Жестокий путь - Андреева Екатерина Владимировна. Страница 12

Просвещение постепенно ускользало из невежественных рук священников. В то время процветало устное преподавание, и молодежь из простых людей шла к новым учителям-беднякам, которые диктовали свои лекции. Так образовывались университеты.

Университеты по существу были колыбелями нового направления. Здесь не принималось в расчет аристократическое происхождение, основным были талант и знания. Это было мирным объединением людей всех наций, и здесь окрепло критическое отношение к церкви и к ее учению.

Кроме слушанья лекций, в университетах были обязательны диспуты, целью которых было изощрение ума на решении частных вопросов. Здесь сталкивались самые разнообразные мнения, научные взгляды, идеи.

Иногда в этих спорах доктора и магистры богословия решали вопросы, не имевшие никакого ни теоретического, ни практического значения. Темы диспутов доходили до абсурда. Например, в споре решалось, что было бы, если бы Христос явился на землю в виде огурца. Или: что означает каждая из пяти букв имени «Мария» и какой сокровенный смысл заключается в числе пять?

Но сношения с Востоком, Византией и знакомство с арабской культурой разжигали у людей любознательность. Стали изучать произведения Аристотеля (греческого ученого IV века до н. э.) и арабских философов. Благодаря этому возникли новые вопросы, которые расшатали принятое вероучение. Папа Иннокентий III запретил изучение философских сочинений Аристотеля, а в 1240 году в Парижском университете было запрещено изучение арабских философов. Но преподаватели философии нападали на богословские истины, и когда их призывали к ответу, говорили:

— Ересь — это понятие церковное. А философия ничего общего не имеет с церковью!

Монашеское миросозерцание признавалось неестественным; считалось, что настоящая нравственность не может зависеть от материального мира. В виду краткости жизни можно наслаждаться ее благами, но не во вред другим.

На арену стали выступать низшие классы общества с их жаждой жизни, с их разнообразными талантами, с их смелой пытливостью. Даже братства рабочих были родником свободомыслия, и церковь их не терпела.

Стали выдвигаться студенты, купеческие секретари, трубадуры, законоведы, которые умели писать. Возрастала частная переписка. Возникала книжная торговля.

В Париже образовался кружок вольнодумцев, который выставлял такие тезисы для прений: «Одни философы — мудрецы; христианство, как и всякая другая религия, — ложь и сказка».

Тут уже не еретичество, а впервые обнаруживалось полное неверие. Раньше и сильнее всего оно овладело Францией и Италией, особенно Италией, где на глазах у всех развивались пороки папства.

Чудо живой крови

Из недовольства рождались попытки сопротивления, непослушания и борьбы. В то время в Чехии положение народа было особенно бедственным. К концу XIV века все изнурительнее становилась работа крестьян на барщине, количество податей росло, войны не прекращались, и в течение нескольких лет Чехию опустошала чума. В разных местах народ начал восставать против церкви и феодалов, самыми крупными из которых были немцы, стремившиеся захватить всю страну. Здесь среди восставших крестьян и бедных ремесленников и появились первые проблески коммунистических стремлений.

Началось с того, что в это смутное для Чехии время появился в Праге новый проповедник, который призывал народ к восстанию против «неправедных властей» и начал борьбу за народное дело. Это был священник Ян Гус — профессор Пражского университета.

Родился он в местечке Гусинец, в южной Чехии, в семье дровосека. Отец его умер, когда Ян Гус был еще мальчиком. Мать была очень бедна, и Гус учился в приходской школе за счет принявшего в нем участие помещика из Гусинца.

По окончании школы Гус твердо решил идти в Прагу и поступить в университет. В Праге ему удалось устроиться в услужение к одному профессору, за что он получал необходимую одежду, питание и право пользоваться огромной профессорской библиотекой. С жадностью накинулся юный Гус на книги, особенно на те из них, которые имели какую-либо связь с церковной историей.

В первый же год жизни в Праге, когда Гусу еще не было 17 лет, ему пришлось быть свидетелем события, страшно его возмутившего. По назначению папы тогда праздновали «святой год», то есть все, кто в том году побывает на богомолье в Риме, получат отпущение грехов. А в Праге было объявлено, что желающие получить отпущение грехов должны только внести в Вышгородскую церковь деньги, которые они могли бы истратить на путешествие с семьей до Рима и обратно. Внесшие эти деньги в папскую казну получали отпущение грехов без поездки в Рим.

Гус, человек незлобивый и кроткий, не выносивший ни лжи, ни лицемерия, не способный ни на какие сделки с совестью, был крайне возмущен этим вымогательским постановлением церкви, но до поры до времени решил молчать.

Окончив университет двадцати пяти лет, он стал читать лекции на двух факультетах. К нему хорошо относился пражский архиепископ Сбинек, который ценил в юном преподавателе Строгую нравственность и стремление к общественному благу, но он не понимал Гуса. Однажды Сбинек дал предписание Гусу, уже принявшему сан священника, поехать в городок Вильснак, чтобы проверить случаи исцеления «живой кровью Христовой», о которых рассказывали разные чудеса странствующие монахи. Будто бы эта «живая» кровь излечивает язвы, увечья, раны и всевозможные болезни. Это всколыхнуло население, и в Вильснак направились паломничества, состоящие не только из простонародья, но и из дворян и придворных чинов, которые с благоговением путешествовали туда для излечения своих болезней.

В Вильснаке Гус окончательно разочаровался в католическом духовенстве. Этот незначительный городок с появлением в нем «чуда живой крови» превратился в большой и оживленный центр. На улицах, прилегающих к церкви, выросли целые ряды лавок и навесов, в которых продавались разные священные предметы: ладанки, свечи, иконки, крестики, четки… Монахи и разносчики бойко торговали и набивали себе карманы, расхваливая свой товар. Тут же стояли бараки акробатов, украшенные огромными вывесками с изображением кровавых битв и трапезы людоедов.

Богомольцы проходили толпами, распевая гимны. Многие несли перед собой распятие. В этой толпе Гус видел все унижения и страдания вечного раба, все его пороки и уродства, слезы раскаянья и страх, смертельную усталость, отчаянье и безумную надежду.

Громкие молитвы и гимны, завывание бесноватых, крики акробатов и клоунов, звон колоколов, звуки труб, мычанье коров и треск огня под котелками походных таверн… Кучи фруктов и овощей на земле и прилавках, горы сластей, домашней утвари, оружия, украшений. А между ними — пляски уличных танцовщиц, свалки дерущихся, бегство воров, преследуемых в толпе… И все это кипело и кишело вокруг божьего дома, вокруг храма — массивного серого здания с острой колокольней без всяких украшений.

Когда Гус вошел в широко открытую дверь церкви, она была переполнена. С кафедры выкрикивал напряженным голосом священник:

— Живая кровь Христа исцелит все ваши болезни! Надо крепко верить, и все вы будете здоровы! Не жалейте денег на пожертвования божьему храму! — Говоря это, он поднял над головой сделанную из серебра человеческую руку. — Смотрите все! У человека была парализована рука, и он пожертвовал церкви ее серебряное изображение! Теперь он здоров! Вот пример истинной веры!

И вдруг из толпы молящихся раздался гневный голос:

— Не ври, монах! Я послушал тебя, собрал все деньги, какие мог, и заказал серебряную руку!.. Ты обещал исцеление, а рука моя до сих пор не двигается!

— Молчи, проклятый! Ты признаешься в своем неверии?! Еретик!.. — с яростью закричал священник.

Толпа заволновалась, зашумела… но к кафедре продолжали пробираться и ползти разные калеки, шелудивые и слепые с воплями:

— Помоги! Исцели! Заступись перед богом!

Сотни рук с надеждой и мольбой протягивались к алтарю. Голубая волна ладана медленно разливалась в воздухе и временами скрывала монахов, которые за решеткой, закрывавшей доступ к главному алтарю, принимали дары: монеты и драгоценности. Они метались в разные стороны и протягивали свои толстые белые руки к толпе. Позади них служители церкви держали большие металлические подносы, на которые со звоном сыпались дары. Сбоку, у двери в ризницу, вокруг стола сидели священники. Они считали монеты, разглядывали драгоценности, а один из них записывал гусиным пером в толстой книге все приношения. Эти священники по очереди отрывались от работы и совершали богослужение, которое не прекращалось в церкви ни днем, ни ночью.