На последней парте - Халаши Мария. Страница 35

Кати тут же вскочила и заторопилась вслед за звеном.

На небольшой опушке, окруженной высокими деревьями, Феттер объявила привал. Тетя Дёрди заботливо попробовала, не слишком ли сыро, и сказала, что сидеть на земле еще нельзя. К счастью, двое захватили с собой одеяла. Их расстелили прямо на земле. Уместились все. Кати тесно прижалась к Марике, от которой так славно пахло детским мылом!

Эмё осталась стоять. Она вызывала членов звена «Бабочка» одного за другим, задавала вопросы и тут же ставила за ответы очки.

После Като Немеш пришла очередь Марики.

— Назови героя венгерского освободительного движения!

— Ференц Ракоци, — быстро ответила Персик.

Кати представила себе двенадцатилетнего мальчика с длинными волосами, который гуляет по саду со своим воспитателем и заливается горькими слезами, когда воспитатель рассказывает ему о тяжкой судьбе его родины. Так же, наверное, как плакала сама Кати, когда однажды у нее сгорела заправка и в доме не осталось ни капли жиру, чтобы сделать другую.

— Лакатош, — сказала Эмё.

Тетя Дёрди хотела вмешаться, сказать, чтобы Кати пока не спрашивали, — может, потом, позже… Но она тут же передумала: может, сумеет ответить, а значит, и испытание выдержит перед вступлением в пионеры.

— Скажи, какого ты знаешь космонавта?

Напряженное лицо Кати вдруг расплылось в улыбку. Фотография в позолоченной рамке все еще висела у них в классе. Молодой летчик с улыбающимися глазами был первый, кто приветливо встретил ее в четвертом «А».

— Гагарин, — сказала Кати.

Эмё сделала в записной книжке пометку.

— Феттер!

Аги с важным видом шагнула на середину.

— Скажи нам третий пункт обязательства маленьких барабанщиков! — потребовала Табори.

Феттер нараспев начала:

— Маленький барабанщик прилежно учится и… — голос Феттер вдруг задрожал, — и помогает своим товарищам.

Никто не промолвил ни слова. Феттер с пылающим лицом села на одеяло с самого края.

К условному месту оба звена прибыли одновременно, да и по очкам, как выяснилось, «Бабочка» и «Лев» шли почти наравне. Вот только гимнастическое представление в трамвае, устроенное Тизедешем, чуть-чуть снизило мальчикам результаты.

Все достали пакеты с едой. Кати не знала, за что и браться: тетя Дёрди угощала ее булочкой с салями, Марика — чаем, Виола Кертес решила во что бы то ни стало заставить ее проглотить кусок сыру. Кати терпеть не могла сыр, но ела, — просто ей не хотелось, чтобы Виола думала, будто Кати сердится на нее за прежнее ябедничество. Нет, Кати давным-давно и думать забыла об этом. И сейчас от усердия проглотила даже шкурку от сыра, хотя ей казалось, что она глотает камни.

Все ребята давно уже играли кто во что. Девочки затеяли игру в кошки-мышки, мальчики стали гонять мяч, Коняшка раскачивался на толстом суку, а Тизедеш старался сбросить его оттуда; Шашади без конца наполняла землей свой котелок — надо его как-то использовать, раз уж принесла! Эмё пела с группой девочек, потом вдруг вышла из круга и побежала к высокому дереву, словно увидела там что-то интересное. Но только ничего там интересного не было, если не считать Миши Макоша, который прислонился к этому самому дереву спиной… Одна лишь Кати все еще ни к кому не присоединялась. Иногда она делала несколько шагов к тете Дёрди, но потом передумывала и незаметно отступала.

— Иди сюда, и рассказывай, — поманила ее тетя Дёрди, сидевшая на большом пне и салфеткой чистившая свой перочинный нож.

— А что рассказывать, — неуверенно пожала плечами Кати.

— Я думала, ты хочешь мне что-то сказать, но, видно, я ошиблась. — Тетя Дёрди посмотрела на Кати искоса, и Кати могла бы поклясться, что она вовсе не думала, что ошиблась. Однако тетя Дёрди продолжала складывать салфетку, словно с этой минуты ничто иное ее не интересовало.

Кати носком туфли подбрасывала листья.

— Я только спросить хотела… Я тоже… тоже буду пионеркой Первого мая?

— А тебе хотелось бы?

— Да.

— Почему?

Кати все подбрасывала листья.

— Чтобы быть вот с ними, — сказала она и мотнула головой в сторону поющих.

— Ты будешь с ними, — кивнула тетя Дёрди и положила вконец скомканную салфетку в свой зеленый ридикюль.

Все-таки Кати оказалась права! Тетя Лаки требовала, чтобы Кати надела свитер, потому что наверняка будет прохладно, но Кати только головой трясла: быть того не может, чтобы в день, когда ее принимают в пионеры, не светило солнце!

И, конечно, солнце светило! Кати всегда жила в дружбе с этими теплыми сияющими лучами еще в те времена, когда ее вместе с Надьхаю выгоняли из рядов на Главной площади.

Надьхаю! Посмотрел бы он сейчас на нее, в белой пионерской блузке и темно-синей юбке в складочку! Право же, обидно было бы надеть сверху еще этот противный красный свитер, как хотела тетя Лаки.

Во дворе она стояла в первом ряду, рядом с Шашади. Шашади и тут не могла стоять спокойно, вертелась, словно белка, хотя тетя Дёрди еще в классе сказала, что они должны вести себя дисциплинированно и что она сквозь землю провалится со стыда, если будущие маленькие барабанщики, которых должны принимать здесь же, сумеют вести себя лучше. Тетя Дёрди стояла в сторонке, под акацией, и Кати боялась даже пошевельнуться, — она представила себе, как тетя Дёрди проваливается сквозь землю: вот уже видны только очки, а вот и они исчезли… Кати толкнула Шашади, чтобы привести ее в чувство. Если Коняшка и Тизедеш могут стоять спокойно в звене «Льва», то и Шашади выдержит как-нибудь, пока повяжут им красные галстуки.

На трибуну взошли директор, тетя Луиза, старшая пионервожатая школы и еще две незнакомые взрослые тети в пионерской форме. Правда, одна тетя была острижена под мальчика. Кати задумалась: как же сзади узнать эту тетю пионерку, которая вполне сойдет и за дядю пионера?..

Заиграл оркестр, солнечный свет залил трибуну, и двор, и весь мир. Тетя с мальчиковой прической сошла с помоста и стала посередине, как раз перед Кати. Вожатые отрядов скомандовали «смирно», оркестр все играл, а Кати боялась дышать, чтобы не пропустить чего-нибудь из церемонии приема в пионеры.

Марика тоже скомандовала своему звену «смирно». Феттер слегка вздрогнула, сердито откинула голову назад, но подчинилась.

Дело в том, что звеньевой в звене «Бабочка» теперь была Марика. Так решил класс. Даже Золтанка, случайно задержавшаяся в классе, голосовала за Марику, начисто позабыв, что она не член отряда.

После выборов Кладек так, словно ничего особенного не произошло, сказал Феттер:

— Будешь заниматься с Кати по арифметике. Ты ведь у нас по арифметике самая сильная.

— Ну конечно, — чуть слышно отозвалась Феттер и на другой же день стала заниматься с Кати.

Тетя-мальчик говорила слова пионерской клятвы, и весь двор дружно повторял их за ней. Когда все кончилось, Кати очень опечалилась: она-то готова была хоть всю жизнь напролет простоять здесь, слившись воедино с этим разноголосым, но дружным хором!

Потом все поднялись в класс. Эмё Табори каждому дала по шоколадке. Кати внимательно рассмотрела обертку — на ней было написано: «Цена — 1 форинт». Кати с удовольствием съела лакомство, стоимостью в один форинт.

Эмё подошла к учительскому столу и произнесла небольшую речь. Говорила она то же самое, что и та тетя во дворе, только почему-то постоянно покашливала, словно ученица, нетвердо выучившая урок. Кати смотрела на красный галстук Эмё: до чего же ловко она его повязала! Подвернула немножко сверху, под воротником, и кончик сзади не висит, не задирается.

Эмё кашлянула еще несколько раз, но Кати давно уже не слушала ее. Она сидела на парте, тихая, разомлевшая. Если бы ее попросили высказать какое-нибудь желание, Кати наверняка ответила бы, что у нее нет желаний, разве только чтобы это непривычное блаженное состояние, от которого по всему телу мурашки, продолжалось как можно дольше. Похожее ощущение она испытывала, может, только в детстве, когда ее, раскапризничавшуюся и горько плачущую, бабушка, потеряв надежду успокоить, заворачивала в голубую мамину шаль. И Кати сразу успокаивалась. Вот и сейчас она словно чувствовала на себе прохладный и скользкий шелк…