Приключения двух друзей в жаркой степи (Плюс тридцать пять градусов) - Квин Лев Израилевич. Страница 4

— Ты услышал гудок тепловоза! — закричал я обрадованно.

Он покачал головой.

— А как же тогда ты узнал?

— Очень просто. Я волшебник. — И опять серьезно, без тени улыбки: — Хочешь, я превращу тебя в аиста?

— Думаешь, я испугаюсь? Давай!

Сашка встал:

— Закрой глаза.

Он положил мне на голову руки и стал негромко бормотать: «Мутабор, мутабор». Я смеялся. Но вдруг вспомнил, что это слово — мутабор — произносил калиф из сказки «Калиф-аист» перед тем, как стать птицей. А Сашка все бормотал надо мной:

— Твои руки становятся крыльями. Твои ноги утоньшаются и краснеют. Твой нос вытягивается в клюв.

Потом я услышал:

— Открой глаза.

Я открыл глаза и первым долгом взглянул на себя. И, хотя я не верил ни одному его слову, вздохнул с облегчением, когда увидел, что руки мои остались руками, а ноги — самыми моими обыкновенными ногами. Даже ссадины на коленях и те остались.

— Ха-ха-ха! Ну что? Не получилось?

— На этот раз нет, — сказал он таким тоном, будто у него обычно получалось. — Вагон цельнометаллический. Стены экранируют. Здесь даже приемники не работают.

Ну и заливает! Ну и заливает!

— А-а, знаю, почему у тебя не вышло! — вспомнил я, как было в сказке. — Сначала надо дать выпить волшебный порошок.

— Ты выпил, — сказал он спокойно.

— Как?

— Я тебе насыпал в лимонад.

— А где порошок? Покажи, покажи! — перешел я в наступление.

Он встал, залез в карман плаща, висевшего на вешалке, и вытащил оттуда небольшую круглую коробочку из-под леденцов.

— Вот.

Там и в самом деле был какой-то белый порошок. Я сразу почувствовал неприятный вкус во рту и сглотнул слюну. А что, если он, правда, подсыпал мне в лимонад какую-нибудь гадость?

Сашка смотрел на меня по-прежнему серьезно, но в глазах, его я видел ликование.

Я не хотел признавать себя побежденным.

— Ты, конечно, кого-нибудь уже превращал в аиста?

— Ваську, — ни секунды не мешкая, ответил он. — Братишка мой, целых три часа был аистом.

— И летал? — Я неестественно хихикал.

— Так тебе сразу и летать! Еще научиться надо. Вот крыльями хлопал здорово.

— Он маленький? — догадался я.

— Такой, как я. Близнец.

— Увижу его — спрошу, — пообещал я с угрозой.

— Это пожалуйста. Сколько угодно!

Мужчина на верхней полке заворочался, спустил вниз ноги.

— Ох, изжога, проклятая, замучила. Сашок, достань-ка мою соду. И лимонаду налей в стакан.

Сашка подал мужчине коробочку. Тот насыпал себе в рот немного волшебного порошка, запил глотком лимонада и снова улегся на полку лицом к стене.

Все колдовские чары развеялись. Я давился от смеха.

Сашка сидел, невозмутимый, спокойный, и смотрел на меня чуть удивленно…

…Мы с Сашкой знатно проболтали всю дорогу. Мужчина спал себе на полке, изредка ворочаясь и постанывая. Он Сашкин дядя, звать его Николай Сидорович Яскажук, и работает он электрослесарем ремонтных мастерских в Малых Катках. Летом Сашка живет у него, ну, и Сашкин брат-близнец, понятно, тоже. Они неразлучны. Где Сашка, там и Васька.

Ну и Сашка! У меня прямо голова вспухла от его рассказов. Я тоже люблю научную фантастику, прочитал повестей фантастических целый ворох. Но он куда больше, даже не сравнить. Иначе откуда бы знал столько всяких историй про космос, про будущее и прошлое, про другие планеты?

— А на Юпитере горизонт не так, как у нас. Высоко, чуть не над головой…

— У людей-планеров голова кошачья, а между руками и ногами кожа. Натянут ее и летают, куда хотят. И не надо никакого мотора, никакого горючего…

— А помнишь, как на Марсе: шаг — два метра, не меньше…

Нет, я не помню. А он помнит! И рассказывает взахлеб, да еще с такими подробностями, будто всю жизнь летал на космических кораблях и сражался где-то там, в космосе, с невиданными чудовищами.

Шесть часов пролетели незаметно. И когда проводница зашла в купе и объявила: «Следующая — Воскресенка», мы прямо удивились. Так быстро доехали!

От Воскресенки до Малых Катков еще шестьдесят километров по шоссе. На привокзальной площади стояло несколько машин. Я кинулся к одному газику — не то, не мой. К другому — тоже нет. Может, эта новенькая голубая «Волга»? Вот было бы здорово!

Шофер, пожилой дяденька, повернул ко мне голову, улыбается приветливо. Думаю: «Точно! Она!»

Открыл дверцу, в кабину сунулся.

— Вы меня ждете, да?

— Если ты начальник «Сельхозтехники».

И смеется.

Тут Николай Сидорович, Сашкин дядя, крикнул со ступенек вокзала:

— Ну как, Толик? Есть?

— Никак не найду.

У Николая Сидоровича почти не осталось денег, и я успел наобещать, что повезу его с Сашкой на своей машине. Зря, конечно, обедал. Не станет же дядя Володя ждать меня здесь с утра до вечера — можно было сообразить.

— Ничего, Толик, не унывай, сейчас найдем что-нибудь подходящее.

И захромал через всю площадь к грузовичке, стоявшей в тени большого дерева. Мы с Сашкой — за ним.

Водитель дремал, папироска за ухом. Скуластый, небритый, челочка косая. На кого он похож? А, знаю, на того шофера, который прошлым летом нас с мамой до города подбросил, когда мы возвращались из леса с грибами. Сам остановил машину, сам предложил: «Садись, гражданочка, я человек добрый, что ноги зря калечить себе и дитю»… Потом маме пришлось отдать этому доброму человеку все деньги, сколько у нее с собой было. А он разводил руками и тянул обидно: «Э, гражданочка, имей, совесть!»

Николай Сидорович тронул водителя с челочкой за плечо.

— Друг, ожидаешь кого?

Тот проснулся, потер глаза, сунул в рот папироску.

— Есть огонек? — Прикурил, посмотрел весело на Николая Сидоровича: — Попутчиков с поезда. Возил груз на станцию, обратно порожняком неохота.

Я толкнул Сашку локтем и прошептал:

— Калымщик.

— Откуда ты знаешь?

— Вот увидишь!

— Считай, есть трое, — продолжал Николай Сидорович переговоры, с шофером. — До Малых Катков.

Шофер взглянул на его ногу:

— На фронте? — И, не дожидаясь ответа, скомандовал: — Давай в кабину! А ребятня наверх.

Мы с Сашкой мигом вскарабкались в кузов, устроились на куче пустых мешков. Шофер обошел машину, попинал скаты, мурлыча себе под нос: «И тибе, и мине хорошо…».

— Если понадобится, — он подмигнул, — не орите. Стукните кулаком по крыше — стану у первых же кустиков.

Когда он улыбался, становилась видна щербинка в передних зубах — тоже как у того «доброго человека».

Мы переглянулись.

— Нам не понадобится, — сказал я сердито.

— Не маленькие, — добавил Сашка.

Поехали. Шофер машину не гнал, вел аккуратно, притормаживая перед ямками. Если на дороге попадался кто-нибудь, он останавливал, спрашивал, куда нужно. Но все были местные, шли недалеко, притом в сторону от дороги.

Только двоих удалось ему завербовать: стареньких бабушку и дедушку. Они ждали автобуса в Большие Катки.

— Не будет автобуса! — крикнул он им. — Диффер полетел, засел автобус в Кузнецовке. Садитесь, доброшу.

— Врет ведь, врет! — зашептал я.

Шофер поднес к машине узлы, корзинки, помог старикам забраться в кузов, все напевая свое: «И тибе, и мине…»

— Уступите папаше и мамаше мягкие места, — согнал он нас с мешков.

— Мощный калымщик! — шипел я. — Знаешь, сколько он с них сдерет?

Дальше мы ехали, цепляясь за шаткие борта. Дорога стала очень тряской, машину бросало из стороны в сторону на глубокой наезженной колее.

В Малые Катки приехали уже вечером. Шофер затормозил возле колодца.

— Ой, тетушка, — побежал он к женщине, вытаскивавшей ведро из колодца, — дай напиться, а то так жрать охота, что, даже переночевать негде.

И стал жадно пить, припав к, краю ведра.

Николай Сидорович принял у меня чемодан, помог слезть. Шофер тем временем напоил водой дедушку и бабушку — они так и остались в кузове, не захотели пересаживаться в кабину.