Король бродяг - Стивенсон Нил Таун. Страница 58

Лошадь выступала красиво, но прихрамывала на одну ногу – она потеряла подкову.

– Marechal-ferrant? – щурясь, повторил пришелец.

Джек сообразил, что он, Джек, виден лишь силуэтом на фоне яркого пламени, и ошейник незаметен. Он поднёс ладонь к уху – кузнецы славятся своей глухотой. «Шотландец» счёл это положительным ответом, подвёл лошадь к горну, бормоча что-то про «fer a cheval», а потом даже вытащил карманные часы, чтобы посмотреть время.

Джек рассвирепел. Он знал, что «фер» означает железо, а «фер-а-шваль» – «подкова», однако только сейчас до него дошло, что английское слово «farrier» – коваль – происходит от этого самого «фер», хотя подкова и зовётся совсем иначе. Он смотрел исторические пьесы, а странствуя по Франции, прислушивался к речи, поэтому смутно представлял, что когда-то французы завоевали Англию и засорили английский всякими там словечками, которые простые люди теперь употребляют постоянно, не зная, что говорят на языке захватчиков, меж тем как у чёртовых французов язык чистый и аккуратный, и название человека, который куёт лошадей, в нём точно соответствует слову «подкова». Просто зла не хватает!.. А теперь, когда Яков стал королём, – открывай ворота!

– Quelle heure est-il? [48] – спросил наконец Джек.

«Шотландец», не задумываясь, зачем кузнецу время, снова полез в карман, вытащил часы, откинул крышку и посмотрел на стрелки, для чего ему пришлось повернуться лицом к огню. Джек того и ждал. Как раз когда шотландец произносил «что-то», включающее «sept» [49], Джек выхватил цепь из огня и набросил ему на шею.

Короче, в Париже-городке пробил час душенья. Неудачным образом на горло «шотландца» пришёлся раскалённый отрезок цепи, который Джек не мог ухватить, пока не разыщет клещи. Правда, какого-то результата он всё-таки достиг: «шотландец» не мог больше издать ни звука.

Чего нельзя было сказать о лошади: она ржала, пятилась и явно намеревалась встать на дыбы. Впрочем, Джеку пока было не до неё. Он нашёл наконец клещи и прикончил «шотландца», наполнив конюшню шкворчанием и запахом жаркого, потом оторвал горячую цепь с кусками пришпаренного мяса – которое наверняка в некоторых частях Франции могло бы считаться деликатесом – и бросил её назад в огонь. Разделавшись с этим, он нехотя взглянул на лошадь. Джек боялся, что она выбежит в открытую дверь и поднимет на ноги конюхов. Однако, как ни странно, дверь в это самое мгновение закрывал и запирал на щеколду тощий парнишка в не слишком хорошей одежде. Он, очевидно, поймал лошадь под уздцы, привязал к столбу и даже сообразил набросить ей на голову мешок, чтобы уберечь от лишних неприятных впечатлений, которых здесь было в избытке.

Затем цыганёнок – ибо это явно был цыганёнок – повернулся к Джеку и отвесил церемонный поклон. Он был бос – вероятно, добрался сюда по крышам.

– Ты, наверное, Джек Куцый Хер, – сказал он без тени улыбки на жаргоне.

– А ты кто?

– Не важно. Меня Сен-Жорж послал. – Парнишка подошёл, старательно переступая через раскалённые уголья (Джек просыпал их, сдёргивая цепь с горна), и начал раздувать мехи.

– И что Сен-Жорж тебе велел? – спросил Джек, подбрасывая ещё угля.

– Узнать, какая помощь тебе будет нужна во время потехи.

– Что за потеха?

– Он не сказал мне всё.

– А какое Сен-Жоржу до меня дело?

– Сен-Жорж на тебя зол. Говорит, ты поступил некрасиво.

– Что ты ему скажешь?

– Скажу, – тут цыганёнок впервые улыбнулся, – что Эммердёр не нуждается в его помощи.

– Верно. – Джек взялся за мехи, парнишка развернулся, пробежал через конюшню и выскользнул через отверстие в крыше, о существовании которого Джек прежде не подозревал.

Покуда цепь грелась, Джек коротал время, обыскивая одежды жертвы и гадая, сколько там будет золотых монет. Через пару минут (по часам, которые валялись открытыми на полу) он вытащил из огня светящуюся цепь, положил её, пока не остыла, на наковальню и ударил тяжёлым молотом с острым, как зубило, бойком. Теперь он был свободен, хотя не мог, не обжегшись, вытащить из ошейника горячую цепь. Джек сунул её в поилку с водой. Тут выяснилось, что последнее звено расплющилось и не лезет в ошейник. Не хотелось затевать всю волынку по-новой. Ну и хрен с ним. Снаружи темно, будет виден лишь тёмный силуэт; надо только, чтобы силуэт этот выглядел респектабельно и не вызывал у людей желания с ходу разрядить в него пистолет. Поэтому Джек снял с «шотландца» парик (изрядно попорченный и обгорелый, но всё равно парик), дурацкий берет, правда, брать не стал. Он натянул сапоги – дар Джона Черчилля – и забрал у «шотландца» длинный плащ. А заодно перчатки – по старой привычке прятать клеймо на руке. Наконец Джек снял с лошади роскошное седло и вышел во двор.

Зрелище якобы знатного господина с седлом на плече могло показаться необычным, кроме того, Джек приволакивал ногу, сжимал в руке ятаган и громко бормотал на простонародном английском, что тоже не вполне вязалось с образом французского аристократа. Однако, как он и надеялся, почти все конюхи были заняты в главном дворе – как раз начался главный наплыв гостей. Джек ввалился в соседнюю конюшню, тускло освещенную парой фонарей, и оказался лицом к лицу с грумом. Джек в общем-то видел, как люди столбенеют, но чтобы так – впервые.

– Турок! – крикнул Джек. Чуть дальше в ряду стойл послышалось ржание. Джек шагнул ближе к груму и сбросил с плеча седло. Малый рефлекторно его поймал и вроде бы успокоился, получив конкретную работу. Джек, указывая саблей, направил его в сторону Турка.

Малый наконец понял, что его просят посодействовать в краже лошади, и окончательно впал в ступор. Пришлось несколько раз ткнуть его саблей, чтобы всё-таки надел на Турка седло. После этого Джек ударил недоумка эфесом в подбородок, но так и не смог вырубить. Пришлось тащить его поближе к выходу, укладывать на пол и чуть ли не в картинках объяснять, как тому изобразить, что его оглушил ударом негодяй-англичанин.

Потом снова к Турку, который вроде даже обрадовался. Покуда Джек затягивал подпругу, мускулы у коня напряглись, словно струна, готовая запеть. Джек проверил подковы и отметил, что Джон Черчилль сводил Турка к опытному марешаль-феррану. «Мы оба с обновкой», – сказал он, хлопая по сапогам, чтобы конь ими полюбовался.

Потом вставил один из этих сапог в стремя, перебросил ногу через седло и, ещё не усевшись как следует, помчался через герцогский двор. Турок стремился на свободу не меньше него. Джек рассчитывал отыскать заднюю калитку, но Турок рванул прямиком к воротам, через которые въехал на нём Черчилль, – в главный двор особняка д'Аркашона.

Джек почувствовал вокруг множество людей, но увидеть их толком не мог, потому что ослеп от ярких огней: исполинских канделябров, подобных кострам на пиках, фонарей, развешанных на цветных верёвках, тысяч ламп и свечей в двадцатифутовых окнах, составляющих фасад огромного особняка прямо перед ним. Сотни спермацетовых китов отдали жизнь ради этой иллюминации. Что до свечей, даже сквозь запахи готовки, изысканных духов, дровяного дыма и лошадиного навоза Джек различал медвяную сладость мавританского воска. Всё это благоуханное сияние влажно блестело на огромном фонтане посреди двора: всевозможные нептуны, наяды, дельфины и морские чудища, сплетаясь, поддерживали испещрённый королевскими лилиями фрегат. Обломки выброшенных на берег английских и голландских судов служили скамьями для французских задниц.

Сила, с которой Джек натягивал поводья, и бьющий в глаза свет умерили порыв Турка к свободе, но, увы, несколько запоздало: жеребец, а следовательно, и Джек почти галопом вылетели во двор и застыли на несколько секунд, словно напрашиваясь на внимание. И внимание не замедлило последовать: пуритане, феи, персы и краснокожие, толпящиеся на газоне, повернулись в их сторону. Джек тронул коня каблуками, крепко сжимая поводья, чтобы тот не встал на дыбы.