Коапп! спасите наши уши! - Константиновский Майлен. Страница 2

преувеличением. Раздался, правда, чей-то возглас: «Какой ужас!», но этим реакция собравшихся и ограничилась, если не считать реплики Рака:

— А мы-то здесь при чем? Надо уведомить кого следует, и дело с концом. Кражей пусть занимаются правоохранительные органы.

Кашалота такое прохладное отношение к его драматическому известию не обескуражило. Инициатор Съезда отлично понимал, что далеко не все столь же прозорливы, как он, и был готов к тому, что делегаты в должной степени не оценят значения факта, который он им сообщил. Поэтому Кашалот стал терпеливо разъяснять:

— Друзья мои, вы просто не осознаёте серьезности ситуации! Дело в том, что кража уха у Медузы — не обычное хищение. Это вопиющее нарушение патентного права!

Никто из присутствовавших о таком праве слыхом не слыхивал, поэтому разъяснение Кашалота также не произвело на них впечатления. Лишь глубоководная рыба Удильщик поинтересовалась, да и то скорее из вежливости:

— А что это такое? Извините, но у нас, в глубинке...

— Я знаю положение с информацией в глубинке, — перебил Кашалот. — Не надо оправдываться, я охотно объясню: патентное право — это Закон, который охраняет права изобретателей и защищает их приоритет, то есть первенство в изобретении чего-либо.

— Это кто изобретатель, уж не Медуза ли? Кусок студня, а туда же...

Насмешливое замечание принадлежало Каракатице. Впрочем, в нем было больше кокетства, чем насмешки, и произнесла она его с единственной целью — привлечь к себе внимание. Каракатице было ужасно обидно: эта десятирукая модница который уже раз меняла расцветку своей кожи, демонстрируя все оттенки красного, желтого, коричневого, фиолетового, голубого, серебристого цветов, даже придавая своему нарядному одеянию металлический блеск — и хоть бы кто-нибудь глянул в ее сторону! Но тут все разом обернулись и уставились на нее.

Однако Кашалот, не подозревавший о тайных мотивах высказывания Каракатицы, воспринял ее слова как личный выпад. Он так его и назвал:

— Я считаю этот выпад недостойным животного! Никто из нас не вправе высокомерно относиться к более просто устроенным собратьям. Даже люди вынуждены были признать, что простейшая живая клетка неизмеримо сложнее всего, что создано человеческими руками!

Это заявление было встречено одобрительными возгласами. Воодушевленный ими, оратор продолжал с еще большим пафосом:

— Вы спрашиваете, кто изобретатель. Да, это не Медуза, — но и не вы, и даже не я, и вообще никто из животных, здесь присутствующих и отсутствующих. Величайший в истории изобретатель — сама Природа, которая всех нас создала!

Надо сказать, что Кашалот обожает произносить речи. В какой-то мере эта маленькая и вполне простительная слабость объясняется природной склонностью — ведь из всех обитателей океана киты, особенно зубатые, пожалуй, самые говорливые. Но наш герой в этом отношении превосходит даже своих сородичей. В тот знаменательный день он наконец-то мог утолить свою страсть к красноречию и, естественно, воспользовался столь редкой возможностью.

— Она, одна лишь она, Природа, — гремел над поляной его голос, — с помощью Эволюции за каких-нибудь два или три миллиарда лет терпеливо перепробовала множество вариантов всего живого. Неисчислимые поколения наших предков отдали свои жизни во имя того, чтобы мы с вами достигли нынешнего совершенства, которым Человек справедливо восхищается...

Судя по веселому оживлению, слушателям сказанное очень понравилось. Неудивительно: кому не приятно, когда им восхищаются! Все приосанились и стали с гордостью оглядывать себя и друг друга.

Выдержав эффектную паузу, Кашалот выкрикнул, перекрывая шум:

— ...Но которому он и завидует!

Веселый шум сменился настороженным молчанием. Никто не знал, как реагировать на такой неожиданный поворот. Напряжение несколько разрядила Мартышка, заявившая с вызовом:

— Подумаешь! Я бы тоже могла превратиться в Человека. Мне предлагали, но я не захотела. Ведь для этого пришлось бы расстаться с хвостом, а что это за жизнь — без хвоста?!

— Без хвоста, Мартышка? — переспросил Кашалот и воскликнул с трагическими переливами в голосе: — Как бы всем нам не остаться без головы!

Наступила мертвая тишина. И в ней особенно зловеще прозвучали слова Гепарда:

— Снявши голову, по хвостам не плачут.

— Вот именно! — подхватил Кашалот. — Друзья, вероятно, не все из вас знают Человека, однако можете поверить мне на слово: это самый молодой член нашей семьи и, надо отдать ему должное, самый одаренный. Но, к сожалению, он давно уже отделился и отдалился от нас, поставил себя над нами. И вот, пока мы благодушествовали и смотрели на его проделки сквозь ласты...

— Сквозь плавники! — дополнил Удильщик, и его примеру последовали другие, выкрикивая:

— Сквозь крылья!

— Сквозь клешни!

— Сквозь щупальца!

— Сквозь копыта!

— Сквозь пальцы!

— Пока, повторяю, мы смотрели сквозь все перечисленное, произошел случай, который должен был бы всех нас насторожить. Тюлень, встаньте и доложите высокому собранию, что там вышло с вашим ухом.

Последние слова Кашалота повергли делегатов в недоумение, а Рак пробурчал:

— Как, еще одно ухо? У кого наконец украли ухо — у Медузы или у Тюленя?

— У обоих, — был ответ. — И не только у них: люди бесцеремонно присвоили себе уже немало изобретений Природы. Но кража уха у Медузы — это последняя капля, переполнившая чашу нашего терпения. А первой каплей был случай с ухом Тюленя. Об этом зловещем событии должны знать все! Говорите, Тюлень.

Разлегшийся на берегу озера Тюлень почесал ластом голову и нехотя приподнялся.

— Да чего тут говорить-то, — пробормотал он. — Нашего брата всяк норовит облапошить. Подплывет, к примеру, Белый Медведь втихаря к самому краю льдины и лапой ка-ак...

— Я вас о чем просил рассказать? — сердито перебил его Кашалот. — О том, как люди похитили у вас конструкцию уха, а не о ваших запутанных отношениях с Белым Медведем!

— Люди, значит. Насчет уха... — Тюлень задумался, затем встрепенулся: — Точно, было дело! Лежу это я себе на бережку, никого не трогаю... Как вдруг подходит Человек и наклоняется над самым что ни на есть над моим ухом. И стал он в нем чегой-то высматривать и вымеривать. А всё, что высмотрел и вымерил, записывать в такую ма-ахонькую книжечку...

Рассказ был неожиданно прерван озорной частушкой, которую спела сидевшая на суку и до этой минуты молчавшая Сова:

У такой ленивой туши Можно красть не только уши! Спать Тюлеша любит страсть — Грех всю тушу не украсть!

Тюлень в этот момент был настолько погружен в свои мысли, что никак не прореагировал на частушку.

— Эх, не сообразил я тогда, — произнес он наконец с досадой. — Надо было с него, с Человека то есть, рыбки за это взять. А мне-то и невдомек! Я, Тюлень, животное неприметное, образования, само собой, никакого...

— Тюлень, говорите по существу, — прервал его Кашалот.

— По существу, значит, так: ежели бы я тогда сообразил за каждое ухо по сотне рыбок взять, за два уха сколько бы получилось?

Кашалот был возмущен до глубины души.

— В этот роковой час думать о своем желудке? Тюлень, лишаю вас слова! Я закончу за него. Незадолго до происшествия, о котором поведал этот жалкий обыватель, равнодушный не только к судьбе своих сограждан, но и к своей собственной, люди сделали гидрофон...

— А что это такое? — Удильщик даже изогнул удочку в форме вопросительного знака. — Видите ли, у нас, в глубинке...

— Опять вы оправдываетесь! — Кашалот недовольно поморщился. — Я же вам сказал, что положение в глубинке мне хорошо известно: я ныряю туда постоянно, в иные дни по многу раз. Необходимые разъяснения даст... — Он оглядел собравшихся и остановил взгляд на небольшой рыбке с желтой спинкой и розоватым брюшком. — ...Даст эксперт по гидрофонам Морской Карась.