Это моя школа - Ильина Елена Яковлевна. Страница 91

— Да что ты говоришь! — удивилась Настя. — Плохо дело… А остальные девочки ходят?

— Остальные ходят. Вчера все были у меня, а сегодня мы все были у Наташи. А твоя «половинка» — как?

— Только недавно ушли. Вы сколько билетов повторили?

— Вчера — три по русскому и два по арифметике, а сегодня — уже четыре по русскому.

— А по арифметике только два? — спросила Настя и покачала головой. — Ведь еще неизвестно, какой будет первый экзамен. Может, и арифметика.

— Это-то правда, но я русский больше люблю, — призналась Катя.

— Ну, мало ли что больше любишь, — сказала Настя. — А вот Клава Киселева больше всего любит телевизор смотреть. Так ей, может, совсем не готовиться к экзаменам, а просто сидеть да глядеть?

Она крепко провела утюгом по белоснежной плотной ткани воротничка и, отложив его в сторону, озабоченно посмотрела на Катю:

— А почему же все-таки Тоня не ходит? Заболела, что ли? Вот еще беда! Перед самыми экзаменами!

— Да нет, не заболела, отец не пускает, — сказала Катя.

Настя положила перед собой другой воротничок, еще не разглаженный, и, набрав в рот воды из кружки, так сердито прыснула на него, как будто во всем виноват был именно этот скомканный воротничок.

— А ты бы послала к Тоне кого-нибудь из девочек, — сказала Настя, задумчиво водя утюгом взад и вперед.

— Посылала уже.

— Кого?

— Ладыгину.

Настя удивленно посмотрела на Катю:

— Ирку Ладыгину? Нашла кого посылать! Лучше сама бы сходила.

— Ходила.

— Ну и что?

— Да все то же. Не пускают.

— Ну подожди, — сказала Настя. — Сейчас Ольга придет. Подумаем вместе, что делать… Оля, Оля! — закричала она. — Знаешь, какая история? Тоня Зайцева не ходит на занятия!

— Как это — не ходит? Почему не ходит? — спросила Оля, сразу же появившись на пороге.

Она даже не успела положить на место учебник физики и держала его в руке, зажав палец между страницами.

Катя повторила все, что сказала ей сегодня утром Тонина мама.

— Да-а, — задумчиво протянула Оля, — вот так история! А по каким предметам Зайцева учится хуже и по каким лучше?

— По всем не очень-то хорошо, — ответила Катя.

— Главное дело, она сама не знает, что знает, а чего не знает, — добавила Настя.

— Понимаешь, Олечка, — сказала Катя, — она вовсе не бестолковая. Она и задачу может решить и диктовку без ошибок написать. Но на письменных она ужасно пугается…

— А на устных она сбивается, — сказала Настя. — Как учительница на нее посмотрит, так она и забудет, что хотела сказать…

— Да-а, — еще многозначительнее протянула Оля. — Выходит, что ей особенно важно было бы заниматься не одной, а со всеми вместе. Она бы каждый день отвечала вам, и это было бы для нее вроде репетиции, что ли…

— Вот-вот, а отец, как назло, ее не пускает! — с горечью сказала Катя.

— Что же делать? — Оля прошлась взад и вперед и остановилась у подоконника, постукивая по стеклу пальцами. — Может быть, мне самой к нему сходить? Или даже попросить Анну Сергеевну?

Настя с сомнением покачала головой.

— Конечно, если Анна Сергеевна поговорит с родителями, так Тоню пустят, — сказала она. — А только ты не знаешь, Оля, как Тоня боится отца. Он, наверно, сердитый очень. Я заметила, что и мама Тонина его боится. Вдруг он после этого еще больше на Тоньку рассердится? Тоня тогда со страху и совсем голову потеряет…

— Олечка… — нерешительно сказала Катя. — Мне, знаешь, пришла в голову одна мысль, только я не знаю, будет ли это хорошо… Что, если я отдельно с Тоней позанимаюсь? Ну, хотя бы русским устным.

— Так ведь ее к тебе не пустят.

— Ну, я сама к ней зайду. Или, может, во дворе ее встречу. Пускают же ее когда-нибудь гулять. А мы с ней в одном доме живем.

Оля оживилась:

— А что ты думаешь! Это хорошо! Попробуй, Катюша.

— Ну а я тогда попробую с ней по арифметике позаниматься, — сказала Настя. — Ты, Катя, когда к ней пойдешь?

— Да, пожалуй, завтра с утра.

— Ну а я пойду к вечеру.

— Вот и прекрасно! — Оля опять открыла учебник физики на том месте, где держала палец, и, читая на ходу, ушла в комнату.

— До полуночи сидеть будет, — сочувственно глядя ей вслед, сказала Настя. — А ты что — уже домой? Ну погоди, я тебя провожу немножко.

Хотя в доме, где жили Снегиревы, двор был неплохой, Катя больше любила гулять по бульвару. Там весной пахло липами, зеленели газоны, а на аллее желтел свеженасыпанный песок.

Но сегодня Катя твердо решила хоть целых два часа бродить по двору, пока не встретит Тоню. Заходить к ней домой ей все-таки очень не хотелось.

В сущности говоря, и здесь было совсем неплохо. И сюда, во двор, наконец проникла весна, высушила каменные плиты и развернула маленькие листики на тоненьких деревцах, недавно посаженных вокруг низкой деревянной загородки, где влажно желтела большая куча песка. Ребятишки деловито копошились в этой загородке, рыли в песке какие-то ходы и пекли бессчетные пироги и куличи.

Трудно было поверить, что совсем недавно здесь еще громоздились пластами кучи грязного, тяжелого снега. Кате тогда еще подумалось, что зима прячется в углах двора; на улице от нее нет и помину, а здесь хоть с горы катайся. Но солнце и дворники быстро сделали свое дело.

Катя вытащила из кармана крошечный кусочек мела и, быстро начертив на сухих, чистых плитах сетку из девяти клеток, немножко попрыгала на одной ноге. Прыгать было легко и приятно, но ведь она не для этого пришла сюда. Катя подняла голову и поглядела на тот подъезд, где жила Тоня. Вот, кажется, их окно… В третьем этаже, второе от края. Окно было приоткрыто. Тюлевая занавеска, выбиваясь в щелку, трепетала на ветру. Но Тони не было видно.

Нет, все-таки, пожалуй, придется подняться к ним и вызвать Тоню. А то сколько ни прыгай тут во дворе на одной ножке, от этого Тоня умнее не станет.

Решительно оттолкнув ногой стеклышко, которое она осторожно подталкивала носком, Катя засунула руки в карманы пальто и зашагала к Тониной лестнице.

Дорогу ей преградило несколько туго натянутых веревок, на которых были развешаны одеяла и чьи-то зимние пальто с меховыми воротниками.

Катя нырнула под полу одного пальто и наткнулась на другое. Рукава его беспомощно висели чуть ли не до земли, и казалось, что пальто изнемогает и от жары, и от усталости, и от того, что само оно слишком теплое и тяжелое. Дальше, решительно преграждая Кате дорогу мохнатыми полами и широко распяленными рукавами, висела большая, толстая шуба на рыжем меху. Всем своим видом шуба как будто говорила: «Стоп, ни с места!»

Катя согнулась чуть ли не вдвое и, нырнув под рыжую полу, вылезла с другой стороны. Вылезла — и остановилась. Между висячими стенками из одеял и шуб на маленькой скамеечке сидела Тоня с книжкой в руках. Одета она была в какую-то старенькую курточку.

— Тонечка! — так и бросилась к ней Катя. — Ты что тут делаешь?

— Русский устный учу, — грустно сказала Тоня. — А ты что тут делаешь?

— А я тебя ищу. Мне очень нужно с тобой поговорить!

— Это про что? — испугалась Тоня. — Ты, наверно, сердишься, что я заниматься не прихожу? Так ведь мне нельзя! Папа не позволяет.

— Знаю, знаю, — сказала Катя. — Вот что, Тонечка. Если не позволяют, ты и не приходи. Мы с Настей решили помогать тебе по русскому устному и по арифметике. Я буду по русскому.

— Ой, вот хорошо! Только ведь мне отсюда уйти нельзя. Я вещи караулю.

— Ну и карауль. Тут очень хорошо заниматься. Никто нас не видит, никому мы не мешаем. Ну-ка, подвинься. Ты с чего начата?

— Вот басню повторяю.

— Дай мне книжку. Отвечай.

Глаза у Тони стали круглые, и она начала, часто мигая и облизывая губы:

— «Ворона и Лисица». Басня Крылова.