К истокам слова. Рассказы о науке этимологии - Откупщиков Юрий Владимирович. Страница 28

Глава одиннадцатая

Слова и вещи

До сих пор речь у нас шла о родстве языков, а также о фонетике, словообразовании и семантике, то есть о вопросах сугубо лингвистического характера. Но этимологи вынуждены постоянно сталкиваться в своей работе с такими проблемами и вопросами, которые нередко весьма далеко отстоят от лингвистики. Одна из таких проблем известна в этимологической литературе под названием «слова и вещи».

О брюкве, растущей на дереве

«Тыква — единственная съедобная разновидность семейства апельсиновых, произрастающая на севере, если не считать гороха…» Эти и другие подобного же рода полезные агрономические сведения встретили однажды в газетной статье ошеломлённые американские фермеры. Действие происходило… в юмористическом рассказе Марка Твена «Как я редактировал сельскохозяйственную газету». В той же газетной статье автор её писал о посеве гречневых блинов, о брюкве, растущей на дереве, о гусаках, которые в жаркую пору года начинают метать икру, и о прочих столь же любопытных вещах.

Чтобы не оказаться в печальном положении незадачливого редактора сельскохозяйственной газеты, этимолог должен знать не только закономерности, связанные с изменением звуков или с особенностями образования и изменения слов. Иначе говоря, он не может ограничиться только теми знаниями, которые непосредственно связаны с языком. Для того чтобы писать о происхождении слова, нужно иметь достаточно ясное представление о том предмете, который данным словом обозначается. В противном случае чисто «бумажное» исследование, оторванное от реальных фактов, легко может привести к появлению своего рода этимологической брюквы, произрастающей на дереве.

В самом деле, вспомните приведённый выше пример с мнимым происхождением слова выдра от выдрать (шерсть).

Правда, случай с выдрой не относится к числу этимологии, признанных специалистами-языковедами. Но бывает и так, что даже специалисты-этимологи испытывают затруднения, когда дело касается не слов, а обозначаемых ими предметов. Взять хотя бы следующий пример.

Покрывался ли стог?

Русское слово стог и соответствующие ему слова в других славянских языках некоторые учёные сопоставили с древнегреческим stego [стeго:] ‘покрываю’, с литовским stogas [стo:гас] ‘крыша’ и с целым рядом других родственных индоевропейских слов.

В фонетическом отношении эта этимология не может вызывать никаких сомнений: сравниваемые слова совпадают между собой буквально «звук в звук». Древнегреческое stego относится к русскому стог так же, как, например, латинское tego [тeго:] ‘покрываю’ относится к toga [тoга] ‘тога’ (буквально: ‘покров’). Различие между гласным е в корне глагола и гласным о в корне существительного является одной из наиболее типичных (и уже знакомых нам) особенностей образования слов в различных индоевропейских языках. Сравните, например, в русском языке:

везу — воз

теку — (по)ток

гребу — (су)гроб

беру — (на)бор

несу — ноша

бреду — брод

Казалось бы, всё получается хорошо: и звуковые соответствия соблюдены, и словообразовательные закономерности совпадают с хорошо известными языковыми фактами. Да и смысл получается неплохой: стог — это не просто куча сена или необмолоченного хлеба, а куча сена (хлеба), покрытая от дождя. Подобно тому как ноша — это ‘нечто несомое’, набор — ‘нечто набранное’, сугроб — ‘сгребённое’, ‘сгребённый (снег)’, так и стог означал: ‘покрытое (сено)’, ‘покрытый (хлеб)’. Но давайте заглянем теперь в этимологический словарь чешского и словацкого языков, написанный выдающимся чехословацким лингвистом Вацлавом Махеком. Перу этого учёного принадлежит большое количество работ, в которых изложено немало новых, обычно очень интересных этимологий. Много внимания В. Махек всегда уделял реальной стороне этимологии, в его словаре нередко приводятся рисунки, воспроизводящие те предметы, о которых пишет автор. Поэтому, когда В. Махек, возражая против изложенной этимологии слова стог, пишет, что «стог никогда не покрывается», с его замечанием нельзя не считаться.

Возражение В. Махека относится не к лингвистической стороне вопроса, но тем не менее если бы оно оказалось верным, то вся приведённая выше стройная аргументация оказалась бы весьма основательно поколебленной. Однако в данном случае В. Махек ошибся. Дело в том, что стог сена или необмолоченного хлеба не всегда покрывается сверху от дождя. Возможно, что в тех сельских местностях, в которых приходилось бывать чехословацкому учёному, стога, действительно, не покрываются. Но в многочисленных русских деревнях можно убедиться воочию, что этимология *stego ‘покрываю’ > стог ‘покрытое (сено, хлеб)’ подтверждается не только чисто лингвистическими аргументами.

Пример со словом стог самым убедительным образом показывает, сколь важное значение при установлении происхождения слова могут иметь факты внеязыковые — факты реальной действительности.

Языковеды и историки

Известный польский этимолог А. Брюкнер как-то сказал, что одно слово историка может сразу же свести на нет весьма пространные и детально аргументированные доводы лингвиста. В этом высказывании заключена значительная доля истины, но… не вся истина. Нередки случаи, когда, наоборот, языковед поправляет историка.

Знаменитый римский полководец, политический деятель и историк Гай Юлий Цезарь писал, что «германцы не занимаются земледелием». А вот исследования языковедов показали, что в древних германских языках существовали слова со значениями ‘пахать’, ‘сеять’, ‘зерно’, ‘колос’, ‘ячмень’, ‘борона’ и другие. Причём эти слова не могли возникнуть в германских языках после того времени, когда жил Цезарь (I век до н. э.), потому что все они имеют надёжные соответствия в родственных индоевропейских языках. Не могли эти слова и быть заимствованными из других языков, ибо по своему звуковому составу они являются исконно германскими словами.

Следовательно, остаётся предположить, что Юлий Цезарь, встречавшийся с германцами почти исключительно на поле битвы, не был достаточно хорошо осведомлён о развитии земледелия у германцев. Тем более, что сталкиваться ему приходилось далеко не со всеми германскими племенами.

Неистощимая скотница

Таким образом, отношения между словами И вещами не являются отношениями односторонними. Не только знание вещей помогает надёжнее проследить пути возникновения и развития соответствующих слов, но и, наоборот, знание слов и особенностей их развития позволяет по-новому осветить историю отдельных вещей и событий.

Рассмотрим ещё один подобного рода пример — на метериале более нам близком, чем Юлий Цезарь и германцы.

В одном из памятников древнерусской письменности можно найти такое место: «Но скотница твоя… не скудна есть и неистощима, раздаваема и не оскудеваема» Если исходить из современных нам значений слова скотница — а) ‘работница, ухаживающая за скотом’ и б) ‘помещение для скота’, — то приведённый отрывок будет звучать по меньшей мере странно. И даже когда мы узнаем, что в древнерусском языке слово скот(ъ)ница значило ‘казна, казнохранилище’, у нас всё равно останется чувство неудовлетворённости: а при чём же здесь всё-таки скот?

Дело же здесь в том, что в древнерусском языке слово скот, наряду с его современным значением, имело также значение ‘деньги, имущество’. Что это — случайное совпадение? Оказывается, нет. Понятия ‘скот’ и ‘деньги, имущество’ этимологически связаны между собой во многих языках.

Так, древнефризское [74] слово sket [скет] означало и ‘скот’, и ‘деньги’, латинское pecu [пeку] — ‘скот’, а производное от него pecunia [пекy:ниа] — ‘деньги, имущество’, древнеанглийское feoh [фeох] значило и ‘скот’, и ‘имущество, деньги’.