног, когда я вышел из дома. В свете качающегося фонаря беспорядочно метались снежинки. Вокруг — ни души, ни огонька.

Ночь, половина четвертого. Весенние каникулы…

А снегу сколько! Еще утром было тепло и солнечно, как и положено в марте, а к вечеру на вершинах горного хребта показалась белая облачная гряда. «Борода» — называют ее новороссийцы. Точнее признака надвигающегося норд-оста нет.

Ночью ветер разгулялся вовсю! Пригнал снежные тучи, пахнуло холодом, и город закутался в белое вьюжное покрывало. В такую погоду у нас в Новороссийске школы не работают, а ребята сидят по домам и читают интересные книжки.

Сейчас на ночной улице бушует ураган, срывает крыши с домов, переворачивает вагоны, рвет провода…

Я отшатнулся. Рядом просвистела плеть падающего провода. Один задел за другой, и веером посыпались синие искры. Лучше-ка (от беды подальше!) сойти с тротуара на середину мостовой. Там спокойнее.

Не успел, однако, шагнуть, как растянулся прямо на скользкой дороге.

Ничего себе! Норд-ост плюс гололед!

Честное слово, плохо одному. Особенно в такой ураган. Плохо, когда некому тебе помочь, когда нет рядом друга, за чье плечо можно удержаться.

А каково сейчас кораблям? Болтаются на холодных свирепых волнах и покрываются тонким ледяным панцирем. В старину немало парусников погибло в нашей бухте, и хранит на дне своем она много жертв злобного ветра.

Сейчас нет кораблей в Цемесской бухте. Ушли за десять — пятнадцать миль от Новороссийска. Туда, где ветер послабее и море не так штормит…

Отвернул рукав бушлата, глянул на часы. Без десяти четыре! Не опоздать бы…

Обойдя поваленный набок газетный киоск, где еще днем покупал «Комсомолку», я свернул с главной улицы и направился к площади Героев. Там, у могил воинов, павших в боях за город, горит Вечный огонь. Издалека виден язычок пламени, отважно борющийся с непогодой. Не в силах жестокий норд-ост погасить живое пламя. И веет от него теплом, таким необычным в эту стылую ночь. Огонь выхватывает из темноты золотые буквы надгробий. Каждый час звучит скорбная мелодия, которую сочинил Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Он подарил ее нашему городу и назвал «Новороссийскими курантами».

Ветер шумит где-то в вершинах деревьев, и тихо гудит пламя.

Я огляделся. Вокруг — никого. Ну что ж, неудивительно. В такой ураган мало кто пойдет с нами… Здесь, у Вечного огня, должны были собраться ребята, живущие в центре города. А остальные в другом месте…

— С добрым утром! — слышится вдруг чей-то голос, и от скамейки, стоявшей в стороне от светильника и плохо видной в полутьме, отделилась фигура.

«Кто это?» — не сразу узнал я. Потом догадался:

— Сережка? Добрался-таки…

— А я не один, — заглушил ветер Сережа Гречихин.

Шапка-ушанка сидела на его голове как-то очень лихо. Блики огня скользили по лицу. Веснушки усеивали щеки и нос. Обычно серьезный и молчаливый, сейчас он задорно улыбался. Было ему всего лишь пятнадцать, и учился он в девятом классе. Страстный фотолюбитель, Сережа всегда таскал с собой старенький «ФЭД». И сегодня что-то топорщилось под курткой. Не прийти он не мог: именно сегодня его должны зачислить в экипаж «Шхуны». Пока ведь он только курсант…

— Двенадцать баллов, — ликующе сообщил, подходя к нам, худощавый парень в кожаной куртке. — Порядок!

— Как обещал! — отрубил Гена Лашко. — Чтоб я испугался этого норд-оста? Никогда!

Вообще Гена парень что надо. До армии целых три года был в «Шхуне». Человек он неспокойный, всегда готов сорваться с места и ради «Шхуны» птицей лететь куда угодно. В 21-й школе каждый знал Генку Лашко. Его хватало на все: и на подготовку традиционного вечера «За честь школы», и на работу в кружках. Правда, не всем нравился его характер — немного резкий. Но Генка всегда говорил правду в глаза…