Вербы и мостовая - Василевская Ванда Львовна. Страница 9

Снова перед глазами Вицека мелькнула дорога и выстроившиеся вдоль нее ряды зеленых верб. Повеяло широким дыханием свободы, несущимся с полей. Вспомнились волнующиеся, клонящиеся по ветру хлеба, хрустальный звон колосьев в бурю. Он даже вздрогнул.

— Что вспоминать, мама! Было и сплыло. Работа всюду одинаковая — и здесь и там. Каменщиком буду, еще такой домик маме выстрою, что ахнете! Ноготки в садике посадите, подсолнухи.

— Ох, сынок, далеко еще до этого, далеко! — улыбалась мать сквозь слезы и гладила рукою взлохмаченные волосы сына.

До собственного домика, пожалуй, и далеко было, но до того, чтобы Вицек стал каменщиком, совсем близко…

Хуже было то, что с наступлением морозов кончилась работа, потянулись тяжелые дни. Вицек, как ошалелый, бегал по городу в поисках какого-нибудь заработка. Удалось ему на несколько недель получить работу в большом магазине, потом был на посылках, замещая заболевшего курьера в какой-то конторе. Кое-как перебились зиму.

Весной снова началась работа на стройках. Пошел туда и Вицек. Он рос и креп на этой работе. От носки тяжестей мышцы у него окрепли как канаты. Стал рослый и сильный. Внимательно присматривался ко всему, внимательно наблюдал, как строят, как кладут кирпичи, как отвесом проверяют, правильно ли идет кладка, как тянут шнур.

— Знаешь что, Тосек, — не попытаться ли нам в каменщики?

Был солнечный воскресный день. Они отправились на лужайку за город и разлеглись на траве. Тосек подставил лицо под солнце и радовался, что оно так греет.

— В каменщики?

— Почему бы нет? Платят больше, и работа интереснее, чем подручным быть.

— Да, знаешь, недурно было бы. Только возьмут ли нас?

— А почему бы не взять? Теперь работы как будто много, каменщиков не хватает. Пожалуй, возьмут. Только не там, где мы теперь работаем, там и так скоро все кончится. Но у тебя ведь есть знакомый подмастерье, тот, который к твоему дядюшке приходил. Вот через него и наняться в каменщики — и все. Не такое уж это мудреное дело…

— Что ж, пожалуй. Может, и удастся. Да тебе, Вицек, не мешало бы что-нибудь из заработков на зиму отложить. Того, что ты сейчас зарабатываешь, на еду ведь еле хватает, а потом, зимой, хоть зубы клади на полку… Если бы каменщиком работать, то уж кое-что осталось бы…

Побрели они, стало быть, к знакомому подмастерью. Инструменты купили себе, как полагается: отвесы, линейки, кельни — все, что нужно.

— Каменщиками работали? — спросил подмастерье.

Тосеку как-то всегда легче удавалось пускать пыль в глаза. Он сказал, где работает, назвал фамилии подмастерья и инженера с той стройки и добавил, что работали они там каменщиками. Но подмастерье и не собирался входить в подробные расспросы. Принял — и все.

Тот самый страх, который Вицек испытывал в прошлом году, когда впервые встретился с Тосеком на стройке, охватил его и теперь. Справится ли он? Угодит ли своей работой? Одно дело смотреть, другое дело самому работать.

Он стоял у невысокой еще стены. Вместе с ним работал старый, уже седой каменщик.

Старый каменщик глянул на Вицека раз, другой, посмотрел, как он кладет кирпичи.

— Эх, братец, да ты каменщиком никогда и не работал, не так ли?

Врать было трудно. Конечно, не работал. Ужас объял Вицека. Теперь его прогонят с работы! Теперь все рухнуло — мечты о том, чтобы отложить что-нибудь на зиму, о том, чтобы повести мать к доктору…

— Погляди сюда: вот так бери кирпич, так держи кельню…

Не верил собственным ушам. Но старик показывал ему терпеливо, объяснял так толково, что все как будто само в голову шло, да так еще, чтобы мастер не заметил, не узнал, что Вицек не умеет класть кирпичи.

Вицек внимательно присматривался, клал кирпич ровно-ровнехонько, как его учил старик. Работа спорилась. Стена росла. Вицек чуть не прыгал от радости.

С каждым днем он становился опытнее. Теперь, когда шел на новую работу, он уже смело говорил: каменщик. Ведь он действительно уже работал на кладке кирпичей. И потому, что он был еще молод, хотя и выглядел старше своих лет, товарищи не давали ему особенно тяжелой работы, показывали, помогали.

Когда он принес домой свою первую получку каменщика, начали расплачиваться с долгами. Купили Владеку новые башмаки, потом костюмчик. Матери доктор прописал очки; хватило денег и на очки.

— Теперь, мама, можете спокойно спать, — говорил Вицек.

А мать только улыбалась сквозь слезы своему старшему сыну, который разговаривал и работал, как взрослый человек.

Однажды Вицек, только умылся и поел после работы, как снова схватился за шапку.

— Куда ж это ты, сынок? Собрание, что ли?

— Э, нет. Так, пойду погулять.

— К ужину вернешься?

— Вернусь. Но вы, мама, побольше еды приготовьте — может, я с гостем приду.

Хотела спросить, какой это гость, но Вицека и след простыл.

И вернулся с гостем.

Мать не верила глазам своим.

— Хелька!

— Чего ей по миру скитаться, когда она может с нами жить? Тетке тоже нелегко. Два месяца дядя без работы сидел, только она писать об этом не хотела.

— Ишь как ловко тайком от меня все проделали!

— Хотел вам, мама, сюрприз сделать, даже написал Хельке, чтобы письмо она послала не сюда, а на Тосека. Представлял себе: вот мама-то обрадуется! А как Хелька выросла, не правда ли?

— Чего же ты хочешь, без малого два года! Хелюська, родная, как мне без тебя тоскливо было!

— Ну, теперь уже, мама, не будете тосковать. Теперь мы все вместе.

Лицо матери сияло, может быть, в первый раз со времени их отъезда из Броновиц. Только теперь Вицек понял, как тяжело ей было отсылать Хельку в Варшаву.

— Теперь уже все хорошо! — говорил себе Вицек, когда на стройке клал кирпичи, и работа горела в его руках.

На его ответственности теперь были трое, все заботы о них лежали на нем. Мать зарабатывала кое-что, помогая в лавке, помещавшейся в соседнем доме, Хелька изредка получала заказы на вышивку — в Варшаве она научилась вышивать. Конечно, это было кое-каким подспорьем, однако по-прежнему все зависело от его заработка.

А работа у Вицека была нелегкая…

Между двумя домами лежал большой пустырь. Огорожен был он покосившимся дырявым забором. Через отверстия в заборе пролезали с улицы собаки и рыскали здесь, разгребали лапами землю, вынюхивали кротов или мышей.

Буйно разрослись здесь сорняки, кусты крапивы по углам были огромные, густые, словно в девственных дебрях. Груды мусора, громоздившиеся невесть с каких времен, поросли чертополохом. Рос тут также конский щавель, росла серая лебеда.

Детям было здесь раздолье, если только им удавалось проникнуть через забор. Мальчишки лучше справлялись с этой задачей, но девочки часто повисали на своих юбочках на заборе и отчаянно визжали, пока кто-нибудь не освобождал их из этого плена.

За забором было поистине чудесно.

В самом углу, на поросшей травою мусорной груде, обосновали свою крепость мальчишки с улицы Юзефитов. На вершине этой груды развевался маленький флажок, сделанный из лоскутов старой юбки матери Фелека Марчика. В крепости властвовал Фелек. Это было его царство, в которое он допускал только избранных.

На самой середине пустыря девочки играли в классы и вели бои с мальчишками, стремившимися захватить эту территорию для игры в футбол.

Хорошо было на свободном пустыре! Забор охранял детей от взоров взрослых. Долго приходилось пани Марчиковой и другим матерям искать и кликать своих детей, прежде чем удавалось их обнаружить.

Но все это кончилось — кончились игры в крепость, классы и футбол. Частично виновен был в этом и Вицек, ибо на этом пустыре Вицек вместе с другими должен был строить дом.

Прежде всего появились инженеры. Они открыли калитку в заборе, которая была заперта в течение долгих лет и на которой ржавели засовы и замки. Инженеры ходили, осматривали пустырь, вбивали в землю колышки, раскрашенные в белые и красные полоски.

Дети с ужасом наблюдали за тем, что происходит на их пустыре: чувствовали, что кончились золотые времена, что придется искать приюта где-нибудь в другом месте.