Валдайские колокольцы - Ефетов Марк Симович. Страница 7
Что было мне обижаться не обижаться. Дорогой от саней до балагана я действительно устал. Ружье было не мое, а одного из соседей Якова Павловича. Чувствовал я себя неуверенно и, хотя хотелось мне убить медведя, покорился, понял, что Федотов, как говорится, кругом прав.
А все-таки мне повезло: побывал я и на самой охоте. Расскажу, однако, по порядку.
Охотники с Тарзаном ушли, а я достал термос, выпил горячего чаю и сел на сене у дверей балагана. На часы тогда не поглядел, но думаю, что просидел так час, час с четвертью.
Стена белого леса стояла вокруг балагана. И земля белым-бела, точно укрыта чисто выстиранными простынями. В одном только месте простыню эту прострочила тонкая строчка.
Мне было приятно сознавать, что я учусь постигать лесные тайны — знаю, что прострочила белое покрывало лесная мышь.
Я сидел на удобной подстилке из ветвей, сухих листьев и сена и ни о чем не думал. Тишина такая, что чуть-чуть звенит в ушах. И спокойствие вокруг. Солнце шарфами из золотистой кисеи пробивается сквозь ветви. И неизвестно почему — птица ли задела или белка — вдруг в безветрии посыплется с веток пронизанный солнцем дождь из блесток. И снова все вокруг тихо и недвижимо.
От нечего делать я вспоминаю рассказы о медвежьей охоте. Давно еще читал в одной книжке, что сибиряки-звероловы шли на медвежью охоту как на опасное, смертное дело. Дома не говорили, что идут на Михаила Топтыгина. А накануне сходят в баньку, наденут чистые рубахи и дадут друг другу клятву стоять один за одного, не трусить, даже если смерть глянет в глаза, и выручать товарища. А Федотов с Уваровым на медведя пошли, и я с ними даже не простился, будто погулять отправились. Нехорошо.
Прислушался. Тишина.
«Хотя, — думается мне, — в те-то давние времена шли на медведя с рогатиной. А то воткнут широкий нож или кинжал в крепкое, длинное древко, вот и все оружие. А у наших-то ружья».
Время шло. Я, должно быть, волновался и все больше старался успокоить себя. Якову Павловичу не впервой идти на медведя, говорил я себе. Он человек бесстрашный и опытный. Встречался лицом к лицу с врагом и пострашнее медведя. Снайпер. И тут не промахнется. Он и стружки у балагана заметил, на что не обратил бы внимания человек, который никогда не был охотником. А утром, когда мы собирались, Федотов рассказывал мне, как иногда обнаруживают берлогу по легкому пару, который идет от дыхания спящего медведя. Пар этот садится и замерзает инеем на деревьях вокруг берлоги.
«Нет, — думаю я, — все обойдется по-хорошему. Большеголовый Уваров тоже дядя не промах…» Чу!.. Нет, это почудилось мне. Лес стоит такой же тихий и недвижимый. Хотя, привыкнув к тишине, как бы прислушиваясь к ней, я стал замечать, вернее, слышать то, что раньше ускользнуло бы от меня. Нет, не совсем тихо было в лесу. Вот будто кто-то отпечатал на пишущей машинке строку: дятел стучал по дереву. А вот прошуршало у меня над головой: белка проскочила по сосновым лапам.
И снова — ни звука. А медведь? Нет, его не услышать. Федотов предупреждал меня: у мишки большие мягкие лапы и ступает он тихо, будто в старых подшитых валенках. Неуклюжий, а, поди ж ты, сухой веткой не хрустнет, прошлогодней листвой не зашуршит.
«Странно! — подумал я. — А ведь рассказывали же про девушек, которые собирали малину и столкнулись лицом к лицу с медведем. Он-то шумел тогда. А, кто их разберет, знатоков этих! — Я придвинул к себе ружье. — Не выпить ли еще чаю?»
Я отошел в глубь балагана, взял в руки термос и вздрогнул: лаял Тарзан, лаял исступленно, бешено, надрываясь. Я быстро повернулся и почувствовал, как похолодела спина: шагах в тридцати от балагана Тарзан наседал на огромного медведя, а тот мотал головой, рявкал, вздыбил на загривке шерсть.
Что это — вправду или чудится мне? Я забыл и о ружье, что лежало рядом, и о том, что я на охоте.
Медведь шел на Тарзана, загребая лапой по воздуху. Он показался мне очень длинным: задние лапы были далеко от передних. Вот сейчас медведь ударит когтями, и от собаки только клочья полетят. Зверь делал такие быстрые движения и повороты и так отчаянно ревел, что казалось, ни собаке, ни охотникам с ним не справиться. Сейчас медведь этот будет тут, и балаган разлетится в щепы…
Оглушительно ударил выстрел. Я видел, как медведь поднялся на дыбы, став белым от осыпавшегося на него снега. Выстрел как бы пробудил меня. Я схватил ружье, вскинул его к плечу и… опустил. Поздно: медведь рухнул, а из-за сломанного ельника я видел, как, высоко задирая ноги, бежал Яков Павлович. Вот он поравнялся с медведем, на которого продолжал визгливо лаять Тарзан, и выстрелил в зверя почти в упор.
По белому лесу расползался туманно-серый пороховой дым. И порохом запахло так, будто не дважды выстрелили, а палили из многих ружей полдня.
13
В этот воскресный вечер в доме у Федотовых было, кроме нас со Славкой, еще два необычных гостя: Машка и Мишка. Мы привезли их из леса.
Но, прежде чем рассказать об этих братце и сестричке, надо бы объяснить, как это случилось, что они попали к нам.
До того, как довелось побывать в Валдае, я много слышал о медведях. Мне, например, говорили, что малыши сосут свою мать-медведицу, так громко причмокивая, что охотничьи собаки идут на этот звук. Учуяв охотников, медвежья мама поднимается над берлогой во весь свой огромный рост. Она заслоняет собой детенышей и не отходит от них. Это ее и губит. Охотники бьют медведицу в упор, зная, что берлогу с медвежатами она не покинет.
Много я еще наслышался всяких басен о медведях и пересказывать их не буду. Валдайцы знали медведей не по слухам, не по рассказам и сказкам, а, как говорится, лично. И вот что оказалось на поверку. Не так-то уж хороши медвежьи матери. Если детенышам грозит опасность, медведица переносит их в зубах на далекое расстояние. Но это только подросших детенышей. А вот совсем беспомощных малышей в случае опасности она покидает самым бесстыдным образом. И бывает так: мать покинет малышей, а старшие братцы и сестрицы подберут, добывают им корм, растят и заботятся о покинутых медвежатах. Такие двухлетние медвежата — воспитатели младших медведиков — называются «пестунами», от слова «пестовать». Бывает и так, что старшие медвежата выпестуют младших, а потом встретят покинувшую их мать. Дети зла не помнят — вернутся к матери и живут всей семьей: пестуны — вроде бы школьники, и совсем маленькие медведики — дошколята.
Но в тот раз у медведицы, видимо, не было старших медвежат. А люди, перегоняя корову, спугнули ее из логова, где она и устроиться-то еще не успела. А устраивается она с удобствами и по-умному: в берлоге никогда не ляжет головой на север, а обязательно на юг, чтобы от теплого солнца проснуться. Недаром медведя на севере Умкой зовут — ума этому зверю не занимать.
Но та медведица не залегла, не обжилась, а убежала из своего убежища, детишек оставила, корову загрызла, или, как охотники говорят, — заломала, и пошла шататься по лесу.
Тут ей и пришел конец. А потом Тарзан повел по следу, и медвежьих детенышей мы с Яковом Павловичем подобрали.
— Повезем подарочек Славе и Юре, — сказал Федотов. — Будут они у нас пестунами.
У медвежат, которых мы привезли, и шерстка-то еще как следует не выросла, и на ногах они стоять не умели — ползали и скулили. А когти уже вылезали. И Мишка даже пробовал пустить их в дело. Это было во время первой кормежки. Ведь медвежата были без матери дня два и, конечно же, страшно проголодались. Когда мы нашли их, они лежали, уткнувшись носами друг в дружку, и тихо скулили. Можно представить себе, сколько страха натерпелись они за эти два дня и как обессилели; медвежата вздрагивали и похныкивали, совсем как маленькие дети.
14
Мне хотелось узнать поподробнее о том, как прошла охота. Ведь я, можно сказать, присутствовал только в самом ее конце, будто пришел в театр за несколько минут до развязки. А всей пьесы так и не видел. Но было как-то неловко лезть с расспросами к людям, много пережившим в эти часы и, конечно же, уставшим. Они были участниками охоты, они работали, а я знал только, с какого конца надо держать двустволку, и даже выстрелить не успел. Вот почему я шел помалкивая и о том, как прошла охота, мог судить только по отрывочным словам и фразам, которыми иногда обменивались охотники.