Мальчишки-ежики - Капица Петр Иосифович. Страница 34

— Какие сведения вы передавали Лийву?

— Никаких. Я только приносила записки, которые получала чаще всего от незнакомых людей.

— Какой был пароль?

— А что такое «пароль»?

— Ну, какие-то слова они предварительно говорили?

— Спрашивали, для чего стоит флажок, а я отвечала: «На счастье».

— Вас никогда не интересовало, что таится в записках? — продолжал спрашивать прокурор.

— Однажды посмотрела, но ничего не поняла — видно, было написано по-эстонски.

У адвоката тоже были вопросы:

— Скажите, пожалуйста, кто-нибудь оплачивал вам время, потраченное на доставку записок?

— Нет, я это делала задарма.

— Мельник Лийв в свои дела вас посвящал?

— Никогда.

— Но разве вы не догадывались, с кем он связан?

— Нет, и в голову не приходило. Я думала, что это земляки-эстонцы в записках спрашивают, когда им приезжать на помол.

— Извините, Анна Антоновна, вы какую школу кончали?

— Никакой. Я умею только расписываться.

— Благодарю вас. У меня вопросы исчерпаны, — сказал адвокат судье и уселся на место.

Анну больше не допрашивали. В делах банды Серого ее роль оказалась незначительной. И это огорчило Ромку. Он-то полагал, что она — предводительница банды.

Когда стали допрашивать свидетелей и вызвали Матрешу, судья поднялся и предложил мальчишкам покинуть зал.

— Пионерам на суде делать нечего, — сказал он. — Больше сюда не приходите.

Поэтому мальчишкам не удалось побывать в день приговора на суде. Из семнадцати обвиняемых Анна получила самый малый срок — четыре года тюрьмы.

Матреша собрала теплую одежду мачехи, выстирала и заштопала ее старые чулки и, все увязав в узел, снесла в тюрьму.

Корреспонденты

В доме Громачевых словно поселилась добрая фея, началась не похожая на прежнюю жизнь.

Матреша оказалась хлопотливой хозяйкой. Она минуты не могла посидеть без дела: то стряпала, то намывала, то гладила или штопала. Мальчишкам залатала все старое белье, связала по паре веревочных тапочек и подшила их кожей. На пионерские сборы выпускала Димку и Ромку только тщательно осмотренными, в отглаженных рубашках и штанах.

При ней мальчишки-ежики словно оттаяли: не слыша раздраженного визгливого голоса мачехи, избавясь от ее затрещин, оплеух и унизительных порок, они как бы сами подобрели, сделались более серьезными и покладистыми. Не войдешь же в сверкающую намытыми полами комнату с заляпанными, грязными ногами? Не наденешь на грязную шею белоснежную рубашку. Опрятность как бы стала девизом дома Громачевых.

Димке Матреша уделяла особое внимание. Уж больно мальчишка был тощим и бледным. Не зря соседские девчонки прозвали его лягухой.

— Видно, малокровие или глисты завелись, — сокрушалась Матреша. — Надо цитварного семя достать, вытравить их, чтоб не мучили.

Она добывала у жены пастуха парное молоко и по вечерам отпаивала им мальчонку. Варила какие-то целебные травы и давала утолять жажду. Хоть Димка еще и оставался тощей лягухой, но ребра у него уже не торчали, как прежде, и лицо несколько округлилось.

На третий день после ареста Анны Ромка сходил в пионерский клуб и, рассказав о происшедшем вожатому, спросил:

— Нас теперь выгонят из пионеров?

— Арестовали ведь не вас, а мачеху, — сказал Тубин. — Вы-то при чем? К тому же вас рекомендовал Живнин. И отец у тебя кто? Рабочий?

— Помощник машиниста.

— И мать, наверное, другой была.

Вожатому и невдомек было, что мальчишки уже побывали на скользком пути. Лишь Живнин сумел понять романтические натуры сорванцов и найти им новое увлечение. Не будь Николая — неизвестно, чем бы они кончили.

— Чем же ты хотел бы заняться в нашем отряде? — спросил Тубин.

— Не знаю. Я умею только рисовать, читать вслух и запоминать.

— Пока мне понадобится только твое умение рисовать. Сумеешь стенную газету выпускать?

— А что это такое?

— Ну, обыкновенная газета со статьями, заметками и карикатурами… только она на стене висит. Кого бы ты взял себе в помощники?

Вспомнив умение Гурко говорить языком книжных героев, Ромка решил, что и писать он сможет с той же сноровкой, поэтому первым назвал его имя, а вторым — Арви Юварова — скуластого черноглазого мальчишку, продававшего вразнос газеты. Они ему показались самыми подходящими сотрудниками.

На пионерском сборе, когда выбирали совет дружины, была утверждена и редколлегия стенной газеты «Юный пионер». Ромка получил десять листов полуватмана, коробку красок, несколько кисточек, перьев и карандашей.

Чтобы поразить всех, первый номер газеты Ромка и Гурко готовили тайно в доме Громачевых. Мальчишки склеили два больших листа: на одном поместили передовицу, написанную Тубиным, краткую биографию и фотографию Николая Живнина, заметки санитарного звена и шефов — девушек швейной мастерской, — на другой были карикатуры и происшествия: Основным добытчиком материала для этого листа стал Арви Юваров. Бегая с газетами по всему городу, он был свидетелем многих происшествий.

Ромка изобразил двух красноносых пьяниц — стрелочника Ватрушкина и скорняка Сырцова. Замахиваясь палками, со зверскими лицами они гнались за панически убегавшими женами. Под карикатурой сообщались адреса драчунов и какие увечья они нанесли.

На другом столбце изысканным стилем Гурко красочно описывалось, как жена телеграфиста, приревновав мужа к билетной кассирше, сперва попыталась облить соперницу серной кислотой, а затем сама проглотила горсть каустической соды. Едкий натр так прожег ее язык, что он чудовищно распух и высунулся изо рта чуть ли не на три вершка.

Тут же была помещена иллюстрация: лежащая в гробу женщина с высунутым толстым языком.

Дальше шли рассказы о торговке овощами, откручивающей головы соседским курам, пробравшимся на ее огород, и о знахарке, продающей темным женщинам приворотное зелье, от которого чуть не умер регент церковного хора.

Под рассказами Ромка нарисовал летящих во все стороны обезглавленных кур и регента, приложившегося к бутылке, в которой плавал зеленый чертик.

Самая крупная карикатура была на начальника военизированной железнодорожной охраны. Он стоял в длиннющей шинели перед удивленным паровозом и выпускал изо рта голубые пузыри.

История была забавной. Начальник охраны, оставив вместо себя дежурить рябого помощника, пошел в гости к его жене. Рябой, не будь дураком, передав дежурство стрелку, ночью явился домой. Застав начальника у жены, он не дрался и не скандалил, а предложил мирно распить бутылку водки. Для закуски рябой принес серое стиральное мыло и нарезал его, как сыр, кусками. Начальник попытался было отказаться от угощения, но под угрозой револьвера вынужден был пить и закусывать мылом. После четвертой стопки его стало корчить от колик в животе и мыльных пузырей, выходивших изо рта.

Кроме того, в отделе происшествий сообщалось о торговках, подравшихся на рынке; о стороже банка, бежавшем по городу в кальсонах, потому что у него в бане утащили одежду, об охотнике, заряжавшем при свете свечи патроны дымным порохом, обжегшем себе лицо и устроившем пожар; о мальчишке, родившемся с шестью пальцами на руках.

Прибив стенгазету на деревянный щит для городских объявлений, который стоял на улице рядом с пионерским клубом, Ромка и Гурко стали ждать, как их работу расценят обыватели.

Время было раннее. Люди торопливо пробегали мимо. Потом какой-то грамотей остановился и с рассеянным видом начал разглядывать карикатуры и читать подписи. Добравшись до происшествий, он хохотнул и, подозвав проходившего мимо приятеля, вслух прочел историю о мыльной закуске.

Вскоре у пионерской газеты скопилась толпа гогочущих мужчин и женщин. Заметки вслух перечитывались и тут же обсуждались.

— Ай да пионеры! Ну и дают.

Ромка и Гурко были довольны. Их творение, наверное, еще бы долго будоражило горожан, если бы не прошел мимо культпроп укома — высокий очкарик в серой толстовке. Любопытствуя, по какому поводу толпятся люди, он протолкался к стенгазете — и хмурым выбрался из толпы.