Голубые капитаны - Казаков Владимир. Страница 100

После похорон, как гром с ясного неба, последовал приказ о демобилизации. Когда в полк приполз слух о проекте приказа, командир полка, не мешкая, вылетел к командующему.

— Боевому фрегату нужен парус, полковник, — сказал тогда командующий.

Не обратив внимания на эти слова, да и не сразу поняв их, комполка доказывал напористо: его заместитель подполковник Горюнов умница, лишен честолюбия, а это дает им возможность парой тянуть подразделение к высотам боевой и политической подготовки. Горюнов выдержан и полон идеями. Дисциплинированнее и чище Горюнова никто не летает.

Командующий терпеливо выслушал горячую тираду подчиненного, спросил:

— Тогда почему же столько лет подполковник дышит вам в затылок? Вы предлагали ему самостоятельную должность? Представляли на повышение?

— Предлагал. Он отказывался всякий раз. Я не особенно и настаивал: хорошего заместителя найти нелегко.

— Значит, вы искусственно не давали Горюнову расти?

Комполка протестующе выставил ладонь, но, быстро сообразив, перед кем стоит, опустил руку и уцепился за кромку брючного кармана.

— Пожалуй, да, товарищ адмирал. Считал, фрегату кроме паруса нужен еще и киль, чтобы корабль не свалила штормовая волна. Исправлю положение, товарищ адмирал!

— А мне показалось, что ваш Горюнов боится самостоятельной работы, — улыбнулся командующий. — Я подумаю. Вы свободны, полковник.

Командир прилетел в полк довольным и о разговоре с адмиралом поведал Горюнову. «Теперь полный порядок в авиации!» — радуясь, заключил он.

Через несколько дней в полк пришел приказ. Фамилия Горюнова в списке демобилизованных стояла первой.

Принимая пост командира ОСА, Горюнов решил клин вы бить клином — пойти туда, где волнений и нервотрепки больше, возложить на плечи ношу, которая не всякому по плечу, забыть о себе, отдаться полностью тяжелой работе и людям. А если умирать, так самой легкой смертью — ударившись о землю… Как Павел… наверное.

И еще он ясно понимал, что, скрывая болезнь, совершает должностное преступление, и, чтобы оно не перешло в уголовное, никогда не летал один. Гнет на совести с годами горбил его, сушил, но не мог заставить сдаться.

В ОСА приступы стали реже, и он научился их частично преодолевать. Однажды в своем кабинете он положил голову на руки и повалился на пол вместе со стулом. Придя в себя, увидел рядом Ожникова. Тот сказал: «Не волнуйтесь, Михаил Михайлович, считайте, что обморока не было. А проходить комиссию я вам помогу».

Знала о болезни и Галина Терентьевна. Знал и сын…

Маленький, с маковое зерно, колючий осколок быстро выпал с кусочком отмершей кожи, а укол его Горюнов чувствует всю жизнь.

Подлетая к базе ОСА, Николай Батурин посмотрел на командира. Тот сидел неподвижно, уткнувшись лбом в скрещенные на коленях кисти рук. Фуражка сползла с бритой головы и валялась в ногах. В такой позе Батурин видел Горюнова не раз и решил не отвлекать его от дум…

…Пошел по кругу винт, поймал низкое солнце в лопасти, закрутил его бешено. Под винтом серая маленькая метель. Это был двадцать шестой взлет Донскова с Луговой на трассе «Серебряного кольца». Солнце, не скрываясь за горизонтом, ходило по эллипсу и сейчас на западе катилось вниз, окруженное сизо-лиловым прозрачным облаком.

— Домой!

— Слава саамскому богу, теперь уж домой, Владимир Максимович!

Последняя стоянка получилась самой длительной. В стойбище Маточное их задержал туман. Как часто случается на полуострове, пригнал туман, сняв его с Семи островов, «пьяный медведь». Уходить с трассы не было смысла — путь домой лежал через Маточное, и теплилась надежда, что над стойбищем небо разрядится. Лопасти винта вертелись в белизне, невидимые, будто оторванные от грузного тела машины. Казалось, вертолет крадется в облаке сырого лебяжьего пуха, но это только хотелось, чтобы он крался тихо, осторожно. Он стремительно пересекал пространство, и где-то внизу летела земля, и одного ее шалого выступа хватит, чтобы оборвать полет.

По расчету времени Маточное приближалось, а экипаж оставался слепым — даже окон в тумане не встретилось. Донсков мог бы пройти над стойбищем и тянуть на базу, но решил попробовать сесть. Еще будучи испытателем, онтренировался в приземлении только по приборам. А в Средней Азии, где служил перед приездом на Кольский полуостров, практически каждая посадка на вертолете происходила почти при невидимости земли — несущий винт раскручивал под шасси такую песчаную метель, что приходилось нащупывать землю нервами и одним колесом, на которое пилот постоянно смотрел, не упуская из виду и показаний пилотажных приборов.

— Ну что, гроза мастеров спорта по шахматам, будем садиться или прогуляемся до базы?

Наташа неуверенно пожала плечами:

— Не пробовала и знаю, что такие посадки запрещаются.

— А мышами пугать учителей можно?

— Так это же детская глупость!

— Решай! Без твоего согласия не снижусь и на метр, — сказал Донсков, а сам думал, что в Спасательной эскадрилье, где риск — дело обыденное, девчонке придется попадать и в более сложные ситуации. Всегда лучше рассчитывать на опыт, чем на Его Величество Случай.

— Давайте попытаемся.

— Отдергивать палец от горячего в авиации нельзя. Уж если взяла в ручку уголек — держи!.. Перечисли, какие препятствия ждут нас на земле?

Наташа ответила без запинки:

— По курсу стойбище Маточное. Два деревянных дома высотой до пяти метров. Слева от них большой загон, огороженный забором из металлической сетки. Справа, метрах в пятидесяти от домиков, стоянка трактора «Беларусь».

— Сколько тракторов?

— Два. Там же, возможно, стоит и грузовая автомашина. Самое высокое препятствие — мачта между домами — пятьдесят метров.

— Озеро?

— По курсу в километре от стойбища. На южном берегу деревья.

— Все правильно, но между стойбищем и озером, возможно, поставлены куваксы. Пастухи не особенно любят спать летом в деревянных домах… Теперь внимательно слушай меня, Наташа. Возьмем правее, заранее правее, уйдем от препятствий. По моей команде откроешь дверь, высунешься из кабины и будешь внимательно, очень внимательно смотреть вперед и стрелять из ракетницы. Вмешивайся в управление, подбирай штурвал. Режим будет такой, что вертолет сразу остановится. Ясно?

— Непонятно одно: как мы выйдем на стойбище? Привод-то не работает?

— По счислению пути. По пересечению пеленгов двух боковых радиостанций.

— Определение МС [9]таким способом требует уточнения визуального, а какого дьявола сейчас можно разглядеть на земле!

— Есть еще способ, так сказать, домашний, самодеятельный… Займись-ка подбором ракет.

С полетом, а особенно с посадкой в тумане может справиться только высококлассный, думающий летчик. Если нет приводной радиостанции, то исчезает уверенность, что аппарат вышел именно на то место, куда летел. Пусть небольшие, но ошибки неизбежны.

«Пьяный медведь» — ветер, непостоянный по направлению и силе, может оттащить вертолет с трассы в любую сторону, прибавить скорость или уменьшить ее. Отсюда — ожидание неожиданностей. Эта психологическая штука тяжеловата, она способна выжать пот даже из перчаток и штурвала. Никому не хочется разбивать лоб. Если в какой-то миг пропадает уверенность и сдают нервы, — уходи вверх. Небо ласково даже в тумане. А прыгнул вверх, еще раз заходить на слепую посадку не торопись. Посмотри на руки, послушай сердце, подумай. Может быть, и не следует еще раз. Не нужно. Свяжись по радио с всезнающими диспетчерами, попроси у них район с хорошей погодой и уходи туда. Эта наука сидела в Донскове крепко.

— Наташа, брось крутить радиокомпас, ведь в регламенте написано, что привод на ремонте.

— Тогда давайте ваш домашний способ! Как мы узнаем, что прилетели в стойбище? Не лучше ли уйти домой, Владимир Максимович?

— Попробуем поймать собственный голос.

— Это как? Какой еще «голос»? Вы шутите?