Мастера - Дворкин Илья Львович. Страница 33

— Верно, — отвечаю.

— А верно ли, что мистер Фёдор — член правительства?

— И это верно, — говорю.

— А верно ли, что мистер Фёдор, — допытывается кто-то, — является простым рабочим?

— А вот это не совсем правильно, — уточняю я. Некоторые обрадовались, зашумели: ага, мол, поймали! Тут-то я и добавил, как клин забил:

— Не совсем правильно, потому что я не простой рабочий, а передовой. Орден Ленина не зря ношу! А вот что я — рабочий, так это в самую точку!

По глазам вижу — всё равно сомневаются. Не верят, что простой рабочий — и в правительственной делегации!

Ну, прямо скажу — разгорячился я. Огляделся по сторонам, скинул пиджачок свой парадный, с орденом да со Звездой Героя. Попросил жестами у одного из рабочих его куртку-спецовку: дай, мол, на время взаймы! Прикинул в руке сварочный проводник — снасть-то знакомая, да всё-таки чужая.

— А ну, — говорю, — отойди, а то обожгу!

Примерился глазом — и провёл сварочный шов, как по нитке, хоть на выставку. Очки тёмные снял, спецовку вернул, пиджачок свой надел…

— Зови, — говорю, — проверщиков! Принимай работу!

Тут что поднялось! Рабочие языками цокают, пальцем то мне в грудь, то в шов тычут, по плечам хлопают — я аж приседаю. Рука-то у сборщиков во всём мире тяжёлая!

— Вери гуд, — только и слышу, — вери гуд и два ол-райта! Всё, мол, очень хорошо. Всё в полном ажуре.

Не подвёл я, значит. Не уронил свою ленинградскую рабочую марку. Порядок на борту!

Памятная доска

Такие доски на домах прикрепляют. Мраморные, а по мрамору золотыми буквами написано: «В этом доме жил и работал…» или: «Здесь жил выдающийся русский учёный…» Тогда-то и тогда-то. Ну, имя-отчество, конечно. И фамилия. И все фамилии знаменитые — то ученые, то писатели, то артисты. Жили великие люди, и память о них осталась навечно, и на домах те доски — памятный след.

Но я-то не учёный, не артист и не писатель. Я — рабочий. А свою памятную доску имею! Плавает моя доска! Потому как не на доме она неподвижном, а при моей жизни на живом корабле установлена — в кают-компании танкера «Морис Торез». Выбито на той доске крупными буквами: «В постройке этого судна принимал участие почётный судостроитель Фёдор Васильевич Вишняков».

Конечно, не у одного меня такие почётные доски имеются. Имена и других судосборщиков на них значатся, и по всем морям-океанам разносят они нашу рабочую честь и славу.

День рождения корабля

Нам, корабелам, против других профессий особенно повезло: у нас в году несколько праздников! Только ты эти праздники в календарях не ищи, их там нет. Это наши праздники, заводские, рабочие.

День Рождения Корабля — вот как наш праздник называется! По-нашему — спуск судна.

Кого, спрашивается, на свой день рождения приглашают? Родных своих, друзей, самых добрых знакомых, товарищей по работе. Так или не так?

И на нашем заводе так. Ну, товарищей по работе приглашать не надо: они сами придут, потому что это и их праздник тоже — всех, кто на заводе работает, всех цехов.

А на спуск мы сами приглашаем, кого хотим: с других заводов товарищей и из других городов, а то и из-за границы, а ещё — артистов известных или писателей, художников — всем интересно на спуск поглядеть; с телевидения обязательно приезжают, из газет журналисты. Наш рабочий праздник — он для всего города Ленинграда праздник, для всей страны.

Милости просим в гости!

В день спуска на стапеле с раннего утра стук да гром стоит, звон да грохот. Праздник праздником, а мы, судосборщики, на него в рабочих спецовках приходим.

Ни одна самая хорошая хозяйка, так свой дом перед гостями не намывает, не начищает, как корабелы — своё судно перед спуском!

Спусковая команда под днищем ползает, салазки проверяет да дорожку насаливает, маляры последний блеск на корпус наводят, на палубах последний мусор прибирают. Механизмы проверили, якоря подвесили, флаги разноцветные на мачтах натянули — красота! Порядок на борту!

Главный строитель у нас вроде главнокомандующего. С утра волнуется, приказы да команды по радио отдаёт. Таких команд нигде в другом месте не услышишь — только на кораблестроительном заводе.

Сначала — для проверки слуха — обратный счёт дают, как на космодроме перед запуском космического корабля.

— Пять… Четыре… Три… Два… Один… Внимание! Все готовы? Начать подклинку!

Все, кто под днищем находятся, вся спусковая бригада, враз кувалды подняли, враз ударили, только деревянные клинья запели.

Тяжёлая это работа — подклинка, мокрые мы все от пота, утереть его недосуг, а тут другая команда поспевает:

— Рубить угольники! Убрать бортовые упоры!

Бортовые упоры — это как раз те сваи, на которых корабль, словно дом, стоял. Выбьем упоры — и корабль на салазки днищем совсем сядет. А на корпусе круглые следы от упор останутся — там, где краска не попала.

— Малярам закрасить оголённые места на корпусе! Ага, маляры со своими кистями-валиками пошли, нам передохнуть можно.

Дух перевели — опять команда:

— Убрать кильблоки и днищевые упоры!

Опять мы малярам в последний раз работу даём.

— Проверить под килем!

Это — команда полной нашей готовности. Не забыли ли чего, смотрим, по железному боку своё судёнышко похлопаем на прощанье — и вылезать можно. Чисто под килем! Мы свою работу сделали.

Корабль к спуску готов! Вот он — весь светлый, как ребёнок на материнских ладонях, сияет от радости!

Теперь его только железная узда удерживает — толстая балка металлическая, так и называется — задержник.

До назначенного часа ещё душ принять можно да парадный костюм надеть. Праздник есть праздник.

Вот и трибуна кумачом украшена, и гости сходятся, скоро на берегу возле стапеля живого места не будет. На крыши полезут, на краны подъёмные — кто где примостится.

Болельщики!

А над Невой чайки роем вьются, тоже радостного события дожидаются.

Сидели мы как-то с дружками-корабелами, спуска ждали да на чаек смотрели. Один из старых корабелов и рассказал одну сказку не сказку, быль не быль, а что в его родных краях люди рассказывали. Пока у нас время есть — я и тебе её расскажу, как помню. Она не просто так, а к нашему корабельному делу отношение имеет. Вот слушай.

Кто первый парус придумал

Давно это было — когда вместо елей да сосен только мох рос, а твой прадед, как говорится, поперёк борща в ложке плавал…

Первые артельщики-корабельщики на вёслах домой пришли да по солнышку. До паруса-то ещё не додумались. Так и повелось с тех пор: мужики в море рыбачат, бабы их на берегу ждут. Судачить, конечно, не рыбачить, а надо ещё и по хозяйству управиться, и детям носы вытереть, — дела хватает, и пригорюниться некогда.

И жила у самого Белого моря рыбачка молодая, красавица. Мужик у неё смелый был да сноровистый. Всё больше один с сыном в море ходил. Сам на вёслах, а сынок правит. Ну, а на вёслах-то чем дальше угрёб, тем дольше обратная дорога.

А рыбачка-то одна и одна. Она на дело быстрая, на работу жадная, всё у неё в руках так и горело, так и сверкало: что коса, что ухват, что скалка.

Работу переделает да на бел-горюч камень на берегу сядет — и в море глядит безотрывно. Все ждут, а она пуще всех. На берегу да на берегу. И прозвали её соседки: Княгиня-Берегиня.

А ведь известно: чем сильнее ждёшь, тем медленнее время тянется. Совсем невмоготу. Вот и стала выходить Княгиня-Берегиня на отвесный обрыв, на синие скалы, в море глядит да со скалы платком своим белым машет: скорее, мол, милые, домой возвращайтесь!

Тут ей и ветер стал помогать: по ветру-то выгребать сподручнее. Так и пошло: куда платочек её по ветру тянется — туда, значит, и муж с сыном путь держат. Либо в море за рыбою, либо с моря домой с полным грузом.