Важный разговор [Повести, рассказы] - Печерский Николай Павлович. Страница 6
Глава пятая
ПРАВНУК ДЕДА ЕГОРА
В чужом доме даже часы тикают иначе. Эти часы и разбудили Ваняту. Длинный ящик из темного дерева висел напротив кровати. В середине сверкал на солнце медный неторопливый маятник. Часы ударили десять раз. Били они громко и бесцеремонно, будто сообщали, что на этом дело не закончится и если они захотят, то могут ударить вообще сколько им вздумается.
Когда часы смолкли, тишина в комнате стала еще тише. В избе никого не было. Только Ванята и хитрые часы с черными растопыренными стрелками.
В незнакомой избе не сразу все найдешь. Пока Ванята разыскал в сенцах медный рукомойник с мусорным ведром внизу, пока умывался и раздумывал о своей жизни, часы успели прогреметь еще раз.
Ванята вышел на крыльцо. У порога грелась на солнцепеке квочка с желтыми пушистыми цыплятами, за деревянным заборчиком зеленел огород, и там, согнувшись, полола грядки тетка Василиса.
Была она уже старая, но все еще работала в поле, числилась кухаркой в тракторной бригаде. Вчера тетка Василиса отпросилась у трактористов на денек-другой — приветить гостей, дать им оглядеться в чужом доме.
Тетка Василиса услышала скрип двери, бросила в сторону тяпку, приседая и охая, помчалась к Ваняте.
— Ах ты ж, Ваняточка! Ах ты ж боже ж мий! Та ты вже проснувся? Та що ж ты не скажешь! Та ходим же скорей в хату.
Тетка Василиса на ходу обняла Ваняту и потащила его в дом.
Минута, вторая — и Ванята уже за столом. Перед ним на тарелках — картошка, соленые огурцы с темными мокрыми веточками укропа, кусок жареного мяса с мозговой костью.
Ванята ест картошку, косит глазом на мясо и слушает тетку Василису. Тетка завелась, и теперь ее не остановишь и не задержишь, пока не выговорится и не иссякнет.
— Ты ж, Ваняточка, ешь! Та чого ж ты на то мясо дывышься? Ах боже ж мий! А мать уже на ферму пишла. Та там така работяща, та там така гарна! Ах ты ж боже ж мий!
Ванята съел, что полагалось, и снова пошел во двор. Он хотел помочь тетке Василисе на огороде, но она замахала руками, заявила, что Ванята пока еще гость и пускай он лучше идет в село и там найдет себе друзей-приятелей.
— К той хате иди, — показала она на большой, из красного кирпича дом. — Бачишь, хлопчик там стоит? Батька его на ферме работает. С твоей матерью, значит… Та чого ж ты стоишь? Ах ты ж боже ж мий! Та йды ж ты, я тоби говорю!
Тетка Василиса столкнула Ваняту с крыльца, проводила его взглядом до самой дороги и снова пошла в огород к брошенным грядкам.
Хлопчик, о котором говорила тетка Василиса, растопырив ноги, стоял возле калитки. Он щелкал семечки, картинно сплевывал крупную серую шелуху и смотрел на приближавшегося Ваняту. Мальчишка был в длинных брюках и белой, застегнутой на все пуговицы рубашке. Через щеку его тянулась пухлая марлевая повязка.
Ванята в жизни ни с кем не знакомился. В селе, где он родился, все давно знали друг друга и росли рядышком, как тополя при столбовой дороге. Из всей этой церемонии Ванята четко представлял себе лишь одно — не следует идти первому на сближение. Он прошагал мимо мальчишки с повязкой, бросив на минуту равнодушный, полный достоинства взгляд в его сторону.
Все получилось, как по нотам. Мальчишка, у которого, вероятно, тоже были свои взгляды и принципы, не утерпел. Он удивленно вытянул шею и крикнул вслед Ваняте:
— Эй, ты, иди сюда!
Ванята остановился. Мальчишка подождал минуту и сделал два небольших осторожных шажка Ванята подумал и тоже сделал навстречу мальчишке два шага. Ровно два — и ни больше. Так они и шли друг к другу, как идут к трудной и опасной черте опытные хитроумные дипломаты.
Последние два шага сделал мальчишка с повязкой.
— Ты чего это? — недовольно спросил он. — Идешь и…
— А ты чего? — в тон мальчишке спросил Ванята.
— «Чего, чего»! Зачевокала чевокалка! Тебя спрашивают, ты и отвечай… — Мальчишка повертел пальцами пуговку на рубашке и теперь уже более дружелюбно спросил: — Тебя как зовут?
— Ну, Ванята!
— Так бы и сказал… А меня Сашка Трунов. Дружить будем?
Ванята услышал знакомую фамилию и оторопело посмотрел на мальчишку. Неужто сын того самого Трунова, о котором говорили вчера доярки? Нет, скорее всего, иной. В прежнем селе, где жил Ванята, Пузыревых было душ сто, не меньше. Так, наверно и здесь.
— Ты что — язык проглотил? — спросил Сашка. — Дружить, говорю, будем?
Ванята пожал плечами:
— Как хочешь…
Сашка облизал кончиком языка губы, будто окончательно решал: стоит предлагать Ваняте дружбу или можно пока что погодить.
— Ладно, — сказал он. — Пошли в избу. Там поговорим…
Сашка поддернул штаны и, не оборачиваясь, пошел в избу. У порога он задержался и строго предупредил:
— Ты смотри — только со мной дружи. С другими не водись! Понял?
— Почему это?
— Так… Тут такой народ! Ваньку Сотника знаешь?
— Какого еще Сотника? — спросил Ванята.
— Ну того… на станцию за вами ездил. — Сашка огорченно покрутил головой, вспомнил что-то и добавил: — С ним в первую очередь не дружи. Кашалот!
Сашка привел Ваняту в большую чистую горницу. На стенке возле блестящей кровати отбивал синими и красными цветами большой ковер, и прямо на нем висел портрет какого-то очень угрюмого бородатого деда. Сашка усадил гостя на диван, а сам между тем содрал со своей щеки марлевую повязку, скомкал ее и без сожаления бросил на подоконник.
— А как же зуб?
Вместо ответа Сашка сложил пальцы в горстку, надул щеки и прощелкал ногтями по тугой и звонкой, будто на барабане, коже.
— Телят фермских пасть посылали, — сказал он. — Я им что — пастух? Правда?
Ванята чувствовал себя как-то неуютно в этом большом незнакомом доме. Со стенки, не сводя с него злых, колючих глаз, смотрел бородатый дед. Казалось, сейчас он раздвинет рот, поднатужится и крикнет на всю избу:
«А ну, мети отселя, прохиндей!»
— Кто это? — стараясь не смотреть на бородача, вполголоса спросил Ванята.
— Это дед Егор, — важно и даже с каким-то удовольствием сказал Сашка. — Не слышал про него?
Ванята смутился. Ему не хотелось показать перед новым знакомым свою серость и темноту. Может, это и в самом деле был какой-нибудь известный и ценный дед!
— Это мой прадед, — строго и назидательно объяснил Сашка. — Личный портрет его в музее висит. Это копия с оригинала. Ясно тебе?
— Ну, ясно…
— Это был самый бедный дед в селе, — добавил Сашка. — У него только одна соха была, телега, жеребенок и двое лаптей.
Правнук деда Егора прищурил глаза и выразительно, будто докладчик, который шпарит доклад по бумажке, продекламировал:
— Это, товарищи, портрет Егора Васильевича Дороха, безлошадного крестьянина, движимое и недвижимое имущество которого оценивалось в тридцать два рубля шестнадцать копеек. Он является типичным представителем мрачной эпохи, для которой было характерно…
«Докладчик» запнулся, беспомощно похлопал глазами и добавил теперь уже от себя:
— Классный был дед! Скоро фотограф приедет. Портрет с меня сымать будет!
— А ты тут при чем?
— Как при чем? — удивился Сашка. — Дед вон как жил, а я вон как: и телевизор, и ковер… Отец сказал, когда вырасту, мотоцикл купит. С люлькой.
Сашка Трунов ждал одобрения. На лице его застыло выражение скорбной меланхолии и величия, которое встречается чаще всего на портретах очень серьезных и довольных собою людей.
— Ты чего молчишь? — удивленно спросил он.
Ванята не ответил. У него не было абсолютно никакого желания расспрашивать Сашку о его коврах, мотоцикле с люлькой и типичном представителе мрачной эпохи, который свысока оглядывал комнату своих потомков и ждал, чем тут все закончится.
— Катись ты со своим дедом! — сказал Ванята. — Дед на помещика спину гнул, а ты… Даже слушать противно!
— Ах, тебе противно! — взвизгнул Сашка. — Подумаешь, личность какая!
— Заткнись! — сказал Ванята. — Чего разошелся?
— А сам чего? Дед ему, видите, не понравился! Может, нам тоже кое-кто не нравится, а мы…