Дом шалунов - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 30

— Как я долго спал, однако! — подумал мальчик. — Уже снег выпал, значит зима! Неужели же я проспал целую осень!

И это показалось ему таким смешным и забавным, что он слабо рассмеялся.

Его смех разбудил старушку, спавшую подле его постели в широком кресле.

Лицо старушки показалось Коте ужасно знакомым. Но где он видел его — он не мог припомнить.

— Скажи, бабушка, — произнес он слабым нежным голоском, — неужели же я проспал всю осень?

— Нет, ты проболел всю осень, дружочек, — радостно встрепенувшись, произнесла старушка, — а теперь ты поправился, слава Богу, батюшка ты мой!

— Ах, да, — вспомнил Котя. — Бык, кажется, подбросил меня на рога. Не так ли?

— Да, милый! И ты заболел от этого.

— Потому что я стукнулся обо что-то, да? — припомнил мальчик.

— Значит, ты помнишь все? — удивилась старушка.

— Все! А вы чья же, бабушка, будете? — спросил он ее снова.

— Я — ничья, милый. Я просто няня…

— А чья няня?

— Одного мальчика, которого зовут Гогой.

— А у него нет мамы и папы, у вашего Гоги?

— Мама есть. Она приехала сюда, чтобы повидать Гогу и тебя поблагодарить за то, что…

— Меня? Зачем же? Ах, да! — снова вспомнил Котя. — Верно, за то, что я отогнал от него быка. Только ведь в этом нет никакой особой важности.

— Как, голубчик ты мой, нет! Да ты чуть не умер! — так и всполошилась старушка.

— Так что же! Лучше я бы умер, нежели Гога. У Гоги есть мама, говорите вы, а у меня никого. Я ведь сиротка.

И, повернувшись к стене, Котя тут же уснул крепким сильным сном выздоравливающего ребенка.

Котя поправлялся теперь с каждым днем, с каждым часом. Силы его все прибывали и прибывали. Доктор, лечивший его, уже не приезжал ежедневно, а только раз в неделю, и уезжал с веселым видом, говоря одну и ту же фразу на прощанье директору:

— Все идет отлично! Скоро мальчик у вас будет танцевать!

Гогина няня неотлучно находилась при больном. Чаще всего тут же у его постели был и сам Гога. Он занимал больного, играл с ним, всячески стараясь его развлечь.

Раза три в день навещали Котю и остальные пансионеры. Но Александр Васильевич не особенно радовался их приходу. Они так шумно изъявляли свою радость больному по поводу его выздоровления, что добрый директор очень опасался, чтобы мальчики не испортили под конец дела и своим шумом не надорвали слабого еще здоровья Коти. Но доктор успокаивал его, что страшный исход миновал, и что больше нечего было опасаться, а потому присутствие мальчиков у кровати больного не может принести вреда.

Котя поправлялся.

Однажды неожиданно мальчик проснулся ночью. Свет лампады скупо озарял его комнату. Котя приподнялся на локте и увидел кого-то, сидящего на кресле подле его постели.

— Гогина няня, это вы? — тихо окликнул он ее. Но это была не Гогина няня, а кто-то другой, чуть видимый в полусвете комнаты.

Котя пристально посмотрел на сидевшую у его кровати, и вдруг радостная улыбка озарила лицо мальчика.

— Это ты! — вскричал он счастливым голосом и протянул ручонки к сидевшей у постели женщине с печальными глазами и красивым лицом. — Ты опять пришла ко мне! Я так давно, давно тебя не видел. Почему ты долго не приходила? Мне было так грустно и печально без тебя! Я чуть было не забыл твою песенку. Но не бойся, я снова ее вспомнил, — лепетал в каком-то радостном полузабытье ребенок.

И вот среди тишины ночи зазвенел его тихий, нежный, слабый голосок:

И вдруг замолк..

Другой голос, голос его милого видения, с печальными глазами, запел над его головою тихо-тихо продолжение песни:

При последних звуках печальные глаза наполнились слезами. Мягкие нежные руки обвили голову Коти и прижали ее к груди.

— Ах, как хорошо мне! — прошептал мальчик и сам прижался к молодой женщине. — Ты и прежде приходила ко мне, но никогда я не видел тебя так ясно и близко. Скажи мне, кто ты?

— А сам ты разве не вспомнишь этого, милый ты мой? — отвечал ему нежный, чарующий голос, и мягкие руки коснулись его стриженой головки. — Постарайся вспомнить, милый. Разве ты не помнишь маленькую розовую комнатку и две детские постельки у стены.

— Ах, помню! — обрадовался Котя. — На одной голубое, на другой лежит красное одеяльце.

— А еще что, милый?

— Барашек на одной, беленький, мягкий, и потом мальчик. А у постельки ты.

— А как я называла тебя? Не вспомнишь ли, милый?

И все нежнее и нежнее мягкие руки сжимают в своих объятиях Котю. Печальные глаза, как две огромные звезды, горят перед ним жгучей радостью, счастьем и тревогой. Мучительно напрягается теперь мысль мальчика. Он морщит лоб от усилия. Дышит тяжело, бурно. Хочет и не может вспомнить.

— Миколка, — шепчет он, — нет, не то! Котя, тоже нет. Николай. Нет, нет, не вспомнить! — с отчаянием шепчет он и с мольбою смотрит в печальные глаза своего милого видения.

И вдруг точно шелест ветерка проносится по комнате:

— Ника! Милый, маленький Ника! Птичка моя! — произнесла взволнованным голосом молодая женщина.

— Мама! — вырывается из груди Коти. — Мама! Мама моя!

И он точно летит куда-то в бездну. Нежные руки подхватывают его, сжимают в своих объятиях, приводят в чувство. И когда через минуту Ника снова приходит в себя, горячие поцелуи градом сыплются на его лицо, шею и руки, и нежный голос мамы шепчет, вздрагивая от затаенных слез:

— Ника! Птичка моя! Ника, радость моя! Наконец-то я нашла тебя! Сам Господь вернул мне тебя, ненаглядный, родной, маленький Ника!

И мать с сыном замирают в объятиях друг друга.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

С самого утра морозного зимнего дня «рыцари» поднялись чуть ли не с петухами.

У всех были торжественные и печальные лица. Все ходили на цыпочках и говорили шепотом. Сегодня был особенный день в Дубках: уроков не готовили, не проказничали и не шалили.

Даже не ели ничего за завтраком и ни разу не раздразнили Кар-Кара, что являлось уже совсем необычайным явлением в жизни пансионеров.

Видно было, что готовилось что-то исключительное и необычайное в этот день.

К двум часам к крыльцу подали сани, а через десять минут из сеней вышел Александр Васильевич с обеими племянницами, за ним оба гувернера и все «рыцари» Дубков в теплых валенках и полушубках. Мальчики встали шпалерами вдоль дорожки, ведущей от крыльца к саням. Женя присоединилась к ним, в то время как Маруся осталась на крыльце с дядей, Жирафом и Кар-Каром.

Все глаза устремились на дверь.

И вот в дверях появились пансионские служители, Мартын и Степаныч. Они несли к саням два чемодана и какие-то свертки. За ними Авдотья с помощью Гогиной и Никиной няни тащила тяжелую корзину с припасами.