Маленький, да удаленький - Сирге Рудольф. Страница 5

Вскоре стали завозить на школьный двор строительные материалы. И среди них разные камни, доски, брусья, трубы, железные уголки, стекло и много чего другого. Сельчане решили пристроить к школе классные комнаты, чтобы местные дети могли семь лет учиться, не уезжая из дому. Отец Хенна, как истинный распорядитель школьного хозяйства, сказал однажды сыну;

— Мне приходится отлучаться, дел много — не всегда могу быть на месте. Ты, Хенн, сделай так, чтобы днем ты бывал дома и присматривал за строительными материалами.

— Чтобы ничего не растащили?

— Ну да, тут люди приходят и уходят, поди всех знай…

— Ладно. Теперь у нас есть собака… зададим и ей работку, — обрадовался Хенн.

— Ее надо выучить. Ведь собачье дело — лаять.

На том и порешили. Хенну вызвались помогать Калью и Анни. Ребята распределяли свои дела так, что большую часть дня они проводили во дворе или в огороде. И всегда с ними был Фомка.

Поначалу Фомка даже не замечал, когда телеги с возами появлялись на дворе или, уже пустые, выезжали за ворота. Но вскоре он стал бросаться на чужих, особенно если находился во дворе один, а ребята пололи траву или окучивали картошку.

Фомка словно чувствовал себя обязанным подавать голос. Если же Хенн из-за забора науськивал его, то он становился еще злее. Теперь дети с полным основанием стали называть Фомку школьной собакой: он ведь охранял школьное добро. Как бы там ни было, звания и чины — дело официальное. В повседневной жизни они не имеют значения. Важно быть деятельным и выполнять возложенные на тебя задачи. Сторожить строительные материалы было наипервейшей и главной обязанностью Фомки. И он выполнял ее старательно, так же добросовестно, как и дети. Было интересно и весело целыми днями напролет встречать и провожать тех, кто возил материалы для стройки.

Если бы кто-нибудь сказал, что это и есть работа, то ни дети, ни собака этого не поняли бы. Что такое труд — это пес понял позднее.

Фомка частенько наблюдал, как дети гнали корову на пастбище. Он видел также, как они пасли коров, овец, свиней. Животные были до того ненасытные, что забирались прямо в посевы, съедая и вытаптывая все подряд. А люди берегли посевы от скотины. Хорошая собака всегда хозяину помогает. Это ее обязанность. Пару раз Фомка вместе с Хенном провожал животных на пастбище и лаял на них. Тут-то у Хенна и появилась мысль, что из Фомки, если его поучить и потренировать, выйдет пастух. Он стал каждый день звать Фомку с собой. Хенн науськивал его на корову, если та сходила с тропки и пыталась убежать в посевы, показывал, как нужно идти наперерез животному и отгонять его назад.

Но Фомок-Дружок заартачился. Если Хенн сам бежал с криком, вызывая Фомку на лай, то пес охотно гнался за ним и даже гавкал. А как только Хенн заставлял его одного бежать за животным, Фомка поджимал хвост и старался увильнуть в кусты.

— Глупый пес! — сердился Хенн и бежал сам.

И вместе с ним мчался наперегонки Фомка — азартно, возбужденно, словно помогая пастушку бежать. Но пастуха он не обгонял ни на шаг. Хоть проси, хоть приказывай — Фомок-Дружок отбегал в сторону: пусть коровы творят, что хотят! Не его ума дело…

Вместо этого по дороге на пастбище да и в поле он находил много чего более интересного, Однажды он наткнулся на выводок перепелки, которая привела свое семейство на ржаное поле полакомиться. Ах как он заливался лаем и гонялся за маленькими серыми комочками, которые и летать-то еще не умели, зато резво бегали — Фомка едва поспевал за ними. Старая птица, размахивая крыльями, пыталась увести Фомку за собой, чтобы дать птенцам разбежаться как можно дальше. Но где там! Охота была жаркая и веселая — все поле заполнили птицы, каждый стебелек был пропитан их манящим запахом. Фомка хоть и не смог поймать ни одного птенца, зато надолго запомнил азартную погоню. И всегда, оказываясь на поле, он первым делом обнюхивал, нет ли тут перепелиного духа.

В другой раз его нос учуял заячьи следы. Фомка носился по дну канавы и по краю поля, пока не спугнул нескольких предоставленных самим себе зайчат. Те то стремглав мчались в кусты, то прятались в зарослях пшеницы, но Фомка снова нападал на след одного из них, и охота продолжалась. Ох и лаю было! И этот чудесный день врезался Фомке в память. Да разве можно охоту на зайцев сравнить с пастушьими заботами — гнать коров на пастбище да отпугивать их лаем? Того и гляди в навоз вляпаешься или корове под ноги попадешь, а то и на рога. Фомка чувствовал себя слишком маленьким, чтобы гоняться наперегонки с этими огромными животными. Он всегда искал и находил таких, кто был слабее. За такими можно было гоняться сколько угодно, их не надо было сопровождать на пастбище и обратно да сторожить их там.

Потому-то он был необычайно удивлен, когда Хенн, застав Фомку у разоренного чибисового гнезда, выпорол его.

— Ах так! Стадо сторожить тебе лень, а птичьи гнезда разорять — пожалуйста! — сердито приговаривал мальчик.

А тут и разорять-то было нечего. Чибис такая птица, что сразу, как только птенцов выведет, гнездо покидает. Фомка по своему собачьему разумению решил, что с ним обошлись несправедливо. Он разозлился и даже укусил Хенна за руку. Мало того, Фомка считал, что имеет полное право сопротивляться, потому что он ведь не тронул ни одной птахи. Но за строптивость Хенн наказал его еще сильнее. Не будет настоящей собаки из того щенка, которого не наказывают за проступки. Так, Хенн слышал, не раз говорила мать, так поступал и он. Трудиться, стадо сторожить ему неохота, а вот бедокурить готов! Вот и получай за дело… И хотя душа у Хенна болела, наверное, не меньше, чем у Фомки спина — у мальчика даже слезы на глазах выступили от щенячьего визга, — пришлось-таки Фомке принять порку. Потому что точно так же, как и щенка, любил Хенн птиц, птенцов и зверей. И не мог допустить, чтобы их кто-нибудь обижал.

Но из Фомки непременно должна получиться хорошая собака — такая, которая с честью оправдывает надежды, а для этого ей следует научиться уважать порядок.

Фомка, как настоящая собака, должен уметь себя вести, будь то среди животных или среди людей. О поведении детей Хенн читал в школьных учебниках и теперь требовал достойного поведения и от своего воспитанника. Пусть даже эти требования причиняют боль не только Фомке, но и ему самому. И он, всхлипывая, направился домой. Хенн был стойким по характеру и любил порядок. Дома он сказал:

— Больше я не возьму Фомку с собой на пастбище.

— Не получается из него пастух, что ли? — поинтересовался отец.

— Не получается… Ах, да что там говорить!

Родители подумали, что Хенн повздорил с Фомкой. Это было видно и по тому, как вел себя Фомка — он несколько дней даже не подходил к Хенну, не бросался с радостным лаем ему навстречу. Все выяснилось однажды в полдень. Держа в руках сплетенный своими руками кусок веревки, Хенн подошел к отцу и попросил у него обрывок ремешка, которым можно было бы обвязать Фомке шею.

— Зачем ему ремень? — удивился отец. — Ведь собака-то домашняя.

— Значит, пусть молодых птиц распугивает, пусть зайчат душит? — нахмурился Хенн в ответ.

— Так, хочешь сразу посадить его на привязь?

— На какое-то время — да, на привязь, — решительно сказал Хенн.

Так и появился у Фомки ошейник с длинной красивой веревкой впридачу. Фомке хотелось поиграть концом веревки, и он спокойно позволил завязать ремень вокруг шеи. А как только почуял, что веревка держит его и не отпускает, мешает ему прыгать и резвиться, начался скандал.

Фомка скулил и визжал, царапался и рвался, пытался стащить ошейник через голову. В отчаянии срывал лапами ремень с шеи. Но все понапрасну. И тогда он обиделся на людей Перестал брать еду. Не позволял себя гладить. Только рычал. Оставшись на привязи, он испытывал еще большее желание побывать в лесу, ощутить заманчивые запахи птиц и зверей. Он жаловался, громко скуля и повизгивая, порой принимаясь даже выть, Но Хенн взял себя в руки и только покрикивал на него. Конечно же, Фомка не понял ничего из этой «учебы», но что это было наказание — пес уразумел. Однако наказание, по его мнению, затягивалось. Однажды ночью он перегрыз веревку и сам освободил себя из плена. Когда все утром встали, он с громким лаем бросился им навстречу. С той же радостью, с какой прыгал до того, как был посажен на привязь.