Как мы росли - Карпенко Галина Владимировна. Страница 17

Долго беседовали Чапурной и Оксана Григорьевна. Два коммуниста, два товарища, которым вместе работать.

— Я очень трусил сначала. Как, думаю, за это дело браться? — рассказывал Чапурной. — И вот второй месяц с ними вожусь. Народ неплохой, но нужен глаз да глаз. Последнее время — беда. Девчонки у меня без всякого присмотра. Сегодня двое чуть не потонули. У нас в парке пруд большой, так они решили в ящике от комода в плавание пуститься; выехали на середину, а ящик на клею — размок. Стали тонуть. Хорошо, успели вытащить, а они — сразу спорить. Клавка там такая есть — познакомитесь. «Мы бы, — говорит, — и не потонули, потому что вода только сверху, а внизу лёд». Отчаянная девчонка и каждый раз норовит сухая из воды вылезть.

— Я, по-моему, только что её видела, совершенно мокрую, — сказала Оксана Григорьевна.

— Где видели?

— Только что они шли в парке с ящиком.

— Ну вот! Что с ними делать? Это она опять бегала на пруд ящик вытаскивать. Ну, погоди! Не хотел наказывать, а накажу.

— Как же вы их наказываете?

— Как наказываю? Не разрешаю вечером на разговор приходить — вот как. Пусть сегодня посидят посохнут.

Чапурной встал и поглядел в окно, но за окном никого не было видно.

— А какие же у вас разговоры?

— Не успеваю их воспитывать, — ответил Чапурной. — Днём я занят: то за продуктами, то за дровами ходишь, всё хлопоты. А вечером — говорим. Я им, что знаю, про жизнь рассказываю, ну и они мне — вот и разговариваем… Они уже ждут меня. Не слыхали, как сейчас в дверь скреблись?

— Нет, не слыхала.

— А мне можно с вами пойти? — спросила Чапурного Оксана Григорьевна.

— Думаю, что сегодня не стоит, — сказал Михаил Алексеевич, — незнакомый вы им человек. Завтра они на вас поглядят, тогда пожалуйста. А сегодня устраивайтесь, отдохните с дороги.

Оксана Григорьевна не обиделась на Чапурного: она понимала, что он прав. Сегодня она ему, наверно, помешала бы, а завтра будет помогать.

Разговор

В тёмной спальне, укрывшись с головой одеялом, лежала Варя. Она тоже сегодня плавала и тонула, а теперь вот приходится лежать. А там, наверно, у печки, дядя Миша рассказывает самое-самое интересное! Варя высунула голову и позвала тихонько Люську. Люська не откликнулась — она, наверно, пригрелась и заснула.

Глупая Люська — испугалась! А когда тонули, даже ревела.

Клавку Варя не окликала — они уже успели поссориться. Клавка лежала не шевелясь, даже не слышно было, как она дышит. Да и как услыхать, когда на самом деле Клавки в постели не было! Завернувшись в одеяло (вся одежда её была ещё мокрая), Клавка давно сидела позади всех ребят в другой спальне, где шёл разговор. А на кровати лежали одни подушки.

Ребята, кто на кроватях, кто на полу, устроились тесным кругом и слушали, как Чапурной рассказывает про свою жизнь.

— Было это давно, когда я на заводе работал. Попал я тогда в царскую тюрьму. Уж и не помню, который раз вызывали нас к следователю — меня и Галкина; он у нас в цеху подмастерьем был. «Последний раз вас спрашиваю, — кричит следователь, — кто собирал вас? Кто речи говорил?» Я уже отвечать не мог и на ногах не стоял. Оттащили меня в сторону, а Васю Галкина ещё допрашивали.

В это время, смотрю, вводят нашего Пашку-слесаря. Он тоже про сходку знал, только не был с нами. В тот день его мастер поставил работать в вечернюю смену. «Ну вот, думаю, и Пашку забрали! Кто же про него узнал? Его ведь не было на сходке!»

Увидел следователь Пашку и велел Галкина увести, а про меня забыл, что ли, или уже решил, что я в полном бесчувствии и не вижу и не слышу. Подошёл Пашка к столу. Следователь ему говорит: «Садись».

Мне он тоже первый раз сказал: «Садись». Это, думаю, ещё ничего! Дальше что будет… Вижу, Пашка сел спокойно. Молодец, так и надо. Теперь Пашка молчи — и всё. Только, слышу, Пашка не молчит, а говорит: «Узнал, ваше благородие, вот весь их списочек».

И передает следователю бумажку; тот читает. А Пашка опять говорит: «Главный у них Петров. Это не из рабочих», — и всё ему подробно рассказывает. И про нас с Галкиным рассказал. «Они, — говорит, — ваше благородие, хоть и сопляки, а всё же помощь: и то и сё. И опять же, листовочки разносят».

Стали они прощаться. Следователь ему и говорит: «Вот тебе синенькую — это, значит, пять рублей — и иди. А я тебя, когда надо, опять вызову».

Принесли меня в камеру. Я по дороге и глаз не открывал. Только меня принесли, сразу вызвали на допрос Петрова. А я ему непременно должен ведь рассказать про Пашку, предупредить, что он нас выдал. А не успел…

Вернулся Петров и говорит: «Не знаю, каким образом, но сведения для суда они получили». Я его подзываю, а он не подходит. «Подожди, — говорит, — подожди… И не надо оправдываться».

Тут я понял: наверно, он думает, что я рассказал про всё следователю. И заплакал. Совсем мне плохо стало. Крикнуть не могу — больно.

А Петров присел на корточки, гладит меня и говорит: «Глупый ты ещё, глупый! Не надо плакать, не надо…» — «Послушайте, — говорю я, — это Пашка, он синенькую получил». И всё, что слышал, ему рассказал. Хорошо, что успел, потому что к вечеру его перевели от нас в отдельную камеру.

А потом был суд. Судили всех и даже нас с Галкиным сослали в Сибирь.

Но про Пашку я не забыл. Только бы, думаю, мне его встретить! В Сибири я его, конечно, не встретил. Чего ему в Сибири было делать? А вот на войне встретились. Увидел я его случайно. По глазам моим, что ли, он понял, что от меня хорошего ждать нечего. Встретились мы в лесу во время боя. Ну, думаю, теперь не уйдёшь! Пристрелю тебя, и всё! Я-то подумал, а он выстрелил и убежал. Вот какое дело…

— Убёг! Убёг! — раздался крик. — Его же ловить надо было! Сразу надо было ловить!

Это кричала Клавка. Она стояла на тумбочке, закутанная в одеяло. Появилась она так неожиданно, что даже Чапурной растерялся.

— Видишь ли, какое дело… Ловить, конечно, надо было сразу, но так получилось, ничего не поделаешь. Пришлось мне Пашку ловить второй раз. Но об этом завтра.

— Сегодня, сегодня! — закричали ребята. — Михаил Алексеевич!

Клавка слезла с тумбочки.

— Погоди, погоди… — сказал Чапурной. — Я же тебя наказал!

Клавка молчала.

— Я же запретил тебе приходить! Откуда ты взялась?

— Сама пришла, — ответила Клавка и отодвинулась в самый дальний угол, куда не доставал свет от печки.

— Михаил Алексеевич, расскажите дальше! — приставали ребята.

— Дальше… Что же дальше… Поймали Пашку и судили как провокатора.

— А он тогда вам в руку попал? — спросил кто-то.

— То-то и дело, что в руку. — Чапурной положил уголёк в свою трубочку, снова раскурил её и сказал: — Ну, спать, ребятня, спать! В печку больше подкладывать не нужно, пусть прогорит. Кто будет закрывать трубу?

— Я, — сказал Федя Перов.

— Ну, смотри, аккуратно!.. А ты живым манером в постель, нечего в одеяле разгуливать! — Чапурной посмотрел Клавке вслед и сказал: — Ах ты, мореплаватель, у меня с тобой отдельный разговор будет!

Ребята стали укладываться. Федя Перов мешал в печке угли. Михаил Алексеевич ещё раз велел хорошенько посмотреть, чтобы всё прогорело, и пошёл к себе.

Проходя мимо кладовочки, он услыхал шум. Кто-то метнулся от него в сторону, в темноту.

Чапурной остановился и сказал громко:

— Опять балуешь? Ну, погоди…

Из темноты никто не отозвался. Чапурной постоял, хотел высечь из зажигалки огонь, да зачем? Он и так знал, кто стоит рядом с ним и не дышит. Опять Персик норовит что-нибудь стянуть.

— Иди спать, — сказал Чапурной. — Живо!

Раздались лёгкие шаги. Всё дальше и дальше по коридору, пока совсем не затихли.

Давайте знакомиться

На следующий день утром Оксана Григорьевна пришла к старшим девочкам.

— Они у меня совсем одичали, — предупредил её Чапурной. — Уж вы на них не обижайтесь — никто с ними по-хорошему ещё не говорил. И с воспитательницей у них неприятность получилась.