По дорогам прошлого - Грусланов Владимир Николаевич. Страница 4
…Приближался рождественский праздник. Чтобы успокоить больных, отвлечь их oт мрачных раздумий начальство решило устроить в госпитале елку.
В актовом зале старой школы, где располагался госпиталь, строили сцену. Визжала лучковая пила, стучали молотки. В руках плотников, одетых в потные солдатские рубахи, мелькали топоры, летели в стороны щепки. Из-под рубанков беспрерывной струей вились змеевидные белые стружки.
Солдаты мастерили декорации. В углу зала сестры милосердия убирали елку. В день праздника больных и раненых солдат накормили хорошим обедом.
— Вечером на концерт! — приглашали сестры. — Выступают лучшие певцы, танцоры, музыканты и рассказчики!
В палатах шумели. Каждый, кто только мог ходить, собирался на концерт. Солдаты приводили в порядок халаты и туфли, брились, намывались, чистились. Санитары вкатили коляски для тех, кто не мог идти сам, но, по мнению врача, мог присутствовать на концерте.
Наступил долгожданный вечер. Устроители концерта, молоденькие сестры милосердия и штатского вида прапорщики и подпоручики нервничали, суетились, по нескольку раз проверяли, все ли готово к началу.
Зрительный зал был переполнен.
Собрались не только выздоравливающие солдаты, но и врачи, сестры, санитары, словом, весь госпиталь. В последнюю минуту в зал вошел генерал, командующий укрепленным районом Трапезунда, и его жена, молодая красивая женщина. С ними прошли в первый ряд на мягкие кресла человек восемь штаб-офицеров.
Молоденький, похожий на испуганного воробья прапорщик-конферансье объявил начало концерта. Одно за другим проходили выступления. Танцоры лихо отплясывали лезгинку и гопак. Певцы пели цыганские романсы и старинные русские песни. Матрос с забинтованном рукой, словно настоящий актер, прочитал стихотворение об умирающем гладиаторе. Зрители неистово хлопали в ладоши. Особенно шумно принимали выступления женщин, сестер милосердия.
— Сейчас гости из соседнего госпиталя, подпоручики Смирнов и Потехин, исполнят романсы и песни под аккомпанемент гармоник, — торжественно объявил конферансье.
С легким шумом открылся занавес. Аплодисменты усилились. Посреди сцены стояли две ширмы с нарисованными на них гренадерами французской армии Наполеона Бонапарта в белых штанах в обтяжку и синих мундирах с красными эполетами. На голове одного и другого высилась отделанная темным мехом гренадерка с медным одноглавым орлом, вонзившим когти в молнии. С левой стороны гренадерки горделиво возвышался красный султан из перьев. Вместо лиц у гренадеров зияли вырезы — круглые отверстия.
Не успели зрители как следует рассмотреть расписные ширмы, как из-за кулис с одной и другой стороны сцены вышли два молодых подпоручика с тщательно подбритыми, тонюсенькими золотистыми усиками.
В руках они держали легкие гармоники. Артисты чувствовали себя на сцене свободно. При взгляде на подпоручиков невольно хотелось сказать: «Ну и симпатяги!»
А симпатяги, улыбаясь во весь рот, остановились посреди сцены, ближе к ширмам, поклонились публике и под аккомпанемент гармоник спели вальс «На сопках Маньчжурии», потом матросскую песню о «Варяге»: «Наверх вы, товарищи, все по местам…»
Успех певцов был необычаен. Довольные зрители хлопали в ладоши громко и долго.
— Давай еще…
Громче всех выражал восторг бородатый солдат из палаты Измайлова. Забинтованная рука не позволяла ему хлопать в ладоши, так он другой, здоровой, колотил по своему колену и вместе со всеми настойчиво кричал!
— Еще, еще!
Угомонившись, бородач доверительно наклонился к соседу:
— Ах, заешь его вошь, как откалывает! И откуда такое, скажи на милость?
— Ты что, знаешь их?
— Так то же Володимир наш, забодай его козел!
Сосед недоумевал.
— Какой там Володимир? — усмехнулся он.
— Да наш, палатный, Измайлов.
— Разведчик?
— Он самый! Ты вглядись, вглядись в того, что слева.
— Вроде он… — неуверенно согласился сосед. — Нет, не он! — сказал солдат минуту спустя. — Владимир пошире в плечах, да и чернявый он, а эти оба светлые, с рыжинкой. А усы! Он же без усов.
Артисты уходили со сцены и вновь возвращались. С большим трудом конферансье успокоил шумливых зрителей и объявил, что подпоручики Смирнов и Потехин исполнят песню «Во Францию два гренадера».
Под грохот аплодисментов подпоручики скрылись за ширмами, на которых были нарисованы французские гренадеры. И сразу у гренадеров появились живые, веселые лица, украшенные усиками в ниточку.
Зал затаил дыхание. «Гренадеры» запели.
Они не спеша, широко, с большой сердечной теплотой выводили слова песни:
Пальцы артистов проворно бегали по клавишам гармоник и извлекали из них такие берущие за душу звуки, что скоро чуть ли не все зрители из выздоравливающих солдат тихонько подпевали вслед за исполнителями:
Гренадеры запели второй куплет песни:
В зале стало тихо-тихо. Солдаты слушали певцов с упоением. Гренадеры запели:
На лицах зрителей, в их глазах вспыхнули огоньки удивления, некоторой растерянности и недоумения.
Со сцены неслись знакомые слова, а мотив песни говорил совсем о другом. Артисты пели о гренадерах, а на гармониках наигрывали запрещенную царским правительством крамольную «Марсельезу»!
Все ясно слышали звуки бунтарской песни, которая звала вставать в ряды борцов и с оружием в руках драться за свободу и счастье трудовых людей.
Словно вспышка огня пробежала по солдатским рядам от пламенного мотива песни. Кое-кто толкал сидящего рядом товарища и, усмехаясь, покачивал головой, как бы порываясь сказать: «Ну и ну…» Другие, посмелее нравом, подхватили мотив и стали подпевать артистам.
Скоро небольшой зал наполнился гулом голосов. Они звучали все громче и громче. Никто не произносил ни одного запретного слова песни, но уже почти все солдаты, сжав плотно губы, напевали страшный для царского строя мотив.
На сцену выскочил конферансье. Растерянно поглядев на расписных «гренадеров», он крикнул им что-то и махнул рукой за кулисы.
Но ни артисты на сцене, ни солдаты в зале не обратили на него внимания, как будто он и не выходил.
Пожимая плечами; мол, я здесь ни при чем, офицерик съежился и, поглядывая на генерала и его супругу, быстро исчез со сцены.
Все это длилось одну, может быть, две минуты.
Командующий укрепленным районом поднялся с кресла, взял под руку жену, негодующе оглядел солдат и покинул зал.
Адъютант с аксельбантами на офицерском кителе закричал, размахивая руками:
— Замолчать! Крамольники!
Но артисты будто не замечали того, что происходит, в зале. Они вышли из-за ширмы и пели, подыгрывая себе на гармониках, словно издевались и над сбежавшим генералом и над орущим в растерянности адъютантом.
Из зала неслись возмущенные слова офицеров:
— Арестовать! Немедленно!
Но певцы бесстрашно стояли перед ширмами и играли на гармониках все тот же пламенный мотив, а за ними торжественно и величаво, по-прежнему без слов, подпевали выздоравливающие воины, солдаты царской армии.
— Под суд! Под суд! — бушевал адъютант.
В перерыве между двумя взрывами криков он приказал вызвать охрану госпиталя. В зале началась сумятица, забегали офицеры, засуетились, успокаивая солдат врачи и сестры.