Короткое детство - Курочкин Виктор Александрович. Страница 8

— Ну, уж на коленях. Ври больше, — усмехнулся Митька.

У Стёпки потемнели глаза.

— Конечно, просила. Мамка тоже говорит: надо его прикончить, а то в деревне от него спасения не будет. Идём? И Пугай с нами.

Услышав своё имя, Пугай дёрнулся, но Стёпка погрозил ему кулаком.

— А как же мы его убивать будем? — спросил Митька.

Стёпка почесал затылок.

— Топором по голове — и шабаш ему. А то можно Пугаем затравить. Только бабка просила шкурку ей оставить. В общем, убивают котов по-разному, как придётся, так и убьём, — решительно заключил Стёпка и надел шапку.

Локоть покосился на сундук, в котором под замком лежали полушубок с валенками, и сказал:

— А может, бабка Люба нарочно наговорила. Откуда у неё мясо?

— Тю-у-у! — удивлённо протянул Стёпка и показал на Митьку пальцем. — Кто позавчера баранью голову носил?

— Ну, носил, носил. А может, она сама её съела, а теперь на Миху валит.

— Бабка Люба врать не будет. Ты и сам это знаешь, — отрезал Стёпка.

Признаться приятелю, что у него валенки под замком, Локтю было до слёз стыдно, да и разбойника кота он жалел.

— Из-за какой-то бараньей головы убивать такого красивого кота. Так только фашисты делают. — Митька горестно вздохнул.

Стёпка махнул рукой.

— Фашисты ещё почище делают. Они с живых людей сдирают кожу, а потом из неё шьют рукавицы. А Миху я всё равно убью. Вредный кот. Он живёт всё лето в лесу, разоряет гнёзда, жрёт птенцов и ловит птах. Если охотник увидит в лесу кошку, он обязательно её убьёт. Так в инструкции сказано, товарищ. Локотков.

— В какой инструкции? Откуда ты знаешь?

— Я всё знаю, — гордо заявил Стёпка и как бы между прочим добавил: — Мне глухой кузнец Тимофей говорил. А ты знаешь, какой он охотник. Один на медведя ходил.

Дед Тимофей действительно был знаменитый охотник на всю область. Митька вздохнул и умоляюще посмотрел на Стёпку.

— Давай ему на первый раз простим. А если он опять натворит такое, тогда и убьём.

Стёпка усмехнулся.

— Нашёл кому прощать, неисправимому бандиту.

— А может быть, он исправимый, — возразил Митька, — а потом, на первый раз всегда прощают. Помнишь, как ты в школе намазал девчонкам губы перцем? Небось забыл? — от удовольствия, что ему так ловко удалось поддеть Коршуна, Митька подпрыгнул и завертелся волчком.

Стёпка это хорошо помнит, ещё бы не помнить, тогда его батька порол вожжами.

Стёпка насупился и хмуро посмотрел на Митьку.

— Что же ты меня с чёрным котом сравниваешь? Я тебе кто — животное али человек? — грозно спросил он.

Митька, уважавший Стёпкины кулаки, испугался.

— Конечно, человек. Это я так, для примера сказал, а ты уже и обиделся.

Стёпка снисходительно буркнул:

— То-то же, а то смотри…

— А правда, Стёпа, давай на этот раз простим Михе, а? — Митька присел на корточки и заглянул в лицо товарищу. Оттянуть коту смерть он решил даже ценой собственного унижения. — Ну, я очень, очень прошу.

Это польстило Стёпке, и он самодовольно улыбнулся.

— Ладно уж. Подождём, когда он твоих кроликов слопает. Я и не знал, что ты такой жалостливый мужик, Локоть.

— Кто? Я жалостливый! — заорал Митька. — Да пойми же, у меня… — тут Митька прикусил язык и отвернулся.

Стёпка хлопнул приятеля по плечу.

— Ладно. Не обижайся. Айда на озеро.

— Не хочу, — сказал Митька так, словно ему и в самом деле не хотелось на озеро.

Стёпка ухмыльнулся.

— Знаю, как не хочешь. Наверное, матка опять валенки с полушубком в сундук заперла.

— Ну да, заперла! — Митька вспыхнул.

— Факт, заперла, — отрезал Стёпка.

Такого оскорбления Митька не выдержал.

— А тебя порют, всегда порют, — съязвил он.

Стёпка засопел, наглухо завязал шапку и двинулся к выходу.

— Коршун, Стёп, куда ты? Останься, — Митька схватил приятеля за рукав, — у меня интересная книжка есть. Ужасно интересная.

Митька забрался на печку и показал Стёпке «ужасно» интересную книжку.

— Залазь ко мне.

Стёпка в нерешительности потоптался и стал раздеваться. Валенки снять у него не хватило терпения. Они свалились сами, когда он, залезая на печку, подрыгал ногами. Пугай тоже полез за ним. Стёпка показал ему кулак. Но Митька иступился за Пугая, и ему тоже разрешили, погреться на печке.

Интересную книжку читали вслух. Читал Митька, потому что он умел читать, как артист, с чувством, с толком и выражением. Однако Стёпка слушал плохо.

— О чём ты думаешь, Коршун?.. — спросил Митька.

— Так, обо всём. О войне. У Витьки Выковыренного батю убили.

— В госпитале помер, — уточнил Локоть.

— Витькина матка ревела, как зарезанная. Мамка моя её всю ночь нашатырным спиртом отпаивала.

— Нашатырный спирт нюхают, — заметил Локоть, — а Витька что? Ты видел его?

— Видел, когда к тебе шёл. Стоял около своего дома в батькином пальто, словно поп. Пальто длинное, по снегу волочится.

Настоящая фамилия у Витьки была Семёнов, и в Ромашки он приехал из города как эвакуированный. Поэтому его и прозвали Выковыренный.

— У него такое горе, а мы зовём его Выковыренный, — вздохнул Митька.

— А кто его так прозвал? — спросил Стёпка.

— Я сказал нарочно. А вы, и рады стараться. Выковыренный, Выковыренный…

— Я могу тебе поклясться чем хочешь, что слово «выковыренный» ты от меня не услышишь, — заявил Стёпка.

— И я тоже, — сказал Митька.

После длительного молчания Митька сообщил:

— Мой батя тоже в госпитале. Мама говорит, хоть бы он там подольше полежал.

— А от нашего вторую неделю писем нет, — пожаловался Стёпка. — Мамка каждый день плачет. А я ей говорю, что папка не любит их писать. Правда, ужас как батя не любил писать. Я тоже не люблю. Наверное, характером весь в батьку пошёл, — не без гордости заявил Коршун.

Митька тяжко вздохнул.

— Мамка сказала, что в школу погонит.

— Тебя?

— Всех!

— Опять в четвёртый класс?

— Ага.

После глубокомысленного раздумья Стёпка поскрёб макушку.

— Раз она сказала — значит, погонит. Она тоже с характером.

— А я всё равно не пойду, — сказал Локоть.

— И я… — сказал Коршун.

— А Лилька Махонина пойдёт.

— Почему ты так говоришь? — спросил Стёпка.

— Она всегда была выскочкой.

— Не выскочкой, а отличницей, — веско заметил Коршун.

Митька, ехидно прищурясь, посмотрел на Коршуна.

— Чего это ты за неё так заступаешься?

Стёпка покраснел и поспешно заговорил о Ваське Самоваре.

— А Самовар сказал своей матке, что если она будет гнать его в школу, то он сбежит на войну.

Митька засмеялся.

— Самовар-то на войну! Брешет…

— Факт, брешет.

— Он же трус.

— Последний трус, — заверил Коршун.

На этом разговор оборвался. Митька принялся читать книжку про войну. Читал он старательно, на разные голоса. Но Коршун его не слушал. Митька обиделся и сердито спросил:

— О чём ты опять думаешь?

— О пушке, — спокойно ответил Коршун.

— Какой?

— Настоящей. Из которой можно камнями стрелять.

— Где ты её возьмёшь?

— Сам сделаю, — заверил Коршун. — Если б нашёл толстую резину, давно бы эту пушку сделал.

«Чепуху какую-то порет Коршун», — подумал Митька и сказал:

— Ничего-то ты не сделаешь!

— Сделаю!

— Много ты наделал, языком!

— Ты у меня сейчас схлопочешь. — Стёпка нащупал рукавицу и что есть силы хватил ею Митьку по голове.

— А вот и не больно! — заорал Митька и тут же хлопнул Стёпку другой рукавицей.

На печке стоял треск, словно кололи дрова. От пыли Пугай зачихал и с грохотом прыгнул на пол. Нюшка проснулась и заревела.

— Это всё из-за тебя, — сказал Митька.

— Сам больше орал, а на меня сваливаешь, — обиделся Стёпка и стал одеваться.

Митька испугался.

— Стёп, куда ты? Не уходи.