Танк на Медвежьем болоте - Сахарнов Святослав Владимирович. Страница 10

— Сдаваться нам рано… — сказал Виктор Петрович. — Нам с тобой вдвоем нет шестидесяти. И уж во всяком случае сначала ты должен прочитать номер этого карабина… И вот это.

Он положил рядом со стволом карабина портсигар, найденный на болоте.

— В нем лежала вот эта бумажка. Видны буковки, но не разобрать ни черта… А нашел же я все это, понимаешь, при таких обстоятельствах: есть в одной деревне замечательные ребята и у них замечательная собака…

И Виктор Петрович рассказал Саше Копейкину о своих приключениях в Старом Бору.

Не утрачивая, интереса к арбузу, Копейкин выслушал историю внимательно и все в ней запомнил. Потом он бережно положил записку, которая была по-прежнему кое-где покрыта коричневыми пятнами от размокших сигарет, на дно тарелки, накрыл кусочком стекла, наклонил голову. Казалось, он принюхивается к записке, — так близко придвинулся к ней его толстоватый нос.

— Две буквы различимы и без лупы, — сказал он. — Латинские «I» и «W».

— Конечно, ведь написано по-немецки, — заметил Виктор Петрович.

— Не обязательно. Это надо еще доказать. К сожалению, вода и табачный сок плохо действуют на современную бумагу. Старая, тряпичная, прошлых веков, гораздо устойчивей. О пергаменте я уже и не говорю.

— А это что за бумага?

— Трудно сказать… В Европе в сороковые годы ее можно было встретить и французского, и швейцарского, и голландского, и немецкого производства, — Копейкин повертел бумажку перед светом. — Скорее всего обыкновенная почтовая бумага без водяных знаков, не мелованная и не глянцевая. Написано простым карандашом, к сожалению, мягким и плохо заточенным…

— Почему «к сожалению»?

— Потому что жесткий карандаш оставляет на бумаге резкий след. Даже если частички графита осыпались, текст восстанавливается по следу. Чем графит мягче — тем хуже. Вообще, если карандаш хорошо заточен, прочитать — пара пустяков! Фотографируем бороздки при сильном боковом освещении — тени дают текст. С тупым карандашом — сам понимаешь — хуже. С размокшей бумагой вообще швах.

— Что, можешь мою записку и не прочесть?

— Не гарантирую. Если бы это было написано чернилами и пером. О, тогда много способов: пробуем реактивами, проявляются остатки чернил. А главное: перо всегда царапает бумагу!

— Надо же… — сказал Виктор Петрович. — Я и не знал.

— Вот так, если хочешь, чтобы твои гениальные статьи в журнале, их черновики смогли прочесть далекие потомки, советую пользоваться стальным пером или хорошо отточенными карандашами… Давай-ка теперь взглянем на ружье.

И он принялся за ржавый ствол.

Место, где когда-то был выбит номер, он для начала поковырял самым обыкновенным образом ногтем указательного пальца. Подумал. Достал с полки набор пузырьков в длинной коробочке и кисточку, чем-то смазал ржавчину, протер чистой тряпочкой, сунул кисточку в другой пузырек, мазнул пару раз и снова протер.

После этого в дело был пущен инструмент, похожий на небольшую отверточку. Затем Копейкин снова заработал кисточками и тряпочкой, и — опять отверточкой. Наконец то место, где надлежало быть номеру, заблестело.

— Читай…

На стволе Виктор Петрович отчетливо увидел две буквы «GF» и цифры — 5633072.

— Дело в том, — объяснил он, — что там вроде бы была засада. Говорят, танки шли выручать партизан и наткнулись на засаду. К сожалению, нет никаких фамилий. Есть только воспоминания людей, которые в этом бою не участвовали, а были где-то рядом. В том же лесу. Ну, еще осколки, патроны. И сам танк.

— Вот вам, мальчики, чай! — сказала, входя, Елизавета Васильевна. — Поджарила каждому по ломтику хлеба, ничем другим не побалую. Приходить надо предупредив. Так расскажите, что тут у вас?

Прихлебывая чай, заваренный с малиной и смородиновым листом, Виктор Петрович повторил историю записки и ствола.

— Я продолжаю настаивать на том, что это немецкий карабин, — задумчиво сказала копейкинская мама. — Хотя во время войны я была всего-навсего санитаркой, но чего-чего, а оружия насмотрелась. Ну, а что касается танка… Конечно, надо искать вашего Хазбулаева. Лесогорск — это ведь недалеко, доедете электричкой. Не удастся найти его в Лесогорске, попробую помочь: ведь в нашей дивизии тоже есть Совет ветеранов, а воевали мы с дивизией Хазбулаева на одном фронте.

— Ну, брат, она у тебя и молодец! — сказал Виктор Петрович, когда Елизавета Васильевна ушла на кухню мыть чашки и тарелку, не знал, не знал.

— Старая закалка! Часто бывает: принесут мне в лабораторию найденное оружие или гильзу с запиской, я — к маме, она в Совет и не было случая, чтобы не находился человек, который имеет отношение к этим местам или боям. Живет, живет память о войне… Собрался? Ну, иди. Вернешься, сразу — ко мне в лабораторию, а я постараюсь к твоему приезду кое-что сделать.

12

Хотя Лесогорск и находился всего в часе езды от города, Левашов не был в нем уже много лет. Последний раз он жил здесь вместе с родителями. Дом, где они снимали комнату, находился рядом с бывшей дачей знаменитого писателя. Местные мальчишки говорили, что призрак человека, сочинившего страшный, рассказ о семи повешенных, до сих пор любит гулять в вечерние часы по запущенному саду. Поэтому, когда Витя Левашов забирался в сад за яблоками, он всегда с тревогой поглядывал на заросшие синей травой дорожки. Но призрак так ни разу и не появился.

В ту пору Лесогорск был поселком, хотя и довольно большим, каменных строений почти не встречалось. Теперь он превратился в уютный курортный городок со множеством многоэтажных, белых и голубых зданий, разбросанных по извилистому берегу залива. Сойдя с электрички, Виктор Петрович бодро зашагал по утопающему в зелени шоссе, с волнением пытаясь найти приметы старого, но как ни напрягал зрение и память, ничего знакомого не попадалось. Шоссе повторяло берег мелкого, каменистого залива, по нему Левашов вышел на улицу с дощечками: «Улица сержанта Павлова» и сразу увидел дом под номером три. Это был небольшой двухэтажный дом из красного кирпича. Квартира № 2 оказалась почему-то на втором этаже. Поднявшись, он хотел уже было позвонить, но дверь неожиданно распахнулась, и на пороге появился мальчик лет пяти с большим эмалированным бидоном в руке. Свободной рукой он размазывал по щекам крупные слезы, а увидев Левашова, замер, открыв рот.

— Все ясно, — сказал Виктор Петрович. — Тебя послали за молоком, а по телевизору сейчас мультфильм. Угадал?

— За квасом, — мальчишка всхлипнул и с горечью добавил: — Ну почему всегда я? За квасом — я, за хлебом — я. А Вовка на что?

На этот законный вопрос Левашов не успел ответить — в дверях появилась молодая женщина. Она стукнула пацана по затылку и вопросительно посмотрела на Левашова.

— Здравствуйте, — сказал Виктор Петрович. — Я ищу человека по фамилии Хазбулаев, Фильдрус Ахлямович.

— Да нет у нас таких, — раздраженно ответила женщина. — Что такое? То спрашивают его, то письмо. Ничем не могу помочь… Ты пойдешь за квасом?

Мальчишка не спешил уходить.

— Простите, — сказал Левашов, — а вы давно тут живете? — И, заметив некоторое замешательство женщины, добавил: — Я журналист, разыскиваю ветерана войны.

— Первый год живем, — неожиданно басом сказал мальчишка.

— Может, вам поговорить с соседкой? — уже как-то не уверенно предложила женщина. — Может, она знает?

— Это кто пришел? — из глубины квартиры послышался голос, и в коридор вышла старушка, закутанная в шерстяной, завязанный вокруг поясницы, платок.

— Да вот, товарищ разыскивает какого-то Хазбулаева. Я говорю — нет у нас такого, не жил.

— Почему же не жил? — обиженно ответила старушка. — До вас жил. Федор Александрович. После него двое жильцов сменилось, — пояснила она. — Ему отдельную квартиру, как ветерану войны, дали. Хороший человек, вежливый. Вот жена только у него болела. Тоже фронтовичка. У меня и адрес их есть.