Король бродяг - Стивенсон Нил Таун. Страница 44

Путь до Лиона не близкий – почти до самой Италии (потому-то, сообразил Джек, там и расположены итальянские банки) или, если вам так больше нравится, почти до самого Марселя. Местность делилась на разные земли, каждая из которых брала свою собственную пошлину за проезд – как правило, в гостиницах на основных перекрёстках. Джек, всю дорогу меняя лошадей, словно соревновался с узким и чёрным, будто скорпион, экипажем, запряжённым четвёркой лошадей. Славная была гонка: то Джек оказывался впереди, то экипаж. Однако в конце концов из-за гостиниц и необходимости часто перепрягать коней экипаж всё-таки отстал, и Джек первым въехал в Лион с неведомыми ему новостями.

Ярко разодетого генуэзского банкира он отыскал на рынке, ничуть не похожем на парижский; здесь продавали уголь, тюки со старым платьем, рулоны некрашеной ткани. Банкир вынул из кармана монету, протянул Джеку и прочёл письмо от синьора Коцци.

– Ты англичанин?

– Да, а что?

– Твой король скончался.

С этими словами банкир вернулся в контору, а другие гонцы во весь опор поскакали в Геную и Марсель. Джек поставил лошадей на конюшню и некоторое время ошалело бродил по Лиону, жуя купленный на рынке инжир. Единственный король, какого он знал, умер, и Англия теперь, в некотором смысле, другая страна – подвластная паписту!

Гаага

февраль 1685

Позёмка уже взяла в кавычки сугробов вишнёвые каблуки французской делегации, а под носами у англичан, на усах, повисли дюймовые сосульки. Элиза, скользя на коньках, развернулась и замерла, чтобы полюбоваться на то, что приняла за колоссальную скульптурную группу. Разумеется, статуй в одежде не бывает, но послы со свитами (восемь англичан против семерых французов) простояли столько, что снег забился во все поры париков, камзолов и шляп; издали они смотрелись топорно высеченными из большой глыбы низкопробного камня. Куда живее (и куда теплее одеты) были голландские зеваки, спорящие, какая из делегаций сдастся первой. Грузчики и дровосеки взяли сторону англичан, горожане побогаче поддерживали французов; эти прохаживались туда-сюда, притоптывали ногами, дули на руки и отряжали быстроногих мальчишек-конькобежцев к Генеральным Штатам и Бинненхофу.

Элиза была единственной конькобежкой, и когда она остановилась на краю канала, в нескольких фугах от двух групп людей на прилегающей улице, скульптурная композиция ожила. Захрустел намёрзший на воротники снег: пятнадцать английских и французских голов повернулись к Элизе. Великое стояние обрело новый характер.

Самый богато одетый француз содрогнулся. Дрожали все, но этого передёрнуло.

– Мадемуазель, – сказал он, – вы говорите по-французски?

Элиза оглядела его. На французе была шляпа: таз, наполненный экзотическими перьями и сейчас покрытый снегом. Новомодные длинные языки башмаков закручивались; скопившийся за ними снег, подтаивая, затекал внутрь, так что кожа уже потемнела.

– Только когда у меня есть на то причина, мсье, – отвечала она.

– Что за причина?

– Какой французский вопрос!.. Наверное, когда господин, должным образом мне представленный, забавляет меня остроумной шуткой или комплиментом.

– Смиренно молю мадемуазель меня извинить, – проговорил француз, с трудом ворочая серыми от холода губами. – Поскольку вы без спутника, мне некого просить, чтобы нас представили сообразно обычаю.

– Он там, – сказала Элиза, указывая на кого-то в полулиге по каналу.

– Mon Dieu! Ваш спутник дергает руками и ногами, как грешник, низвергаемый в ад! – воскликнул француз. – Скажите, мадемуазель, почему юная пава катается на канале с орангутангом?

– Он уверял, будто умеет кататься на коньках.

– Девушка вашей красоты наверняка слышала из мужских уст немало изысканных уверений и при таком уме должна была понять, что все они лживы.

– В то время как вы, мсье, честны и чисты сердцем?

– Увы, мадемуазель, я всего лишь стар.

– Не настолько.

– И всё же я могу скончаться от старости или от воспаления лёгких раньше, чем ваш кавалер доковыляет сюда, чтобы нас познакомить, посему… Жан-Антуан де Меем, граф д'Аво, ваш покорный слуга.

– Очень приятно. Меня зовут Элиза…

– Герцогиня Йглмская?

Элиза рассмеялась такой нелепости.

– Откуда вы знаете, что я с Йглма?

– Ваш родной язык английский, однако вы катаетесь так, будто родились на льду, а не семените пьяной походкой англосаксов, жестоких утеснителей вашего острова. – Д'Аво нарочно повысил голос, чтобы слышали англичане.

– Умно – однако вы прекрасно знаете, что я не герцогиня.

– И всё же я убеждён, что в ваших жилах течёт голубая кровь.

– Судя по цвету губ, в ваших она ещё голубее. Почему бы нам не пойти и не посидеть у жаркого огня?

– Теперь вы жестоко искушаете меня иным способом, – произнёс д'Аво. – Я должен стоять здесь за честь и славу Франции. Однако вы не связаны подобными обязательствами – что вы делаете здесь, где место лишь моржам и белым медведям, да ещё в такой юбке?

– Юбка должна быть короткой, чтобы не зацепиться за лезвия коньков, видите? – Элиза делала небольшой пируэт. В следующий миг из середины французской делегации донеслись стон и хруст – долговязый пожилой дипломат рухнул на снег. Двое других присели было ему помочь, но лаконичные слова д'Аво заставили их выпрямиться.

– Как только мы начнём делать исключения для тех, кого не держат ноги – или для притворщиков, – вся делегация посыплется, как кегли. – Посол обращался к Элизе, но слова его предназначались свите. Упавший свернулся в позе зародыша; двое голландцев при шпагах подбежали к нему с одеялом. Тем временем из ближайшей таверны появилась девушка с подносом. Она прошла мимо французов, обдав их ароматом глинтвейна от восьми кружек, и направилась прямиком к англичанам.

– Исключения из чего? – спросила Элиза.

– Из правил дипломатического этикета, которые гласят, в частности, что если два посла столкнулись на узкой улице, дорогу уступает младший – тот, чей король позже вступил на трон.

– А, вот в чём дело. И вы спорите, кому принадлежит старшинство.

– Я представляю Его Христианнейшее Величество [36], вот эти – короля Якова II Английского… по крайней мере так можно допустить, ибо мы слышали о смерти Карла II, но не знаем, коронован ли его брат.

– В таком случае, очевидно, старшинство принадлежит вам.

– Очевидно вам и мне, мадемуазель. Однако эти уверяют, что не могут представлять некоронованного короля, следовательно, по-прежнему представляют Карла II, коронованного в 1651 году после того, как пуритане отрубили голову его отцу и предшественнику. Мой король был коронован в 1654-м.

– При всём уважении к Его Христианнейшему Величеству, не означает ли это, что, будь Карл II жив, старшинство принадлежало бы ему?

– Горстка шотландцев нахлобучила на Карла корону, – отвечал д'Аво, – после чего он жил нахлебником у голландцев до 1660-го, когда здешние сыровары заплатили, чтобы сбыть его с рук. Де-факто его правление началось с отплытия к Дувру.

– Что до фактов, сударь, – крикнул англичанин, – вспомните, что ваш король начал править по-настоящему лишь после смерти Мазарини девятого марта 1661 года. – Он поднёс кружку к губам и принялся пить большими глотками, постанывая от удовольствия.

– По крайней мере мой король жив, – пробормотал д'Аво. – Слышали, мадемуазель? А ещё обвиняют иезуитов в казуистике!.. Ба, что я вижу! Вашего ухажёра разыскивает рота святого Георгия?

Общественный порядок в Гааге поддерживали две гильдии стрелков. Часть города вокруг рынка и ратуши, где жили обычные голландцы, находилась в ведении гильдии святого Себастьяна. Гильдия святого Георгия несла караул в Хофгебейде – районе, где располагались дворец, иностранные посольства, особняки богатых семейств и тому подобное. Обе гильдии были представлены в толпе зевак, собравшихся поглазеть, как д'Аво и его английский коллега умирают от переохлаждения. Слова д'Аво отчасти имели целью повеселить стрелков из гильдии святого Георгия – быть может, за счёт более плебейских коллег из гильдии святого Себастьяна, болеющих за англичан.