У нас с Галкой каникулы - Печерникова Татьяна Алексеевна. Страница 15

—Тогда и котлеты и голубцы тоже бывают ленивые, мама их тоже на два дня делает. Она говорит, что голубцы на другой день даже вкуснее бывают...

Галка еще чего-то лопотала, но я ее почти не слушала. Я думала о том, чем бы нам еще заняться. Когда баба Ната с дедом Володей уезжают на два или три дня в город, мама делает большую уборку, стирает. И еще обязательно приго­товит им какой-нибудь сюрприз. То сошьет бабе Нате фар­тук, то сама починит деду Володе его очень старые, но са­мые удобные домашние туфли, она их все время чинит, а они все время худятся. Однажды мама даже выстирала его соломенную шляпу, и она стала как авоська — длинная и с дырками.

Думала я, думала и вдруг вспомнила, что у деда Володи жесткие подушки. Сам-то он на них не жаловался, но мама уже сколько раз говорила, что в этих подушках свалялся пух и надо бы его простирнуть. Но у нее, говорила мама, до этих подушек никак не доходят руки.

— Давай постираем деду Володе подушки,— предложи­ла я Галке,— и дед Володя будет доволен, и мама будет довольна.

— Давай! — закричала Галка.— Только, чур, я тоже бу­ду выпускать пух. И стирать. Все будем делать поровну.

Мы нагрели воды, прямо на лужайку поставили два корыта. Потом расстелили клеенку и чистую простыню, чтоб просушить на них пух.

Стирать пух было не очень интересно, потому что он никак не белел, даже наоборот. Зато когда он начал подсыхать на солнце, я поняла, что придумала очень хорошее, очень нужное дело.

— Как интересно!—радовалась Галка.— Как хорошо! Только давай никому ничего не говорить, просто положим чистые подушки на место — и все. Ляжет дед Володя спать и удивится: «Что такое, наверно, мне не мои подушки по­ложили!»

— Очень пышные получатся подушки,— сказала я.— Даже не знаю, как мы засунем столько пуха в наволочки. Ты только посмотри, его все больше и больше становится. Целая гора! Хорошо, что ветра нет, а то пух может разле­теться, он же легкий.

— Немножко есть ветер, видишь, как листья трепыха­ются.— И Галка показала на маленькое деревцо, которое росло между высоких сосен.

— Так это же осина, на ней всегда листья шевелятся,— объяснила я Галке.— Потому и говорится: «Дрожит как осиновый лист».

Чтобы пух скорее сох, мы его осторожно переворачива­ли. Я все смотрела на небо. Уж сколько раз было так: на небе сплошные тучи, но дождя нет и нет. А иногда такое чистое небо, такое солнце, что даже не верится, что быва­ют на свете хмурые дождливые дни, и вдруг откуда ни возьмись — одно облако, другое. Сначала белое, совсем не опасное облако, потом потемнее, еще потемнее, да как польет дождь.

Я смотрела то на небо, то на пух и твердила про себя: «Хоть бы не было ветра, хоть бы не было ветра...» А Галка все время ворошила пух и что-то напевала. Я никак не могла привыкнуть к ней, стриженой.

— А знаешь,— сказала я ей,— по-моему, ты теперь ка­жешься выше.

— А я вообще расту,— сказала Галка.— Когда растут, во сне дергаются, я уж два раза дергалась.

— Не дергаются, а вздрагивают,— поправила я ее.— Я тоже иногда уже начну засыпать и вдруг как вздрогну. 

— Все равно,— заспорила Галка,— ведь когда люди вздрагивают, они же немножко дергаются. Колятка, навер­но, каждую ночь дергается, он вон какой длинный. Теперь много длинных детей, я по радио слышала, что это по­тому, что мы хорошо питаемся.

Я сунула руку в пух. В самом низу он еще был немнож­ко сырой, но на небе уже показались облака, еще тонкие, совсем не страшные, но теперь зашевелились и широкие листья маленьких кленов. Я сказала Галке, что пух досох­нет и в подушках, положим их на солнце, и пусть себе лежат хоть до самого вечера.

— Ни в коем случае! — маминым окончательным голо­сом сказала Галка.— Ты что хочешь, чтобы дед Володя на мокрых подушках спал, для этого мы, что ли, столько тру­дились!

— Но ведь уже ветер подул.

— Это у тебя в голове ветер дует,— грубо ответила мне Галка,— раз ты хочешь, чтобы дед Володя простудился из-за мокрых подушек.

Я, конечно, назвала ее дурой, но доссориться мы не ус­пели, потому что подул самый настоящий ветер.

Сначала Галка засовывала пух в одну наволочку, а я в другую, но было трудно и держать наволочку и набивать ее пухом. Стали мы набивать обе одну. Мы мешали друг другу. Галка кричала мне: «Убери свои грабли!» — мне же казалось, что она слишком помалу берет пуха в руку. А ве­тер дул все сильнее, легкий и белый, как снежные хлопья, пух уже кружился в воздухе, садился на деревья, кусты, лез нам в глаза, в рот. Мы подгоняли друг друга, Галка уже всхлипывала, у меня тоже щекотало в носу, и я думала, как бы все было хорошо, если бы мне не пришло в голову сти­рать подушки.

На одну подушку мы все же пуха набрали, правда, она была совсем легкая, но это, наверно, оттого, что пух после стирки стал легче. А он все кружился и кружился, прися­дет на минутку куда-нибудь и опять поднимется. Сначала мы ловили его руками, потом взяли сачки, которыми ло­вили бабочек. Но все равно пуха, который мы еще собра­ли, наверно, еле-еле хватило бы на подушку для куклы.

Мы уж и про обед забыли, мы так устали, что я еле-еле зашила наволочку. Мы сидели на лавочке у дверей дома и нисколько не радовались, что скоро приедут наши.

— Нагорит нам от мамы,— сказала я.

— Конечно, нагорит,— скучно согласилась Галка. Глаза у нее были большие и печальные, какие она делала на­рочно, когда подлизывалась.

— Целую подушку пораскидали,— сказала я,— а у нас их и так мало.

— Но мы же не нарочно. Баба Ната сколько раз говорила, что, когда разобьешь тарелку, или чашку, или чего-нибудь порвешь, за это нельзя ругать, пбтому что чело­век это сделал не нарочно.

— А по-твоему, подушки мы нечаянно, что ли, высти­рали? — спросила я.

— Ну и подумаешь, ну и пусть нагорит,— сказала Гал­ка.— Зато теперь маме не надо мне косы заплетать. Хоро­шо быть стриженой, легко так!

А я подумала, что и за Галкины косы нам тоже может здорово нагореть.

Сначала мы увидели деда Володю, лицо у него было ве­селое, на щеках ямочки. В руке он держал свой большой, как чемодан, щекастый портфель, и мы подумали, что он привез нам что-нибудь интересное, потому и веселый та­кой, может быть, новые книги, дед Володя всегда покупал нам интересные книги. Он, наверно, удивился, почему мы с писком да с визгом не бежим им навстречу — ведь за дедом еще шли и мама с бабой Натой.

— Которые тут мои внучки? — крикнул нам дед. Он часто нас так спрашивает, а мы ему отвечаем:

— Вот они — твои внучки,— и бежим к нему напере­гонки. А сейчас мы сидели, как приклеенные, и молчали.

— Да что у вас тут стряслось? — спросил дед Володя.— Может, вам даже не хочется знать, что в моем портфеле?

Как бы не так, нам очень хотелось знать, что у него в портфеле, но мы все равно сидели на месте и молчали.

— Подожди! — крикнула мама.— Не показывай без нас.

Дед подождал их, потом открыл свой большой порт­фель и начал медленно считать:

— Ра-аз, два-а, три!

И мы увидели... черепаху. Не какую-нибудь, а нашу Путьку. Мы бы узнали ее из тысячи черепах, даже если бы у нее на спине не было чернильного пятнышка.

— Получайте вашего крокодила,— сказал дед Володя. Мы вскочили, начали с Галкой вырывать Путьку друг у друга и совсем забыли про подушки. Дед сказал, что на­шел ее прямо на тропинке, наверно, вылезла на солнышке погреться, что вот пообедаем мы, да и устроим ей баню, а то уж больно она пыльная, небось где только не ползала шлялочка-гулялочка.

Дед говорил, а мама с бабой Натой ничего не говорили, они только во все глаза смотрели на Галку. Галка поняла, почему они на нее так смотрят, и вдруг выпрямилась, от­кинула голову назад и сказала:

— Вот взяла и остриглась!

— Это... я ее... — сказала я.

— Вижу, что не парикмахер. Принеси-ка сверху боль­шие ножницы, просто сил нет смотреть на это уродство.

Мама старалась говорить строгим голосом, но в глазах у нее не было ничего сердитого, ничего строгого, а когда она смотрела на бабу Нату или на деда Володю, то даже улыбалась. Все-таки очень трудно понять этих взрослых. Иногда за какую-то ерунду от них влетает, а косы мама растила Галке целых три года, смазывала, мыла чем-то полезным. Я через две ступеньки сбегала наверх за ножни­цами. Мама усадила Галку на лавочку, накрыла ее полотен­цем, все, как в настоящей парикмахерской.