Сердце солдата - Туричин Илья Афроимович. Страница 22
— Ты что, Петрусь?
— Уйду… — Он скрипнул зубами. — Не могу больше. Нервов нету… — И вдруг крикнул на ребят, по-петушиному срывая голос: — Да бросьте вы щепками скрести!..
Ребята замерли от неожиданности. У Виташки задрожали губы. Петрусь обхватил голову руками и застонал.
— А ну-ка, идите во двор. Погуляйте, — сказала Варвара ребятишкам. — Видите, хворый дяденька…
Она выпроводила ребят в сенцы, плотно прикрыла дверь и села рядом с Петрусем.
— Прости, Варвара, — тихо сказал Петрусь. — Сердце горит на душегубов… Мочи нет… Девятерых расстреляли на кладбище… И не знакомые, а будто — в тебя пули. — Петрусь постучал кулаком по груди и протяжно вздохнул.
Варвара молчала, опустив голову, будто вслушиваясь в наступившую тишину. Хрустнула возле печки ссохшаяся половица. Где-то печально и робко свистнул сверчок.
— Уйду… — сказал Петрусь. — Не могу я в пивной играть. Не баян — автомат просят руки. — Он встал. — Ты мой инструмент схорони до поры. Больно приметная штука — ящик…
Варвара кивнула.
— А придет этот, скажи, за нотами подался. Скоро, мол, вернусь.
Варвара снова молча кивнула.
— Ну прощай, не поминай, как говорится, лихом.
Петрусь ушел, оставив у Варвары баян и свой вещевой мешок. Не прячась, направился он прямо к заставе. Предъявил часовым пропуск и размеренным шагом пошел по шоссе.
Козич вернулся домой час спустя после ухода Петруся. Вошел в избу, огляделся.
— Петрусь не приходил?
— Приходил, — нехотя буркнула Варвара.
— Где ж он?
— Ушел.
— Куда?
— Домой!
— Толком говори! — крикнул Козич.
— Не ори, — зло сказала Варвара, — лопнешь.
— У-у-у!.. — Козич замахнулся.
Варвара посмотрела прямо в его белесые сверлящие глазки и сжала рукоять ухвата.
— Но-но! — Козич отступил на шаг. — Куда он пошел?
— Сказано: домой.
Козич убитый сел на лавку. Сцепил пальцы.
— Зачем?
Варвара прогремела ухватом:
— Ноты какие-то забрать.
— Ноты?.. А гармонь?
— Вон она, гармонь, ослепли, что ли?!
— Не дерзи! — крикнул Козич и тотчас притих. «А что если Петрусь не вернется? Ведь господин Вайнер…» Козич почувствовал, как пополз по спине неприятный холодок.
— Он ничего не сказал?
Варвара уловила в голосе Козича дрожь и, чтобы досадить ему, притворилась, что не слышит вопроса.
— Петрусь ничего не сказал?
— Сказал.
— Что?
— Что за нотами идет.
— А вернется-то когда? Вернется?
Варвара видела, как встревожил Козича уход Петруся. Ей очень хотелось крикнуть в лицо предателю, что Петрусь ушел в лес, к партизанам, а когда вернется, то и Козичу и начальникам его несдобровать! Но она сдержалась. Она понимала, как важно, чтобы сейчас Козич был спокоен, чтобы вслед за Петрусем не помчалась погоня. Надо дать Петрусю уйти в лес. И она сказала:
— К вечеру обещался.
До вечера просидел Козич у окна. Но Петрусь не вернулся. Всю ночь ворочался Козич на жесткой постели, вздрагивая от малейшего шороха. Утром бледный, с ввалившимися глазами он казался больным.
— Что же делать? Докладывать Вайнеру или нет? Не доложишь — он все равно узнает об исчезновении Петруся, и тогда будут пытать, могут обвинить в соучастии, поведут на кладбище, как тех девятерых. Рубашка прилипла к телу, Козич сжался, стал похожим на загнанную в угол мышь.
— Варвара, не вернулся Петрусь?
Варвара усмехнулась.
— Сами видите.
Козич ждал до полудня. Потом, забыв шапку, выскочил за дверь и торопливо засеменил по улице. Скорей, скорей, может, еще не поздно… Жуткий, животный страх гнал его, одеревеневшие ноги, казалось, двигались сами, будто спрятан был в них какой-то механизм.
Вайнер по его виду догадался, что что-то произошло. Он сдвинул брови и кивнул на графин:
— Выпейте воды.
Козич не понял. Глотнул воздух, как выброшенная на берег рыба.
Вайнер нетерпеливо постучал ладошкой по столу.
— Ну!..
— Ушел, — хрипло выдохнул Козич.
— Кто?
— Гармонист… За нотами…
— Ну?..
— Ушел…
— Когда?
— Вчера… С кладбища…
— Зо-о!..
Вайнер посмотрел на Козича так, что тому захотелось провалиться сквозь пол, только бы не видеть этих холодных беспощадных глаз.
— Обещал вернуться… — невнятно забормотал Козич, — обещал… к вечеру…
— Слушайте меня внимательно, Козич, — размеренно, четко выговаривая каждый слог, сказал Вайнер. — Если ваш гармонист не будет возвращаться до завтрашнего вечера, я прикажу спустить вашу шкуру и набить из нее чучело соломой. Вы понимаете, что я не шучу? И не вздумайте тоже бежать. Я вас достану из-под земли.
Козич не помнил, как вышел на улицу, как добрел до дому. Его трясло, в глазах рябило, медленно кружились какие-то голубые мухи.
— Петрусь пришел? — еще с порога спросил он Варвару.
— Нет.
Козич почувствовал слабость. Ноги подкосились. Если бы не попалась лавка, он сел бы прямо на пол. Отдышавшись, с трудом дотащился до постели и лег.
Гулко стучали ходики на стене: «так-тик», «так-тик», «так-тик». Что им! Они бездушны и холодны. Козич не выдержал, вскочил с постели, бросился к ходикам и остановил маятник.
Но наступившая тишина не принесла облегчения. От нее стало жутко. Хата казалась просторным деревянным гробом. Козич зарылся головой в подушку и зарыдал.
Прошел еще день, а Петрусь не вернулся. Надо найти его. Иначе от Вайнера пощады не жди!.. А может, он дома, в Яблонке? Но туда страшно… Там — партизаны… А может, и нет их там, а Петрусь дома? Да если и схватят, можно сказать, что бежал от немцев. Хотели, мол, схватить за укрывательство Петруся… Все одно пропадать. От Вайнера пощады не жди!.. А если Петрусь дома — упрошу вернуться…
На рассвете, надев пальто, Козич вышел на улицу…
На заставе он увидел человека в штатском, который закуривал с часовыми. Знакомая спина. Козич подошел ближе.
— Хальт! — приказал часовой.
Человек в штатском обернулся и весело заговорил:
— Почтение, Тарас Иванович. От супруги поклон!
— Петрусь! — У Козича перехватило дыхание. — Петрусь! — Он ухватился за рукав Петруся, будто боясь, что гармонист опять исчезнет. — А я тебя искал…
Петрусь поднял брови:
— А чего меня искать?
Козич понял, что сказал на радостях лишнее, и, стараясь выправить положение, добавил:
— Думал, беда с тобой приключилась…
— Выручать шел?
— Вот-вот…
— Спасибо, Тарас Иванович. Век не забуду. Ауфвидерзеен, — попрощался Петрусь с солдатами. — Пошли!
Он взял Козича под руку, и они пошли в поселок.
— Я целый день ховался в лесу, — рассказывал Петрусь. — Неспокойно кругом. Пристрелить могут в расцвете лет. А у меня — талант артиста. Жалко его менять на дырочку в башке… Играю я на кладбище похоронное, а чего играю — сам не знаю. На ходу сочиняю. Из настоящих маршей я только «Жертвою пали» хорошо знаю. А маршик-то большевистский… Ну, думаю, один раз сыграл, не заметили, может, и другой раз пронесет. А уж в третий раз попадемся мы с вами, Тарас Иванович! Вижу, без хороших похоронных маршей мне не обойтись. Дай махну за нотами. Одна нога здесь — другая там. И отправился.
— Это верно ты рассуждаешь. Верно, Петрусь. А ноты принес?
Петрусь засмеялся:
— А как же… Вот они. — Он похлопал по свертку, который нес под мышкой. — Похоронные марши, Шопен, Бетховен. Европа! Культура! Это вам не «Жертвою пали»! И… сальце. Супруга вам прислала.
— Заходил?
— А как же! Специально крючок дал.
— Спасибо, Петрусь. Уважил старика. Спасибо.
Последние сомнения Козича рассеялись. Он шел рядом с Петрусем счастливый, будто удалось ему вернуться с того света. Господин Вайнер будет доволен!
Успокоился и Петрусь. Он понимал, что уход его не мог остаться незамеченным. И не знал, как встретят его по возвращении.
Двое суток назад Петрусь ушел из Ивацевичей с твердым намерением не возвращаться больше в это село, пока в нем хозяйничают немцы. Но случилось то, чего он никак не ожидал… Товарищ Мартын не только не разрешил ему покинуть Ивацевичи, но строго-настрого приказал вернуться назад и играть немцам до тех пор, пока это будет необходимо партизанскому командованию.