Призраки дождя. Большая книга ужасов (сборник) - Усачева Елена Александровна. Страница 64

Алена глянула на запястье. Рука как рука, чуть загорела за лето, усыпана солнечными конопушками, под ногтями грязь. Костяшки сбиты, но уже успели зарасти корочками. Серый свитер… уже не свитер, а просто мешок. Висит на шее ворот хомутом. По телу прокатилась дрожь, жаром растеклась по голове, пересчитав все волоски. В глазах помутилось, но тут же стало все очень четким. Она видела мертвецов на лавке, видела комнату, видела склонившуюся Эббу. Она чувствовала себя. Чувствовала, как ставший жестким свитер корябает плечо, как тело под ним чешется после купания в болоте.

Темнота за окном набухла, в ней появился багряный отсвет – предвестник скорого рассвета.

– Пора! А то так и до полудня досидеть можно.

Родители вяло шевельнулись.

– Нет! – сжала кулак Алена. – Я не утонула ни в каком болоте. Я в гости шла. И пришла. Ты сама меня позвала! Так бы я даже близко к этим крестам не сунулась бы. Значит, ты это сделала нарочно? А если бы я тебя не заметила там, на маяке? А если бы прошла мимо?

– Это Ули. Он породы Гримов, вестников смерти. Это он тебя нашел, предсказал смерть, поэтому я и позвала. Ты бы в любом случае умерла. Я не думала, что это так быстро произойдет. Всегда есть два-три дня. А ты вдруг взяла и… пришла.

– А браслет зачем взяла? Сама говорила, подарок. На память!

Слова вылетали, но в голове все так же было пусто. Слова ткались из холода и пустоты. Алена успела испугаться, что сейчас скажет что-то не то. Согласится, например.

Эбба встала. Родители все еще улыбались, но теперь уже около двери. В каморке ворочался боггарт, злой домовой, любящий пошалить.

– Тут кругом одна сплошная память. Больше о себе памяти оставишь, дольше будешь мучиться. Обычно уходят быстрее. Ты что-то задержалась.

Встать на ноги Алена не могла. Ноги задеревенели. Так и представлялось, что, если их сейчас выпрямить, сломаются.

– А что ты копала, когда я пришла? Что это было?

– Я закапывала воспоминания о тебе. Крест готовила. Теперь ты тоже будешь жить здесь памятью.

Эбба говорила спокойно. В голосе не было ни торжества, ни ехидства. Она просто делала то, что делала всегда. Ничего особенного сегодня не происходило.

– Выведи меня отсюда, – тихо попросила Алена. – Ну, пожалуйста.

Слезы побежали по щекам. Алена пыталась их удержать, но они текли и текли, щекотали в носу, собирались на кончике тяжелой каплей.

Алена всхлипнула, и вдруг с этим звуком в ней словно что-то изменилось. Жалость к себе ушла. Пришла злость. Как они смеют так с ней обращаться? Кто они такие? Она жива! Она выбралась из болота!

В комнате словно что-то появилось. Алена одновременно и сидела на лавке, и тонула в болоте, и ехала на велосипеде к гостинице, и поднималась по лестнице к своей квартире. Она знала, что вернется домой. Что ее ждет мама. Знала, что впереди у нее еще много-много лет жизни. А поэтому никакая она сейчас не мертвая.

Родители мигнули и перестали улыбаться. Глаза Эббы стали огромными. В них отражались все болота мира. Вся их тухлая память.

– Хочешь, я тебе отдам цепочку? – твердо предложила Алена, касаясь кулона на груди. – Просто так. Без обмена.

Пальцы на удивление быстро открыли замочек – они больше не дрожали. Кулон скользнул в ладонь. Ни пожалеть, ни попрощаться в голову не пришло.

Эбба потянула губы в улыбке. Холодной, равнодушной улыбке.

– Что ты готова отдать за жизнь? – спросила она.

– Все, что угодно! Любые украшения. Приходи! Забирай!

– Не приду. – Эбба отвернулась, и у Алены захолонуло сердце. Неужели она ошиблась? Неужели это не подействует? – Два раза не умирают.

По телу снова прокатилась волна, но теперь уже горячей решимости. Ноги сами собой выпрямились.

– Беги! – коротко приказала Эбба.

Алена шагнула к входной двери. Родители стояли на пороге непреодолимой преградой.

– Не туда! – взмахнула руками Эбба. – Через боггарта. Он сытый. Он пропустит.

Боггарт лежал тряпкой через порог и не был похож на добродушного хозяина, готового всех пропускать туда и обратно. Алена прыгнула прямо в доски. Вокруг загремело и посыпалось. Она готова была к тому, что сейчас врежется, что разобьется о стену. В лицо ударила утренняя прохлада.

Мимо трусил Ули. Морду задрал, хвостом помахивает. Уши домиком. Подтявкивает. Чем-то недоволен.

Грим, страшная собака, предвещающая смерть… Ошибся! В первый раз ошибся!

Ули плюхнулся на хвост и стал чесать задней лапой за ухом. Пискнул, брякнулся на спину, принялся кататься по земле, блаженно повизгивая.

Алена вдруг поняла, что пес ее не видел. Он лаял только на тех, на ком была печать. На Алене такой печати больше не было. Помогла цепочка? Помогла Эбба?

Вспомнила, что не попрощалась, не поблагодарила. Обернулась. Эбба стояла на крыльце своего дома. Серые брюки, серая кофта, невозможные черные ботинки.

«Не оглядывайся! Не вспоминай! – раздалось у Алены в голове. – Не возвращайся».

– А Марина? Марина здесь была? Девушка. Она на серой машине приехала.

– Она заблудилась и вышла на дорогу в другом месте. Торопись! У тебя осталось мало воздуха. Теперь только ты сможешь себя спасти. Только ты!

– Я успею! – заорала, чувствуя, что воздуха вокруг и правда мало, что в нем слишком много воды. Она забивает горло, занимает нос, мешает вдохнуть. Закашлялась, чуть не упала. – Успею, – зло прорычала мху под ногами. – Успею…

Лес вокруг был темен. Он стоял тяжелой стеной воды. Кроны колыхались, как тина в болоте. Алена бежала по кочкам. Воздуха становилось все меньше. Голова кружилась. От этого по телу прокатывались мурашки, отключая ноги и руки. Их Алена уже не чувствовала. Видела только, что еще не падает, что еще бежит.

Не бежит. Катится кувырком к болоту. Позвоночник встретился со всеми кочками, которые здесь были. Лицом утонула в вонючем мху. Приподнялась на руках, по локоть уходя в трясину.

Болото! Где-то здесь она и утонула! Но где, если ее вытащили? Андрей! Вот почему его не было. Он остался там, в настоящем, а она пошла на дно…

Под босыми ногами зачавкало, затоптанный мох выжимал из себя воду, но держал крепко. Она заметила кочку, на которой еще висела цепочка браслета. Это было здесь.

Следующий шаг утопил по колено. Трясина обхватила ногу, попробовала силы. Но утащить к себе пока еще не могла. И тогда Алена увидела! Темные волосы! Они распластались по грязи, запутались в тине.

Голову! Надо поднять голову, чтобы удалось вдохнуть.

Водила рукой, не попадая. Сил не было. Воздуха тоже.

Но тут пальцы нащупали волосы, и Алена потянула за них, удивляясь, как легко они подались вверх.

Перед глазами мелькнуло что-то белое и страшное. Вместо глаз черные провалы, пиявки на скуле и брови, полный рот тины.

Алена заорала без звука и без воздуха и, потеряв равновесие, полетела головой в трясину.

Это случилось неожиданно. Родители пришли и сказали, что мы уезжаем. Навсегда. Что нас всех отсюда прогоняют. Что российская императрица Екатерина [13] решила переселить местных шведов в Малороссию. Там солнце и тепло, там много земли, там нет болот. Мужчины поговаривали, что императрица боится бунтов, что без сильной власти шведы могут потребовать свои земли назад. Говорили, что в Хаапсалу уже разместили гарнизон, нас поведут с солдатами.

Родители много спорили. Мать торопила с отъездом, отец отказывался. А потом он вдруг позвал меня и сказал, что поведет прощаться, что надо последний раз поклониться земле предков. Велел ничего не брать с собой.

Отец все сделал один. А потом сам же шагнул в трясину.

Нас долго искали, я видела. Но мы не оставили никаких знаков. Поэтому нас не нашли. Тогда появились первые три креста. Два невысоких и один белый большой под лысой лиственницей. Для меня. Чтобы земля помнила. Эти кресты приковали нас к этому месту. Мы теперь не можем ни уйти, ни забыться.

Память – самое страшное, что есть у людей. Прошлое выжигает настоящее, не дает идти вперед.