Рождение дороги - Коряков Олег Фомич. Страница 4

— Как не помнить, — улыбнулся и Суров. — Она ещё нас мясом с жареными тараканами однажды накормила. Ох, и до чего же противно воняют! Молодежь-то, — он кивнул на молодых членов отряда, — поди, не пробовала жареных тараканов. — И рассмеялся.

Виталий, сидевший в сторонке, резким движением откинул накомарник:

— Знаете, товарищи, мне это надоело! Пётр Николаевич всё время тычет нам в нос тем, что он когда-то сам землю рыл, воду таскал или там… помои. Теперь Ефрем Иванович решил жареными тараканами похвалиться. К чему это? Если наши старшие товарищи в своё время пережили что-то трудное, тяжёлое, так зачем, спрашивается, обязательно требовать этого и от нас? Тогда время было другое. Вот вы, Пётр Николаевич, я знаю, начинали жизнь простым, не очень-то грамотным рабочим и думаете, что точно такие же сейчас у вас в подчинении. А времена изменились — изменились и люди. И вовсе не нужно навязывать им этих… жареных тараканов!

Виталий встал, губы его дрожали.

Ему долго никто не отвечал. Ванчик смотрел на коллектора, приоткрыв рот: что он, рехнулся, что ли, такое говорить? Ефрем Иванович, опустив голову, ворошил в костре угли. Овечкин, не докурив трубку, начал набивать её заново.

— Ну, знаешь… не ожидал, — первым заговорил Слава. — Не знаю, как мы теперь будем спать в одной палатке. — Он тоже встал и принялся подбрасывать в костёр хворост, хотя и без того огонь был жаркий.

— Курёнок, — пренебрежительно сказал Ваня-большой и сплюнул.

Овечкин раскурил трубку, попыхивая дымом.

— Н-да-с… Ожидать-то этого было можно. Но не думал я, что это так остро и глубоко. Запущенная болезнь, господин хороший. Трудно лечить. Но мы будем лечить. Удвоенной и утроенной нагрузкой. Почему лечить так — можно было бы и не объяснять, но я объясню. Специально для Виталия. Популярно объясню, хотя он и считает себя очень грамотным человеком. Трудностей, связанных с прошлым, вы, молодой человек, не видели и, слава богу, никогда не увидите. Они ушли вместе с ушедшим социальным строем. А возмущаетесь вы трудностями профессиональными. Они остались. На преодолении этих трудностей человек закаляется и проверяет свою любовь к профессии, свою пригодность к делу…

— На подноске воды, — перебил Трубкин, — на мытье посуды я проверяю свою пригодность к занятиям геологией?

— Да, в частности и на этом. И пока что для вас — в первую очередь на этом.

— Ну, знаете, профессор… Отошло время, когда мастер гонял ученика за табаком да водкой. Мастер теперь обучает ученика приёмам мастерства.

— Чтобы обучить вас брать руду, я должен сначала научить подходить к руде. Я должен научить вас быть хорошим работником. Я должен научить вас относиться…

— Так или иначе, — снова перебил Виталий, — мыть посуду я больше не собираюсь.

— Помолчите! — крикнул Овечкин.

— И молчать не собираюсь. Наплевать мне…

— Хватит, — тихо сказал профессор и встал.

Таким его ещё не видели. Его видели злым, и насмешливым, и ядовитым, и просто суровым. Теперь Овечкин был яростно спокоен.

— Хватит, — повторил он и переспросил: — Наплевать? — Левая бровь его начала вдруг страшно подёргиваться. — На что наплевать? На товарищей? На отряд? На геологию? — И неожиданно закричал: — Тогда геологии наплевать на вас! Такие ей не нужны. И можете убираться! Немедленно! Слышите? Сейчас же!

Никто не остановил Трубкина. Бледный, с закушенной губой, он подошёл к машине, забрался в кузов и собрал свои вещи. Не сказав никому ни слова, он, сутулясь под тяжестью заплечного мешка, пошёл от костра по примятой машиной траве обратно, к тракту. Ему не смотрели вслед.

Прошло несколько минут. Овечкин спросил:

— Деньги у него с собой есть?

— Есть, — ответил Слава.

— Ванчик, догони, — глухо сказал Ефрем Иванович, — дай хлеба и консервов.

Ванчику очень не хотелось делать это. Но он побежал и догнал. Услышав сзади торопливые шаги, Виталий остановился.

— На, возьми. — Ванчик протянул продукты.

— Подите вы все… к чёрту. — Круто повернувшись, Виталий зашагал вновь.

Когда Ванчик вернулся, у костра сидел один Овечкин. Вымытые миски, сложенные стопкой, лежали в ведре.

Ванчик пошёл в палатку. Не спалось. Какое-то нехорошее, стыдное чувство топорщилось в душе. Рядом ворочались Ваня-большой и Слава.

Ванчик не очень-то привык разбираться в своих переживаниях, но это нехорошее чувство не давало ему покоя. Откуда оно? Может, от грубости профессора? Нет. Даже в обычной мальчишеской игре поступили бы так же. А тут разве игра? И Виталий — не мальчишка. Как же это он? Выбрал себе занятие, и какое хорошее занятие, а оказывается, вовсе и не любит его. Или любит да ленится? Как это так — и любит, и ленится? Нет, видно, что-то тут другое. Вот Пётр Николаевич о трудностях говорил… Но ведь трудности в каждом деле. И у токаря трудности, и у лётчика, у кого угодно. Кем же теперь станет Виталий? Пойдёт искать, где нет трудностей?.. Где он сейчас шагает? Выйдет на тракт, попросится на какую-нибудь машину — и в город. Хорошо ехать по тракту, не болтает, не трясёт… Только покачивает. Как во сне…

Он и впрямь уснул.

Его разбудил раздавшийся около самой палатки знакомый голос:

— Ванчик, за водой!

Ванчик поспешно выбрался из спального мешка и выскочил из палатки. Солнце уже карабкалось по ветвям деревьев. На поляне, освещённой его косыми, ещё не жаркими лучами, сопели и кряхтели Суров и Ваня-большой — боролись. Над костром, у закипающей в ведре каши, хлопотал Слава. Значит, воду-то уже принесли? Ванчик вопросительно посмотрел на Овечкина. Тот отвёл улыбающиеся глаза в сторону:

— Долго спишь, брат. Видишь, люди давно делом занимаются. — Он кивнул в сторону барахтавшихся на траве шофера и заместителя начальника отряда. — Уработались люди. Миски, ложки готовь!..

В Уватал они приехали часов в одиннадцать утра. Остановились у края небольшой и, как стол, ровной поляны: хорошее место для посадки вертолёта.

Вскоре следом за ними из леса выехал какой-то грузовик. Водитель его, бойкий чернявенький малый, подошёл к Ване-большому.

— Вы и есть те самые героические геологи или как вас там?

— Это в каком смысле? — скосил на него глаза с высоты своих почти двух метров Ваня-большой.

— Ну, через лес дорогу пробивали.

— А ты откуда знаешь?

— Я вообще всё знаю. А в частности — Ипатьич, лесник, сказал. И кроме всего прочего, ехал я по вашему следу. Груз везу срочный уватальцам. И сам я вообще человек срочный, не люблю задержек. Вот Ипатьич мне и сказал. Взялись, говорит, некоторые отчаянные в Уватал через горку махнуть. Может, говорит, махнули, так за их спиной и ты проскочишь. Ну, а я что? Я проскочил. Так что могу сказать: спасибо… У Ипатьича одного вашего встретил. Молодой такой, а сердитый. Говорит…

— То не наш, — прервал Ваня-большой. — Наших я тебе могу продемонстрировать. Видишь, во-он стоят. То наши. И среди них — главный прокладыватель дороги. Показать? Сейчас представлю… Ванчик, сюда!

Ванчик было повернулся к нему, но Овечкин что-то сказал ему, а потом крикнул шофёру:

— Некогда Ванчику пустяками заниматься. Дело есть. — И ткнул рукой в небо.

Там, в сверкающем голубизной просторе, показалась тёмная точка. Это к геологам шёл вертолёт.

А из леса, по нежданно для шофёров появившейся дороге, выезжали ещё два грузовика…