Московии таинственный посол - Самвелян Николай Григорьевич. Страница 12

Но были в дневнике Геворка записи и вовсе удивительные, даже малопонятные. Например, пьеса, написанная на манер греческой трагедии. В качестве хора выступали бояре, купцы и народ главного города Московии. Основной интригой пьесы был диспут между двумя Иванами: Иваном-царем и Иваном-печатником, которых Геворк на итальянский манер именовал Джованни.

Джованни-царь. Ты отстроил мне печатню. И за то тебе спасибо. Научил печатать книги и других. И за то тебе спасибо вдвойне. Так отчего же ты хочешь ехать в дальние края? Неужто пример князя Курбского покоя не дает?

Джованни-печатник. Еду я не в заморские страны, а туда, где тоже живут русские люди. И там книга нужна не меньше, чем здесь. Ты в пушки веришь. Я верю в книгу, в мудрость, царь. Мудрость в руках народа — это меч против его врагов.

Джованни-царь. Погоди. Победив ливонцев, выйдем к морю, обрушим гордых поляков, тогда и время, чтоб уму да разуму поучиться, найдется. Я ведь и сам охоч до книг.

Джованни-печатник. Ни с книгами, ни с грамотой ждать нельзя. Вон сколько мечей и воинов было у монголов. Надолго ли той силы хватило? Мечи тупеют, воины стареют. У монголов не было книг. Они не могли нас заставить читать свои книги и молиться своим богам. Потому мы их в конце концов одолели. А теперь ты и Казань взял.

Джованни-царь. Так что же, по-твоему, ни крепкая рука кесаря, ни пушки отечеству не нужны? Разве на поэтах держалась слава Рима, а не на легионах?

Джованни-печатник. Легионы многое могут, царь. Легионы могут разгромить соседа, но они не смогли спасти Рим. Рим выжил бы, если бы повсюду теперь пели римские песни и народ знал римскую грамоту. Побить ливонцев мало. Надо, чтоб русскую книгу читали и во Львове, и в Киеве, и в самом Риме.

Хор бояр. Казни его, царь!

Джованни-царь. Но почему? Для чего я должен казнить его? Разве он враг нам?

Хор бояр. Послушай его внимательно, царь! Он хочет дать книгу всем. Если у каждого будут в доме такие же книги, как у тебя, царь, то придет время, когда любой, кто умеет читать и писать, почувствует себя царем.

Хор купцов. Будь мудрее, царь! Книги нужны. Но не всем. Купцы должны уметь читать и писать. Не только бояре и царь.

Народ. Царь, будь заступником народным! Не разреши боярам и купцам оставить народ без книги!

Джованни-царь. Что скажешь ты на это, печатник?

Джованни-печатник. Скажу то, что уже говорил: мне надо ехать туда, где меня ждут тысячи наших соотечественников. Русские книги в Москве вы сможете печатать и без меня, а кто будет печатать их там?

Хор бояр. Казни его, царь! Он вероотступник. Он хочет заменить господа бога нашего книгой!

Хор купцов. Нельзя его казнить. Но из Москвы не отпускай. Пусть печатает книги здесь. Мы эти книги будем возить и в Рим, и в Краков, и во Львов. Но возить будем отсюда. Иначе может выйти так, что русские книги к нам начнут прибывать из Рима. Подумай об этом, царь!

Джованни-царь. Слышишь, печатник?

Джованни-печатник. Слышу.

Джованни-царь. Я не буду тебя казнить. Не буду жаловать. Если хочешь ехать, поезжай. Но знай, что я был против твоего отъезда.

Хор купцов. Не пускай его, царь!

Хор бояр. Казни его, царь!

Народ. Будь ласков к нему, государь!

Мимо окон опять простучали колеса. Вернулся с прогулки Филипп Челуховский. Неужели опять завоет труба? Впрочем, все равно пора закрывать тетрадь. Сегодня написано достаточно. До вечера у Геворка много дел. Занятия со школярами. Половина из них без слуха. Не поют, а ревут, как медведи. Попробуй обучи таких. Остается уповать лишь на собственное терпение.

Обычный, скучный, рядовой день. Таких было много. И они улетают куда-то, в медленно и тяжело текущую реку времени. Может ли человек возвышенной души любить такие дни? Но день минет, и настанет вечер. А он-то сегодня уж не будет обычным. Геворк снова развернул записку, в сотый раз перечитал ее.

И все. Подписи нет. Почерк женский. Бумага французская. С красивыми водяными знаками.

Следует ли идти? Осторожно ли это? Может быть, надо задолго до полуночи спрятаться и выследить того, кто прокрадется к аркаде? В общем, есть над чем подумать до вечера. Но в глубине души Геворк уже догадывался, что раздумывать не над чем, что он обязательно в полночь отправится на условленное место и будет терпеливо ждать. Разве может человек с горячей кровью отказать себе в надежде хоть на один-единственный час сделать жизнь самому себе интересной, увидеть влажный блеск живых глаз вместо утомленных взоров учеников семинарии и иконописных святых? Чего стоят молитва, музыка и стихи, если, кроме тебя самого, их никто не слышит?

Но Геворк ошибался, полагая, что до самого вечера его не ждет ничего интересного. После обеда к нему зашел печатник Иван. Усталый. Нервный. Колючий. Принес маленький ножик для очинки перьев. На рукояти был выгравирован вензель Геворка и две фигурки: голубь и кошка. Ясно, что сделал ножик печатник сам.

— Голубь — это ты, — сказал печатник.

— А кошка? — спросил Геворк.

— Не знаю, — ответил печатник. — Но за каждым голубем наблюдает какая-нибудь кошка, чтобы затем поймать и слопать… Набор готов. Нет бумаги. И денег нет. Выйти на большую дорогу, что ли?

— Можно, — улыбнулся Геворк. — Из тебя выйдет отличный грабитель. Пистолет, шпага и маска.

— Хорошо, подумаю, — сказал печатник.

Иной раз Геворку кажется, что он хорошо изучил характер московита, чувствует этого человека и понимает. Но недавно пришел к Геворку сын печатника Иван.

— Можно посидеть у тебя, отдохнуть?

— Конечно, — сказал Геворк. — Много работаете?

— Очень много. Так нельзя. Загонит нас отец. Из Заблудова парень приехал. Гринь. Рыжий такой. Он в Заблудове помогал. И сюда за нами приехал. Позавчера мы сутки не выходили из друкарни. Гринь положил голову на пресс и уснул. Отец его растолкал и накричал. Гринь плакал, как маленький. Жаль мне его.

— Да для чего вам такая спешка?

— Вы что, отца не знаете? Сколько себя помню, столько и слышу: «Не спи! Быстрее! Давай! Давай!» Все у нас могло быть. И земля. И свой дом. Как князья могли жить.

До чего же похож на печатника младший Иван! Только глаза другие — карие и не такие бездонные.

Смотреть же в глаза старшего Ивана иной раз просто страшно. Вот и сейчас Геворк и не заметил, что давным-давно утонул в этом взгляде…

— Ну о чем ты думаешь? — тихо спросил печатник. — Странным я тебе кажусь? Наверное, Иван или Гринь приходили на меня жаловаться? Что ж, им не позавидуешь. Дела трудные. Денег нет. По грошу, по злотому собираю. А ребятам жить хочется, они молодые… Они не против друкарни, но так, чтобы эта друкарня нам с неба спустилась или кто-нибудь подарил бы ее нам…

— Подарить может князь Острожский.

— Нет! — жестко ответил печатник. — Острожский никому ничего не дарит.

— Ты-то откуда знаешь? Разве ты с ним знаком?

— Да зачем же мне с ним знакомиться? Я и без того вижу, что князь в короли метит. А остальное его мало интересует. Не даст он мне печатать такие книги, какие я хочу.

— Неужели князь против «Апостола» будет?

— А мне не один «Апостол» нужен. Мне разные книги нужны.

— Может быть, тебе в Москву написать? Есть же там люди, которые могли бы собрать для тебя хоть что-то…

— Там сейчас плохо, — сказал печатник. — Не до меня. Ни с Ливонией царь разобраться не может, ни с Крымом. Татары год назад до Москвы дошли. Город три дня горел. А до этого вместе с турками хотели прорыть канал между Волгой и Доном, чтобы к Астрахани и к персам по воде добраться. Только и спасло нас то, что турки математике не учены: не сообразили, что Дон течет на шестьдесят саженей выше Волги. Значит, простой канал не годится, нужны запруды. Да и дно там каменистое. Султан Селим, узнав, что канала не будет, ногами топал и велел казнить двух советников. Да толку что?