Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет - Чудакова Мариэтта Омаровна. Страница 38

Там не было этих торжественных и мрачных прогнозов «Капитала» о неизбежности революции – как единственного средства спасения человека от нищеты и нещадной эксплуатации.

В мире Маркса человек человеку был классовый враг. Принадлежность к определенному классу оценивалась многократно выше свободной воли человека, его свободного выбора между добром и злом. А у Адама Смита получалось, что при условии рыночной экономики и частной собственности (у Маркса – исторически обреченной) все могут вполне пристойно сосуществовать, не причиняя друг другу смертельных обид…

В общем – как в «Маугли».

Впоследствии взрослый Гайдар вспомнит об Адаме Смите – любимой книжке своего отрочества – так: «Здесь другая – либеральная и тоже целостная картина мира».

А что точно означает слово «либеральный» – Егору в те годы еще только предстояло узнать.

5. «Новый класс» и хозрасчет

В это самое время на родине Егора продолжалась, быть может, самая эффективная попытка «правильной» экономической жизни в рамках советской власти – того самого «рыночного социализма», который он наблюдал в Югославии. Она же оказалась и самой трагической.

В 1969-м шел так называемый эксперимент Худенко. Тогда же о нем был снят документальный фильм «Человек на земле». Показать его власти в тот год не разрешили. Вынесли такой приговор – «Дело преждевременное».

Организовал Худенко свое новое хозяйство осенью 1967 года. В первый же год работы по «безнарядной» (то есть – отличной от «плановой» экономики) системе получил очень хорошие результаты, во второй – еще лучше. В середине третьего года, когда все деньги вложили, а результаты должны были получиться, естественно, осенью (как известно, цыплят по осени считают), хозяйство ликвидировали – за убыточность.

Сохранилась стенограмма заседания коллегии республиканского (дело происходило еще в советском Казахстане) министерства сельского хозяйства. Представители «нового класса», озабоченные только своим местом под солнцем, не стесняясь друг друга, не прячут цинизма:

– Эксперимент в Акчи следует срочно прекратить. Сейчас июнь, а в августе-сентябре Худенко реализует продукцию, хозяйство получит прибыль, и тогда с ним не совладать.

Министр сельского хозяйства:

– Надо немедленно арестовать счет хозяйства в банке.

…Уже после полного разорения хозяйства «новый

класс» (начальники главков и проч.) высказывался:

– Вы что же, считаете, что тракторист должен получать больше, чем начальник отдела в нашем министерстве?!

– Устроил такую безработицу!.. Еле от него избавились.

Это – в республике, где была острая нехватка трудовых ресурсов, где высвобождаемых работников ничего не стоило трудоустроить!..

– Худенко развалил хозяйство. Он и его люди – жулики и алкаши.

А все знали, что в его совхозе царит «сухой закон» – иначе много не наработаешь.

Его защищали известнейшие советские экономисты – Аганбегян, Заславская, Петраков… Но новый класс был сильнее людей с академическими заслугами.

А хозрасчет при социализме оказался тем, что называется оксюмороном. Например – «жареный лед» или «веселый мертвец».

«…Социалистическое государство, опираясь на объективные экономические законы, руководит народным хозяйством в интересах всего общества, определяет пропорции общественного воспроизводства, темпы развития различных отраслей и т. д…Хозяйственный расчет есть экономическая категория социализма, в которой выражаются определенные стороны социалистических производственных отношений…» (Политическая экономия: социализм – первая фаза коммунистического способа производства. 3-е изд., перераб. и доп. М., 1974. Глава VIII. Хозяйственный расчет. С. 173).

6. Пол Самуэльсон и его «экономика»

Егор упорно движется по новоизбранному пути.

Экономика захватывает его все больше и больше.

«.. Достаю изданный в 1964 году небольшим тиражом базовый университетский учебник экономики, очень популярный в эти годы в Америке, да, пожалуй, и по всему миру – “Экономику” П. Самуэльсона. Убеждает прагматичный анализ и изложение закономерностей действия рыночных механизмов. И хотя остаюсь ортодоксальным марксистом в понимании закономерностей общественного развития, впервые закрадываются сомнения» – насчет Марксова анализа повседневных экономических явлений…

Толстенный том (844 страницы!) выглядел любопытно. На титульном листе вверху справа было отпечатано – «Для научных библиотек».

Как это понимать?.. Отец объяснил пытливому Егору, что значит – книга скорее всего не поступает в свободную продажу. Но почему же? Отец, посмеиваясь, сказал, что «наши» (то есть наша власть), видно, побаиваются, что неподготовленные мозги могут поддаться буржуазной пропаганде. Таких не поступающих в продажу книг Егор еще не встречал.

Да, в этой книге было много интересного еще до самого ее чтения.

Например, в короткой аннотации на обороте титульного листа сообщалось: «В книге изложены основные положения современной вульгарной буржуазной политэкономии». Прямо так и написано – «вульгарной». Ради чего тогда старались – переводили эту вульгарщину целых пять авторов?..

А большая вступительная статья советского академика с первой страницы давала суровую отповедь автору, поясняя, кстати сказать, по ходу дела, зачем же его переводили: «Перевод книги, в которой достаточно полно представлен теоретический багаж нашего идеологического противника, дает богатый конкретный материал для его критики с позиций творческого марксизма-ленинизма».

И критиковать надо, оказывается, не только отдельные концепции и выводы этой «вульгарной политической экономии» – нет, критика должна быть направлена «прежде всего против ее общего методологического фундамента, ее антинаучного, поверхностного, идеалистического подхода к явлениям хозяйственной жизни в целом».

В общем, как пелось в «Интернационале» – гимне сначала коммунистической партии, а потом Советского Союза – «Весь мир насилья мы разроем до основанья…». Критиковать – рыть до фундамента.

Поясним – в анонимном русском переводе 1902 года было – «разроем» (в рифму с «построим») и – «это будет последний…» в припеве. С течением времени припев стал звучать – «Это есть наш последний и решительный бой».

Слово «антинаучный» Егору вообще не понравилось. Он не очень-то понимал, что это такое. «Ненаучный» – было бы понятней. Но почему-то в советской печати употреблялось только слово «антинаучный». Получалось, будто некоторые люди изо всех сил боролись с наукой, ненавидели ее. А не просто, скажем, не дотягивали до надлежащего научного уровня.

Вообще вступительная статья вся была очень ругательная. «Эклектика», «отживающий класс», «жалкие банкроты».. Все время повторялось слово «якобы» – к хорошим людям его не применят. Егор стал считать, сколько раз употреблено слово «вульгарный», но сбился. Ну в одном только абзаце – шесть раз!

Вот смотрите: «…Господствующее положение заняла вульгарная экономия. Но сама вульгарная политическая экономия эволюционирует. В прошлом та или иная школа вульгарной экономии все же стремилась иметь свою концепцию… Вся вульгарная политическая экономия ныне превращена в нечто вроде лаборатории по разработке мер “спасения” капитализма…В нынешней вульгарной политической экономии царят эклектика и апология. Именно такая эклектика, сбор всяких, даже противоречащих друг другу концепций и взглядов… характерны для учебника П. Самуэльсона. Но от всего этого вульгарная политическая экономия не стала более убедительной».

Много позже он узнает, что такая ругань была единственным средством напечатать у нас хоть что-то стоящее западное.

Эту никуда не годную, по оценке академика, книгу Егор читал с большим увлечением. Ее автор писал совершенно по-другому, чем тот советский академик, который его разносил в клочья.