Встречи в тайге - Арсеньев Владимир Клавдиевич. Страница 16

Вдруг я вспомнил про ружье. «Надо стрелять, — мелькнула у меня мысль. — Непременно надо стрелять, а то будет поздно…» Я вскинул ружье и нажал на спуск. Курок щелкнул, но выстрела не было. Я снова взвел курок, и опять выстрела не было. В это время сзади меня появились наши стрелки. Видя, что я целюсь в тигра и не стреляю, они решили открыть огонь по зверю с дальнего расстояния. Но их ружья, пробывшие двое суток на морозе и, вероятно, густо смазанные маслом, тоже дали осечку.

Тигр еще минуту, постоял на месте, затем повернулся и, по временам оглядываясь назад, медленно пошел к лесу. В это мгновение мимо нас просвистели две пули, но ни одна из них не попала в зверя. Тигр сделал большой прыжок и в один миг очутился на высоком яру. Здесь он остановился, еще раз взглянул на нас и скрылся в кустарниках.

Мы вчетвером отправились на то место, где только что стоял тигр, и там, на льду, за колодником, увидели наполовину съеденную собаку.

Взволнованный, я сел на бурелом, не зная, что делать. Винтовка удэхейца была еще у меня в руках. В сердцах я швырнул ее, как палку, в кусты.

Когда удэхеец узнал, что все три ружья дали осечку, он пришел в неописуемое волнение. Я стал ругать его берданку, но у него на этот счет были свои соображения.

Тигр в его глазах стал еще более священным животным. Он все может: под его взглядом и ружья перестают стрелять. Он знает это и потому спокойно смотрит на приближающихся людей. Разве можно на такого зверя охотиться! И, не говоря больше ни слова, удэхеец поднял свою берданку, сдунул с затвора снег и молча отправился по лыжне назад в свою юрту. А мы сели на колодину и стали думать, что делать дальше.

Мы решили насторожить два ружья по сторонам мертвой собаки. Третья сторона была защищена высоким яром, а четвертая оставалась открытой.

Мне пришла в голову счастливая мысль — насторожить в этом месте самострел.

Поставив ружья, мы замели следы и по льду протоки направились обратно к юрте. Удэхеец дал нам свой самострел, показал, как надо его ставить, но опять сказал, что охотиться на тигра он не будет.

Мы с Крыловым вернулись обратно к мертвой собаке. Закрыв самострелом доступ к ней со стороны протоки, мы взобрались на противоположный крутой берег и стали караулить тигра.

Я сидел за кустом и не смел шевельнуться. Иногда мне казалось, что я вижу какую-то тень на реке. Наконец стало совсем темно, и нельзя уже было видеть того места, где лежала мертвая собака. Я поднял ружье и попробовал прицелиться, но мушки не было видно.

— Надо идти, — сказал я тихонько Крылову, — начинает сильно морозить.

— У меня ноги тоже озябли, — ответил казак.

И мы вернулись в юрту.

Там уже все спали, только удэхеец сидел у огня и ожидал нас. Мы поели мороженой рыбы, напились чаю, легли на медвежью шкуру и заснули как убитые.

Часов в шесть утра меня разбудила жена удэхейца. Она сварила нам две рыбины с икрой и чумизой. Я спросил, не было ли ночью слышно выстрела. Удэхеец ответил, что он всю ночь не спал, но ничего не слышал. Я попросил его сходить к настороженным ружьям.

Скоро Маха вернулся взволнованный и рассказал, что он видел спущенную тетиву самострела и кровь на снегу. Это сразу подняло наше настроение. Если тигр ранен серьезно, то он далеко не уйдет и заляжет где-нибудь поблизости.

Мы побежали к месту происшествия.

В глаза нам прежде всего бросился взрыхленный снег и на нем многочисленные ярко-красные пятна крови. Очевидно, тигр пришел к мертвой собаке незадолго перед рассветом. Обойдя ружья, он остановился с лицевой стороны и, не видя преграды, потянулся к своей добыче, задел волосяную нить и спустил курок лучка. Стрела попала ему в левую лопатку. Тигр сделал громадный прыжок, и, изогнувшись, старался зубами вытащить стрелу, но лапы его все время скользили по льду. Он свалился в полынью, но тотчас выбрался оттуда. Тут же валялось помятое зубами древко стрелы, но наконечник остался в ране и, видимо, сильно беспокоил зверя. Видно было, что тигр долго старался достать его. Наконец он забился под яр. Здесь, упершись спиной в скалу, передними лапами в бурелом, а задними в смерзшуюся гальку, он зубами захватил наконечник стрелы и вырвал ее из лопатки.

В этом месте на снегу было больше всего крови. Освободившись от стрелы, тигр тотчас направился в лес. Сначала он волочил лапу, но затем стал на нее легонько наступать. Он шел и выбирал места, где были гуще заросли и меньше снега. След, оставленный правой лапой, был глубокий, а след левой только слегка отпечатывался на снегу. Видно было, что зверь берег больную ногу и старался не утруждать ее. Крови на снегу оставалось все меньше. Значит, зверь был ранен нетяжело, и вряд ли нам удастся догнать его скоро.

Чем дальше, тем лес был гуще и больше завален буреломом. Громадные старые деревья, неподвижные и словно окаменевшие, то в одиночку, то целыми рядами выплывали из чащи. Здесь царил сумрак, перед которым даже дневной свет был бессилен.

Один раз мы подошли совсем близко к тигру. Он забрался под бурелом и лежал на боку, видимо зализывая рану. Он так был занят этим делом, что не заметил, как мы подошли к нему почти вплотную.

В таких случаях надо быть очень осторожным.

— Капитан, — шепнул мне удэхеец, — не надо торопиться!

И в этот самый миг я увидел большое пестрое тело, мелькнувшее по другую сторону лесного завала. Зверя заметил и Рожков, но так же, как и я, не успел выстрелить.

Мы хотели продолжать преследование, но удэхеец говорил, что дальше гнать зверя бесполезно, потому что он ранен слабо, успел оправиться и не только не избегает бурелома, а, наоборот, всячески старается идти там, где гуще заросли и больше валежника.

Доводы удэхейца были убедительны, но мы все же решили еще раз испробовать счастье. После скудного завтрака, поглотав немного снега, чтобы утолить жажду, мы отправились снова за тигром. По следам его было видно, что он сначала пошел прыжками, потом рысью, а затем опять перешел на шаг.

Вдруг шедший впереди Крылов остановился и, указывая на землю, сказал тихонько:

— Тигр обходит нас.

Действительно, наискось и поперек следа преследуемого нами тигра шел еще другой такой же след. Хромота на левую лапу выдала тигра с головою. Стало ясно, что, выведенный из терпения настойчивым преследованием, он решил сам перейти в наступление. Он сделал большую петлю и, перейдя свой след дважды, решил где-нибудь устроить засаду. Дело становилось серьезным. Мы удвоили внимание и пошли еще медленнее. Вскоре тигр пересек свой след в третий раз.

Мы так увлеклись охотой, что и не заметили, как исчезло солнце и серый холодный сумрак спустился на землю.

— Плохо, — говорил удэхеец, поглядывая наверх, — тучи. Снег большой будет.

В лесу стало совсем сумрачно. Казалось, будто стволы деревьев плотнее сдвинулись между собой, чтобы, преградить нам дорогу.

— Я взглянул на часы. Было около пяти часов вечера.

Надо было возвращаться назад, хотя бы для того, чтобы утолить голод. Обстоятельства принуждали нас оставить «поле боя» за зверем. Голос благоразумия подсказывал, что как бы тигровая шкура ни была дорога, своя все же дороже.

Над тайгой пронесся порыв ветра. Лес зароптал, зашумел. И тотчас весь воздух наполнился белесоватой мутью, в которой потонуло все, что еще было видно до сих пор.

— Надо торопиться, — сказал Крылов, а то как бы нам не пришлось ночевать в лесу.

Мы прибавили шагу. Лыжню быстро заносило снегом, она была чуть заметна. Скоро следы пропали совсем. Крылов остановился. Тогда удэхеец пошел вперед. Он хорошо знал эти места и прокладывал новую дорогу через снежные сугробы, напрямик к своей юрте. Стало совсем темно, трудно было рассмотреть, что делается в десяти шагах.

Я опасался за своих стрелков, которые легко оделись, чтобы удобнее было преследовать зверя.

Про тигра я совершенно забыл и думал только об одном: как бы поскорее добраться до юрты. Наконец мы подошли к месту, где были насторожены наши ружья около мертвой собаки. Это всех нас подбодрило. Еще минут десять хода — и я увидел между деревьями красноватые клубы дыма, которые вместе с искрами вырывались из отверстия в крыше юрты.