Вопросительная история - Либина Рената Борисовна. Страница 13

Неизвестный художник. Портрет Т. Юнга. XIX в.

Поиски египетских букв де Саси поручил своему бывшему студенту шведскому дипломату Давиду Окербладу. Он умел переводить туманные древнешведские руны, к тому же знал коптский язык. Иероглифическая часть текста была повреждённой, неполной. Поэтому Окерблад взялся за вторую, «народную» часть Розеттского камня и нашёл там все 10 имён, содержавшихся в греческом переводе. Получился список из 16 египетских букв. Окерблад решил проверить, подойдут ли эти буквы для чтения не только греческих имён, но и самых обычных египетских слов. Оказалось, египетские буквы присутствовали и за пределами картушей. Прочитав некоторые слова, Окерблад понял их смысл – в коптском они звучали похоже. Окерблад узнал слова «один», «храм», «греки». А может быть, все знаки народной части – это буквы? Окерблад попытался прочесть надпись целиком, но дальше не смог продвинуться ни на шаг. И буквы, добытые из имён, и коптский язык оказывались бессильны.

Между тем за решение задачи о египетских письменах взялся Томас Юнг, английский физик, а также врач, биолог, астроном, музыкант, канатоходец и цирковой наездник. Среди десятка языков, которыми он владел, не было коптского. Но Юнг обладал другим преимуществом. Ни одно старое дело не заканчивалось у него без пользы для нового. Теорию струн в физике он начал строить, балансируя на канате. А волновую теорию света – наблюдая за мыльными пузырями. Юнг во всём любил точность. Как-то раз после урока танцев друзья обнаружили Томаса с компасом и линейкой в руках. Доктор Юнг выверял шаги, надеясь внести научные усовершенствования в менуэт. Египетскими письменами Юнг занялся, когда отправился на летний отдых в деревню. Так уж было у него заведено: отдыхать от загадок природы, разгадывая человеческие. Тайна египетского письма привлекала его ещё по одной причине. Из сравнения множества языков Юнг сделал вывод: ясно различимых звуков в одном языке бывает не больше 47. Значит, и в алфавите не может быть больше 47 букв. Теперь он надеялся узнать, как у древних египтян обстояли дела со звуками и буквами. Ведь он читал работы Окерблада и знал, что буквы у египтян имелись. Почти сразу же Юнг испытал разочарование. Египетских знаков оказалось больше ста. Значит, это не алфавит. Но что? Какая-то смесь. Букв и не букв. Наверное, решил Юнг, для одних слов применялись буквы, а для других – картинки. Но как разобраться, где какие слова? Юнг призывает на помощь арифметику. Он считает, сколько раз определённое слово встретилось в греческом тексте, а потом ищет египетское слово, упоминаемое с такой же частотой. И если совпадение находится, Юнг закрепляет за словом определённое значение. Таким способом он нашёл и правильно перевёл в египетском тексте слова «и», «царь», «Египет». Вдохновлённый успехом, Юнг перевёл всю среднюю, «народную» часть текста и нашёл значения 214 слов. Как потом оказалось, каждое четвёртое слово он понял правильно. Одновременно Юнг определил, что народные знаки – это скоропись, упрощённые иероглифы. И это тоже было правильно. Что касается трёх четвертей слов, переведённых неверно, иначе и быть не могло. При переводе с одного языка на другой количество слов никогда не совпадает с оригиналом: переводчик может убрать слово, заменить на похожее или на сочетание слов. Удивительно не то, что полный перевод у Юнга не вышел, а то, что четверть слов он всё-таки угадал. Он не мог объяснить, почему одно слово состоит из одних знаков, а другое – из других. Он угадывал значения целых групп, не объясняя, по каким причинам именно эти знаки собираются в слова. К этому времени помимо Розеттского камня была обнаружена ещё одна египетская надпись с переводом на греческий. В ней было множество царских имён. Если бы Юнг занялся этой надписью всерьёз, он мог найти все египетские буквы, весь алфавит до конца. Мог, но не захотел. Он оставил занятия египетскими письменами. Почему, спрашивали уже его современники. Сам Юнг на этот вопрос не отвечал. Может, он чувствовал, что слишком заигрался с египетскими письменами и спешил вернуться к наукам о природе. А может, предвидел, что находка всех букв не приведёт к разгадке. Юнг полагал: египтяне подсмотрели буквенный принцип у греков и использовали буквы для иностранных имён. Что толку выяснить все буквы? Это не поможет читать подлинные египетские слова.

Площадь Письменности в современном городе Фижаке (Франция). Монументальное воспроизведение Розеттского камня в память о Жане Франсуа Шампольоне.

Если задача никак не решается, причины могут быть разными. Иногда решение лежит за пределами достижимого. Но подчас оно очень близко, только мы отгораживаемся от него воображаемой чертой. Мы рисуем её сами и сами себе запрещаем через неё переступать. Вот, например, такая задача. Отец сына профессора звонит сыну отца профессора. В задаче спрашивается, кто кому звонит? Только не подумайте, что профессор по рассеянности набрал собственный номер. Отец сына профессора и сын отца профессора — разные люди. Задачу можно решить за пять минут, а можно и за пятьдесят. Всё зависит от того, как быстро удастся понять, что профессор – женщина, следовательно, муж профессора звонит брату профессора. Никто ведь не говорил, что профессор – он, это мы сами так решили, и потратили некоторое время на выход из нами же очерченного круга.

Юнг утверждал, что иероглифы могут передавать не только целые слова, но и буквы. Обычно буквами писали греческие имена, но иногда их использовали для других слов. Это был прорыв – выход из круга, нарисованного Гораполлоном. Но Юнг утверждал и другое: египетский алфавит – подражание греческому. Египтяне стали использовать свои знаки как буквы не сами, а копируя греков. Это случилось под закат иероглифики, в те времена, когда греки поселились в Египте. А до того иероглифы означали идеи и слова, но никак не звуки. Образовался новый круг, за пределы которого Юнгу не суждено было выйти. Всё, что позволяла математика, он сделал. Дальше лежала грань, за которой царили какие-то другие законы.

Раскрыть их предстояло Жану Франсуа Шампольону. Он родился в 1790 г. в южно-французском городке Фижаке в семье владельца книжной лавки. 12 годами раньше в том же доме появился на свет старший брат Жана по имени Жак Жозеф. Это был один из самых удивительных старших братьев, которые когда-либо являлись на свет. Гениальность младшего брата заметить было не трудно. Гораздо сложнее оказалось не дать ей раствориться в суете житейских забот. Подростком в свободное время Жак Жозеф по собственной инициативе занимался с братом. Повзрослев, подбирал ему учителей и поощрял пристрастие к науке. Однажды он застал Жана Франсуа сидящим на полу в своей библиотеке. Вокруг лежали вырезки из книг греческих и римских писателей. Лучшие тома оказались испорчены. Как выяснилось, так удобнее было сопоставлять отрывки из сочинений о Египте. Брат похвалил Жана. Все 20 лет, что заняла у Шампольона-младшего дорога к открытию, брат предоставлял ему средства для жизни. «Археология – красивая невеста, но она приносит бедное приданное», – говорил Жан Франсуа. И всё же у Шампольона-младшего была возможность изучать Древний Египет, не отвлекаясь на дипломатию или физику, как его предшественники. Не отвлекаться помогал брат.

Неизвестный художник. Портрет Ж. Ф. Шампольона. Первая четверть XIX в.

Узнав в 11 лет о нерасшифрованных иероглифах, Шампольон-младший решил, что прочесть их должен именно он. Оставшиеся 30 лет жизни все другие задачи носили для него второстепенный характер: «Я весь для Египта, и он для меня – всё». Ему не было и 15-ти, когда он знал уже десяток языков, западных и восточных. Занятия в Лицее с учителями проходили по будним дням, а по воскресеньям было скучно. Чтобы заполнить время, Шампольон стал учить китайский. Никогда не лишне понять одних людей, пишущих иероглифами, если хочешь понять других, писавших ими когда-то. Но главным языком для раскрытия тайны должен был стать коптский. Расшифровать иероглифы Шампольон решил в тот год, когда завершился Египетский поход Наполеона. Не только египетские древности приехали в Европу вместе с участниками той компании. Египетские христианские священники, помогавшие Наполеону, были приглашены во Францию. Они знали коптский. Этот язык, потомок древнеегипетского, оставался в Египте языком богослужений. Случилось так, что коптский священник Шефтитши стал проповедником в Гренобле, в церкви, что стояла на соседней улице с Лицеем. И, разумеется, лицеист Шампольон старался не пропускать ни одной проповеди. Он использовал любую возможность прочитать или написать что-нибудь по-коптски, например, в дневнике. Но чтобы разгадать тайну иероглифов, нужно было думать так, как думали древние египтяне. Или хотя бы так, как думали их потомки, говорившие на коптском языке. В 1809 г. 19-летний Шампольон писал брату: «Я стараюсь думать по-коптски. Я не делаю ничего, кроме как думаю по-коптски. Я перевожу на коптский всё, что приходит мне в голову. Я сам с собой разговариваю по-коптски, потому что больше никто не может меня понять. Это реальный способ вложить в мою голову чисто египетский язык».