Ньютоново яблоко - Пашнев Эдуард Иванович. Страница 8

– Ему досок жалко, – вставила Козлик.

– Мы же не на уроках, – рассудительно объяснил Швака. – Мы на уроках труда табуретки будем делать, а кушов мы будем пошле уроков.

– Ну, вот что, – сказал Иван Константинович. – С бутылками прекратить. Сейчас меня вызывают в райком, а потом я освобожусь, и мы что-нибудь придумаем. Вместе. Договорились?.

– Договорились!

– Но только прошу без меня ничего не предпринимать. Подождите немного.

Иван Константинович отпустил их, даже не наказав. Но история с бутылками на этом не кончилась. Назавтра она продолжалась и в учительской, и затем в классе.

7. Глобус плавает

А началось это все снова с головной боли Анны Елисеевны. Она вошла в учительскую и пожаловалась:

– Голова раскалывается. Всю ночь не спала. И что теперь за дети пошли? Это какие-то авантюристы, – она удивленно приподняла ватные плечи своего костюмного пиджака. – Больше сил моих нету. Пойду к директору и откажусь от классного руководства.

– А что в самом деле, Анна Елисеевна, отдайте мне пятый «А», – с готовностью, словно подавая руку помощи, сказал молодой преподаватель физики Александр Трофимчук.

– То есть как?

– Обыкновенно. Пойдем к директору, договоримся.

– Нет, вы только послушайте этого молодого человека. Да вы понимаете, что говорите?..

– Я очень прошу вас, Анна Елисеевна, – с добродушной настойчивостью продолжал Трофимчук. – Вот увидите, я с ними справлюсь.

Анна Елисеевна от возмущения онемела. Она беспомощно оглянулась по сторонам, ища поддержки у других преподавателей. Встретившись глазами с Марией Ивановной, учительницей географии, она наконец заговорила, как бы приглашая ее в свидетели:

– Слышали?.. Значит, я не могла с ними справиться, а он сможет.

– Смогу, Анна Елисеевна, вот увидите.

– Я требую, молодой человек, чтобы вы извинились! – истерически крикнула она.

Мария Ивановна нервно разворачивала и сворачивала географические карты, внимательно прислушивалась к разговору Трофимчука и старой учительницы. И хотя Анна Елисеевна обращалась к ней, она не могла ей сочувствовать. С пятым «А» у Марии Ивановны давно установились особые отношения. И не потому, что ребята жаловались ей на своего классного руководителя, а потому, что на десятом году педагогической практики она вдруг какой-то первой любовью полюбила фантазеров из этого класса. И когда они ей предложили как-нибудь назвать стол на время своих уроков, она вспомнила Пятигорск, где прошло ее детство, вспомнила, какой с горы Бештау открывался вид – много маленьких домов внизу, похожих на парты, – и назвала свой стол «Бештау».

В общем, получилось как-то так, что Мария Ивановна не только преподавала в пятом «А» географию, но и была внештатным классным руководителем и перед началом уроков всегда планировала минут пять на разговоры о том о сем.

Мария Ивановна боялась себе признаться, но она чувствовала, что после разговора с мальчишками и девчонками из пятого «А» она сама становилась смелее в своих скромных мечтах. Это был единственный случай в ее педагогической практике, когда она вот так ощутимо чувствовала, что не только она воспитывает этих сорванцов, но и они ее воспитывают.

Неудачу с бутылками она переживала совсем иначе, чем Анна Елисеевна. Трофимчук, собственно, опередил ее. Она давно хотела попросить директора назначить ее классным руководителем в пятый «А». Да все не знала, как к этому подступиться.

– Анна Елисеевна, – робея начала она. – Если вы не хотите передать класс Трофимчуку, то передайте его мне.

– Что?

– Мне.

Анна Елисеевна изумилась.

– Да тут, я вижу, против меня целый заговор.

– Это же лучший класс в школе, а вы все время жалуетесь, жалуетесь.

Анна Елисеевна вдруг успокоилась и заговорила ровным голосом, гордо держа голову:

– В этом классе есть один лучший в школе ученик. Владик Синицын. Это, милочка, не одно и то же.

Но теперь разволновалась Мария Ивановна.

– Маленький всезнайка – вот что такое ваш Владик Синицын, – сказала она. – Мне больше нравятся ребята, как Соня Козловская, Зебриков, Санька Горский.

– За что же это они вам, интересно, нравятся?

– За то, что они настоящую машину строят.

– Вы что? – прищурилась Анна Елисеевна. – Считаете, что они и в самом деле могут построить машину?

– А вы, Анна Елисеевна, как считаете?

– Это утопия.

– Не утопия, а дерзость. Бить стекла нельзя, обманывать нельзя, а остальное все можно. И машину построить можно. Если мы не научим их в школе дерзать, то потом не будет написано ни одной хорошей книги, не будет сделано ни одного открытия. Ученики должны знать, что и летать на другие планеты можно, и открывать новые звезды – можно, а не то что там какую-то машину построить, в которой всего-то пятьсот деталей!

– Ну, милочка, вы уже начинаете звезды с неба хватать.

Она даже хихикнула, призывая и остальных учителей посмеяться над горячностью и утопическими, вредными высказываниями Марии Ивановны.

– С неба? – сказала Мария Ивановна. – А вы разве не читали о мальчике, который делал доклад в Москве на заседании Академии наук? Этот мальчик открыл новую звезду. А если б его в школе приучили к мысли, как вашего Владика Синицына, что дерзать не надо, а надо только на пятерки учиться, он бы никогда не сделал этого открытия.

– Не читала, не читала, – отмахнулась Анна Елисеевна. – Вы преподаете географию, звезды – это по вашей части.

– Нет, гм, звезды – это по моей части, – старый учитель астрономии погладил себя по лысине, словно хотел убедиться в том, что она на месте. – Звезды – это по моей части. Мальчишка этот, действительно, феномен. А ты, Анна Елисеевна, не права…

Анна Елисеевна схватилась за виски.

– Чего вы от меня хотите?

Спор, начатый Трофимчуком, задел и других преподавателей. И хотя Анну Елисеевну отпаивали валерьянкой, он не прекращался, а продолжался вполголоса в разных углах учительской.

Прозвенел звонок. Учителя, возбужденные, потянулись в классы.

Мария Ивановна, пока шла по коридору, немного успокоилась, но не настолько, чтобы ребята не заметили, что она взволнована.

Во время переклички она правой рукой отмечала в журнале, кого нет, а левой тянулась к толстым, некрасивым очкам. Умные девчонки и мальчишки понимали, что правая рука спокойно пишет, а левая – нервничает.

Мария Ивановна закрыла журнал, постучала кончиком указки по столу, чтоб на «Карамбаче» перестали шептаться, и спросила, грустно улыбнувшись:

– Не удалось вам, значит, решить транспортную проблему при помощи обыкновенных бутылок?

– Они потерпели фиаско, – засмеялся Круглый.

– Что? – не расслышала учительница.

– Фиаско… бутылка по-итальянски. Они потерпели бутылку. Я им говорил…

«И все-то он знает, и что бутылка в переводе на итальянский фиаско – тоже знает, – неприязненно подумала Мария Ивановна. – И знал, что им попадет, а ему нет».

Она пробежала глазами по фамилиям: кого же вызвать отвечать урок? Горский наверняка был занят бутылками и не готовился. Зебриков тоже. Синицын?.. Вот Синицын ничем не был занят; все он знает, и урок должен тоже знать.

– Синицын!..

– Я.

– Иди отвечать.

Круглый этого не ожидал.

– Я же прошлый раз отвечал, – недовольно сказал он.

– Прежде всего встань.

Владик поспешно встал.

– Мария Ивановна…

– Ты учил урок?

– Учил.

– Ну, тогда в чем же дело? Иди отвечать. Расскажи нам, что ты знаешь о восточносибирских реках?

Круглый вышел к доске, взял указку и растерянно поплыл от устья к истоку.

– Разве так текут реки?

– Нет… Енисей вытекает отсюда и впадает в Карское море.

Мария Ивановна остановила его:

– Расскажи подробно об этой реке. Что ты о ней знаешь?

– Но мы подробно не учили. Я вам рассказываю вообще, – промямлил Круглый.

– А ты мне расскажи в частности.

– Мы этого не учили.