Гнилое яблочко - Бернс Т. Р.. Страница 7

– Биология? – читаю я. – Математика? Изобразительное искусство?

Эти предметы не сильно отличаются от тех, что я проходил в средней школе Клаудвью.

Мое сердце падает – но через мгновение начинает радостно биться. Значит ли это, что я вернусь в Клаудвью? И все эти предметы помещены в расписание затем, чтобы я не сильно отстал?

Эта мысль так приободряет меня, что я даже выуживаю из сумки чистую футболку и джинсы и переодеваюсь. Костюм я вешаю в шкаф, чтобы он не помялся еще сильнее, – на случай, если мне когда-нибудь снова придется его надеть.

Я расправляю на вешалке белую рубашку и тут вспоминаю о запонках-роботах. Их до сих пор нет. Я спрашивал у работников Кафетерия, не попадались ли они им на глаза, но они не попадались. Ума не приложу, как я ухитрился их потерять, – я теребил их за несколько минут до их исчезновения и после этого даже не ерзал на стуле.

Закончив с готовкой, Лимон несет мусорную корзину в ванную и включает воду. Я бросаюсь к телефону и нажимаю на «вызов».

– Горячая линия для горячих голов, – говорит женский голос. Кажется, тот же самый, что и вчера.

– Привет, я звоню, чтобы сообщить о… – я замолкаю. О чем я хочу сообщить? – Ну, у меня есть… то есть были… такие запонки. Мне их папа подарил на день рождения, и я вчера их надел на ужин, а потом они исчезли.

– Исчезли.

– Да.

– Ты смотрел на них, а в следующую секунду они растворились в воздухе? Прямо у тебя на глазах?

Я понимаю, что это прозвучит по-дурацки, но говорю:

– Примерно так.

– Значит, ты думаешь, что их кто-то украл?

– Что? Нет, я…

– Ты хочешь сообщить о краже?

В ванной теперь тихо. Боясь, как бы Лимон не услышал, я прижимаю трубку ко рту, заслоняю ее рукой и понижаю голос.

– Я не знаю, что именно случилось, я просто…

– Симус Хинкль, – громко говорит женщина, как будто диктует мое имя кому-то, кто сидит с ней в одной комнате. – Стукачество первой степени!

Слышится щелчок, и она отключается.

Лимон возвращается в комнату с дымящейся мусоркой. Он кидает поверх черной мокрой кучи пустую одноразовую тарелку, берет со стула рюкзак и засовывает ноги в мокасины.

– Увидимся.

– Погоди! – Я кладу телефон на место и мечусь по комнате, хватая кроссовки, планшет, тетрадку и ручку. К тому времени, как я запираю за собой дверь, Лимон уже заворачивает за угол. – Я с тобой!

Он не останавливается, но замедляет шаг. Я нагоняю его, и мы вместе выходим из корпуса во внутренний двор. Мы не разговариваем, и я этому только рад – я наслаждаюсь неожиданно выпавшей мне возможностью снова дышать свежим воздухом, слушать пение птиц и наслаждаться красками осени. Листья всегда такие красивые? Надо будет спросить у мамы.

– Ты связывался с родителями с тех пор, как сюда попал? – спрашиваю я. Мы заходим в трехэтажное здание. Своими гладкими деревянными стенами оно напоминает мне домик для лыжников где-нибудь в горах.

– Не-а, – отвечает Лимон.

Это все, что он успевает сказать, прежде чем войти в класс. Я следую за ним. Лимон шаркающей походкой проходит мимо парт и устраивается на диване в глубине комнаты, а я выбираю себе место во втором ряду. Я бы сел на первый ряд, чтобы произвести на учителя хорошее впечатление, но там больше никто не сидит, и мне не хочется выделяться.

В класс заходят другие ребята. Большинство из них – мои ровесники, есть несколько человек на пару лет помладше. Они занимают свои места и выкладывают на стол ручки и тетрадки. Мне интересно, что натворили все эти ребята, прежде чем сюда попасть.

Согласно расписанию, урок должен начаться ровно в девять. Я наблюдаю за секундной стрелкой на часах, висящих над дверью. В восемь часов пятьдесят девять минут мой пульс убыстряется. В восемь часов пятьдесят девять минут тридцать секунд к лицу приливает кровь. В восемь часов пятьдесят девять минут пятьдесят пять секунд я вытираю рукавом пот со лба.

Когда секундная стрелка приближается к двенадцати, я сжимаюсь в ожидании пронзительного звонка. Сейчас строгий учитель должен рывком распахнуть дверь и войти в класс. Так начинается день с мистером Карлтоном, нашим учителем в Клаудвью, – а он в ответе за самых обычных, довольно послушных детей. Как знать, насколько суровым окажется учитель в школе для трудных подростков? Может, он будет кричать на нас? Или задаст нам домашнее задание, над которым придется сидеть всю ночь? Или…

Дверь открывается. Я задерживаю дыхание, но звонка нет. Нет и строгого сердитого учителя. Вместо него я вижу высокого парня, который выглядит так, будто только что проснулся.

– Привет! – говорит он.

Я думаю, что сейчас он сядет вместе с нами за парту, но он подходит к доске, плюхается в кресло и зевает. Я вспоминаю, что Анника вчера мне его представляла, – кажется, его зовут Гарольд. На нем линялые джинсы, оранжевая футболка с двумя скрещенными кулаками и летные очки. Светло-русые волосы достают до плеч; они все перепутались, словно он целую неделю их не расчесывал.

Не снимая очков, он водружает на стол спортивную сумку и копается в ней. Когда он извлекает на свет плюшевого единорога, позади меня раздается стон.

– Как вам это удалось? – спрашивает какая-то девочка. – Я же так хорошо его спрятала!

– Видимо, недостаточно хорошо. – Гарольд замахивается и бросает единорога. Он приземляется перед девчонкой с короткими светлыми волосами. – Десять штрафных очков Гудини, Гэбстер – ноль.

Следом он вытаскивает из сумки комикс.

– «Бетти и Вероника», двойной выпуск? Даже не знаю, стоит ли это возвращать! – Легким движением руки он запускает журнал в воздух, и тот ложится на стол перед мальчиком с торчащими черными волосами, который хлопает себя журналом по лбу. – Еще десять очков мистеру волшебнику, Эйбу – ничего.

Он достает из сумки айпод, связку ключей и свитер. Фрисби, игрушку-пружинку и скакалку. Продолговатая зажигалка в виде спички достается Лимону. Ребята улыбаются и хмурятся: они рады, что получили свои вещи обратно, но раздосадованы тем, что перед этим их лишились. Я пытаюсь понять, что происходит; тем временем Гарольд, который, судя по всему, любит, когда его называют Гудини, вытягивает из сумки зеленую ленту. Он зажимает пальцами один конец и поднимает ленту.

– Элинор-Элинор. – Он качает головой. Я поворачиваюсь на стуле и вижу, как по проходу идет девочка с рыжими волосами и глазами медного цвета. – Совсем не так трудно, как я надеялся, – говорит ей Гудини.

Она берет ленту и возвращается на место. Когда она проходит мимо меня, я пытаюсь ей улыбнуться, но она не замечает – она завязывает на голове аккуратный зеленый бант, глядя прямо перед собой.

Гудини хлопает в ладоши. Я подпрыгиваю, оборачиваюсь и вижу, что он сдвинул очки на затылок… и смотрит прямо на меня.

– Эгей, Хинкль. – Он ухмыляется.

Я оглядываюсь – как будто за мной может сидеть мой клон.

– Новенький растерялся. Кто-нибудь объяснит ему, что происходит?

Все оборачиваются и смотрят на меня. Я сползаю на стуле.

– Никому не нужна золотая звездочка, да? – хмыкает Гудини. – Что ж, логично. Я…

– Гудини украл наши вещи.

Я снова оборачиваюсь. На этот раз Элинор глядит на меня.

– Так надо для занятий, – продолжает она. – Он каждую неделю старается незаметно стянуть что-нибудь из наших вещей. Когда ему это удается, он получается штрафные очки. Когда не удается – очки получаем мы.

Новенький теперь растерялся еще сильнее.

– Но я думал, это урок математики, – бормочу я.

– Да, это он, – кивает Элинор. – В нашей Академии на уроках математики мы отнимаем и складываем чужие вещи.

– Поберегись!

Я успеваю увидеть, как Гудини бросает мне две маленькие блестящие штучки.

– Первое правило Академии Килтер: не наряжайся, чтобы произвести впечатление, – говорит он. – Есть более важные вещи, чем то, подходят ли твои носки к ботинкам – или запонки к скучной рубашке, если уж на то пошло.

С бешено бьющимся сердцем я хватаю запонки и засовываю в карманы джинсов.