Голубые капитаны - Казаков Владимир. Страница 75

Он летел и нес нового замполита туда, где редкие, почти незаметные для глаза тропы пунктирили горную тундру и исчезали в лесах. Потом голь. Мелькнул черным конусочком шалаш пастуха, рассыпалось от гула плотное стадо оленей. В сиротливой, как островок, сосновой рощице увидел Донсков медведя-шатуна. А может быть, показалось. И снова… целинная тундра.

В грузовой кабине кроме Донскова с Воеводиным сидела девушка, Наташа Луговая, — их познакомили на аэродроме перед вылетом, — да из люка пилотской кабины торчали, опираясь на дюралевую лесенку, ноги бортмеханика в огромных желтых ботинках. Луговая, как и Донсков, добиралась к новому месту работы в Нме. Даже в теплой меховой куртке Луговая выглядела худенькой; ноги тонкие, но красивые, будто точеные.

— Как переводится слово Нме? — прокричал на ухо Воеводину Донсков. Тот, тоже преодолевая грохот мотора и визг трансмиссии, ответил:

— Не знаю. Шутят так: «Место, неизвестное для нормальных людей». Городок на карте не обозначен. На полетных ставим просто точку.

Примерно за полчаса до посадки неожиданно взъярился ветер, стал нещадно бить вертолет. Левый борт в мгновение залип фарфоровым льдом.

— Обычная шутка полярного неба! — прокричал Воеводин и задымил очередной «Примой».

Наташа Луговая, поморщившись, отодвинулась от него к самому хвосту.

Вертолет стал крупно подрагивать, усилился рев двигателя.

— Не разумнее ли прекратить полет? — спросил Донсков, чувствуя, что машина потяжелела ото льда.

Воеводин тронул бортмеханика за ногу. Тот спустился с лесенки. Они о чем-то переговорили, по очереди подставляя ухо друг другу.

— Дотянем! — плюхнувшись на сиденье, прокричал Воеводин. — Осталось немного, а в Нме бьет колокол.

Донсков не понял смысла последних слов, но расспрашивать не стал, больно уж сильно трясло, гудело и гремело в кабине.

«Погремушка!» — вспомнился телефонный диалог с командиром вертолета.

Последние километры летели будто на вибростенде. Землю закрыла сизая метель. Наконец под вертолетом неярко обозначился аэродром — большой темный квадрат, разделенный пополам серой взлетной полосой. С северной части летного поля к бетонке рулил большой самолет с огненно-красными крыльями. На южной — в беспорядке, носами в разные стороны, прижались к земле вертолеты разных типов. Несколько деревянных и кирпичных домов серыми брусочками лежали на восточной окраине поля. А дальше, в сосновом бору, угадывался жилой поселок с церковью посередине. Вот и — Нме.

Вертолет пересек посадочную полосу, осторожно проплыл над вращающейся антенной радиолокатора и опустился на стоянку.

Донскова никто не встретил. Воеводин помог ему и Луговой вытащить из кабины тяжелые чемоданы и торопливо ушел. Командир вертолета, второй пилот и бортмеханик побежали к городку, не сказав новому замполиту ни слова.

Донсков с Луговой стояли в недоумении. Гостеприимство в Нме явно отсутствовало, хотя на аэродроме было много людей.

— Что будем делать?

Луговая состроила гримасу, пожала плечами. И Донсков направился к одной из наиболее шумных групп авиамехаников. Подошел, закурил «в рукав». Не ввязываясь в разговор, узнал: в городке тревога. Какое-то судно «тоскует», просит помощи. Через несколько минут услышал протяжные звуки колокола. Невольно насторожился. Откуда? Зачем?.. Пять ударов. Помолчав, колокол опять бухнул пять раз.

На бензовозе приехал бортмеханик, поставил мокрые чемоданы пассажиров в кабину к шоферу, сказал приветливо:

— А мы пешочком! Начальству сейчас некогда, оно извиняется, так что переночуете у меня. Жинка горячие пельмени для закусона уже готовит…

Колокол звонил в Нме не зря. Радиооператоры Спасательной услышали сигнал буксира «Крепкий»: «Хода не имею. Регулярную связь поддерживать не могу. Дрейфую на скалы острова Кильдин».

Над городком Нме поплыл колокольный звон. Сначала два громких размеренных удара, потом — звонкая тревожная чечетка. Два удара и — набат, будто град по певучей меди.

Два удара имели точный адрес: в штаб эскадрильи, по тревоге, где бы он ни был — на охоте, рыбалке, в постели, — вызывался воздушный разведчик погоды Федор Руссов и его экипаж.

И пока он спешил к штабу, расположенному в бывшей православной церкви, мощная антенна на облезлом, когда-то золоченом куполе передавала в город доклад командира; Спасательной: «Из квадрата 36 принят сигнал бедствия. Вылетаю с разведчиком погоды. Думаю использовать звено тяжелых. Разрешите применить в операции последний разработанный вариант. Горюнов».

«Ориентируйтесь по обстановке. Ответственность ваша», — ответили из города.

Длинный самолет со скошенными назад красными крыльями, посвистывая турбинами, вырулил на старт. Стремительная форма с мягкими обводами фюзеляжа, застекленная кабина стрелка-радиста на хвосте, звезды на киле вместо аэрофлотского знака выдавали машину военную, строевую. Но вооружение на ней было полностью демонтировано, а вместо него поставлены метеорологические приборы и стенды для разведки погодных условий полета, для автоматической передачи температуры, давления, влажности воздуха и других: свойств атмосферы на землю. Обилие антенн, длинных и коротких прутковых приемников делали дюралевую обшивку самолета похожей на шкуру сильно облысевшего ежа.

В кабине, скучно поглядывая на мокрую бетонку и жухло-красный глазок светофора у стартового пункта, сидели в креслах Федор Руссов и Горюнов, на штурманском месте работала с навигационным планшетом флаг-штурман метеоролог Галина Лехнова, женщина крупная, с лицом по-русски красивым и выразительным. Шквальный ветер свистел, обтекая крылья; звон проволочных антенн усиливался гулким фюзеляжем. Ветер давил на низкие, круто замешенные снегом тучи и еле тащил их, тяжелые, над серой, блеклой равниной аэродрома. Мгла висела за бортом самолета.

В льдистом тумане, как тень, пересек бетонку вертолет.

— Богунец из города, — сказал Руссов.

— Ноль восьмой, чего везешь? — спросил по радио Горюнов.

— Сплошной дефицит: два ящика детских сосок, дивчину, инспектора и замполита, — прозвучало в наушниках. — А кто интересуется?

— О пассажирах позаботься. Конец связи, я первый! — сухо ответил Горюнов.

Неспокойно сидит Руссов, ждет не дождется, когда мгла откроет шестой красно-белый бакен на кромке взлетной полосы, тогда можно будет не торопясь с наслаждением подать вперед рычаги управления турбинами и слушать, слушать с полузакрытыми глазами, как свист густеет, набирает силу, будто медленно открывается ревущая пасть огромного зверя, прирученного, но вечно грызущего вставленный в рваные губы железный мундштук. А потом…

— Федя, вынь шило из парашюта, удобнее сидеть будет!

Руссов покосился на улыбающегося Горюнова, ничего не ответил на шутку, прилепил широкие ладони к коленям и замер. Снова посмотрел на комэска и про себя в который раз подивился худобе своего командира. Кости плеч, будто вешалки для кожаной куртки. Сидит, и острые колени почти подбородок подпирают, бороду пышную, каштаново-седую, можно свободно на них положить. Усов нет над мясистой губой, хрящеватый с горбинкой нос будто вклеен между желты ми скулами.

— Радиобуй не забыли?

— Заряжен и проверен. В бомболюке, — ответила Лехнова комэску. Увидев на светофоре блеск огня, Руссов сказал:

— Сейчас зеленый!

— Пока желтый, — тихо ответил по СПУ [2] Горюнов. — Не торопись… Вот теперь взлетай.

Под рев турбин дрожащая бетонка оттолкнула самолет, и он круто полез вверх.

А через несколько минут, оторвав взгляд от экрана метеолокатора Лехнова предупредила о грозе.

— В наших широтах? — усомнился Руссов. — В сто лет раз!

— И все же впереди грозовая наковальня. Если будем обходить, цель под нами откроется позже на двадцать восемь-тридцать минут, — подсчитала Лехнова.

— А кто это нам назначил время выхода? — спросил Руссов.

— Беда, — тихо ответил Горюнов.