Сын бомбардира - Лезинский Михаил. Страница 18

Иногда прогромыхает телега со снарядами, прокатится подвода с ранеными или убитыми.

Дороги не расчищают — все силы отданы бастионам. Живы будут бастионы — жив будет город.

За время последних боёв на Шварц–редуте вышло из строя больше половины артиллеристов. Оставшиеся в живых ветераны под огнём обучают новичков стрельбе из пушек. Новички — это вчерашние артельщики, каптенармусы, повара, мастеровые.

Коля Пищенко, чёрный от гари, охрипшим голосом даёт наставления коку.

— Я вам так скажу, — веско произносит мальчик, — для пушки самое главное — пыж вогнать потуже.

Видно, на всю жизнь запомнилась парню отцовская наука!

Кок почтительно кивает головой.

—…ежели будет зазор, плюхнется «лохматка» за вал — не далее. Кому польза? — поднимает палец юный наставник.

— Кому? — заворожённо переспрашивает кок.

— «Кому, кому»! Знамо дело — Пелисье! — снисходительно поясняет мальчик.

— А вчерась Пелисье разорвало на клочки, — неожиданно сообщает кашевар. — Нема больше нашего горлана.

Кок приподнял руку, чтобы перекреститься, но на миг задержался. «Подобает ли молиться господу богу за петуха убиенного? Животная ведь?» Но, поразмыслив, всё же перекрестился. «Петух — то ж божья тварь, и греха в этом нету!»

— Пелисье? Нашего?!

— Нашего. Того б, французского, складнее было. Да где его уцепишь? По блиндажам тот Пелисье ховается.

Колька помрачнел. Ему жалко весёлого петуха, ради которого рисковал жизнью.

— Сховать получше не смогли, — укоряет он кока, — в нашу «фурлыгу» засадили бы, может, и не прихлопнуло тогда!

— Да разве уцелеет ноне кто на бастионе? — рассудительно отвечает кашевар. — Люди гуртом гибнут, это тебе не какая-то там животная!.. Ложись! — неожиданно кричит он и бросается на землю.

Рядом громыхнула бомба. У соседней пушки кто-то вскрикнул и сразу же замолчал — видно, убило.

Кока и Николку обсыпало землёй. Кашевар ощупал себя — как будто цел!

— Живой? — толкнул он Кольку.

— Живой! — парнишка вскочил и стал отряхиваться.

— Ну, а коли живой, то давай продолжай ученье. Не ровен час, поранят тебя, али ещё что…

— Заряжайте! — командует Колька.

Кок, натужась, подтащил ядро и стал заряжать пушку, припоминая наставления юного бомбардира.

— Поспешайте, — торопил Колька, — прибойник не кривить… Так… так… хорошо, — он сам припал к прицельной планке, удовлетворённо скомандовал:

— Пли!

Кашевар поднёс к запальному отверстию шипящую пороховую свечу, и пушка, вздрогнув, выплеснула бомбу на французские траншеи.

— Теперь дело пойдёт, — одобрил Колька и отошёл к своим мортиркам.

Их у него вновь было две — на радость Николкину, взамен разбитой батарейцы раздобыли мальчугану новую кегорну, точь–в-точь, как ту, что разбило!

Обстрел редута заметно усилился. Усилился и обстрел всех бастионов. С земляного вала хорошо видно, как загорелся пороховой погреб на Малаховой кургане и весь курган превратился в чёрное, исполосованное багровыми языками облако.

Наступила тревожная ночь. Город полыхал кровавым заревом. В бухте горел фрегат «Коварна», гружённый спиртом, и зеленоватое пламя освещало развалины бастионов левого фланга обороны, помогая врагам вести ночью пристрелочный огонь.

К утру бомбардировка поутихла.

Начинался 349–й день обороны.

— Идут!

— Спокойно, Николка.

— Палить надобно…

Кок взглянул в сторону офицерского блиндажа: на крыше его стоял лейтенант Ханджогло и спокойно наблюдал за противником.

— Будет указание, Николка. Его благородие не прозевают.

В эту минуту лейтенант повернулся, словно подслушал разговор, и, не повышая голоса, как-то по–домашнему скомандовал:

— Картечью… Пли!

Прогремел выстрел. Рядом отозвалось другое орудие.

«Кок палит», — отметил про себя Николка.

Кок стрелял, как истый бомбардир. Худой, в обгорелом тельнике, он метался от пушки к бомбам и обратно. Быстро заряжал и стрелял беспрестанно, не прислушиваясь к командам — да их и не было слышно. Кок командовал сам себе:

— По французу — пли! По турку — пли! По сардину — пли!

Рядом с пушкой упал бочонок. В днище его дымился фитиль.

— Это что ещё за штуковина? — удивился кок!

— Мина! — раздался голос сигнальщика. — Ложись!

Колька припал к земле, а кок бросился к бочонку, как страус, делая двухметровые шаги.

Фитиль зловеще продолжал шипеть и дымиться — огонёк подбирался к днищу. Кок схватил лопату и, недолго думая, обрубил фитиль.

Теперь мина была не опасна. Теперь это был просто бочонок со ста килограммами пороха.

— Чуть на небеси не вознесли! — кок спрыгнул в ров.

Николка хотел что-то спросить у него, но кок с виноватой улыбкой проговорил:

— А меня, кажись, поранило…

— Куда? — встрепенулся мальчишка.

— Вроде туточки, — кок неуверенно поднял руку, словно боясь ошибиться,

Николка разорвал тельник и увидел у предплечья кровавое пятно.

— Должно, «лебёдушка» поцеловала, — поморщился кашевар. — Эк, жалит, хвороба!

Парнишка стал поспешно накладывать повязку. Нужно было торопиться — синие мундиры совсем близко..

Краем глаза Николка заметил, что одна из колонн повернула к пятому бастиону, другая движется прямо на них.

Лейтенант Ханджогло приказал прекратить огонь: навстречу французам разворачивался Житомирский полк.

Колька видел, как сошлись, смешались в пёструю, скрежещущую толпу две волны. Блестя, словно рыбы, выпрыгивали над головами сабли и стрелы штыков. Доносились отчаянные крики озверевших людей.

Схватка шла в ста метрах от редута. Артиллеристы, забыв про опасность, выскочили на вал. Когда б не приказ «оставаться у орудий!», все они были бы уже там — с житомирцами.

Бой был коротким, как вспышка молнии, и, как молния, испепеляющим: колонна французов не возвратилась в траншеи, но и наших пехотинцев осталось не больше двух десятков.

А из второй параллели вражеских окопов уже вырастала новая волна. И она захлестнула Шварц–редут. Сине–красные мундиры смешались с полосатыми тельняшками матросов и холщовыми рубахами солдат. Защитники редута дрались кто чем мог: ядрами, камнями, прикладами. Схватка шла между орудиями, на крышах землянок…

Колька, спрятавшись за разбитой пушкой, палил из трофейного пистолета. Рядом раздалась дробь вражеских барабанов. И тут он увидел, как француз на валу пытается укрепить знамя. В исступлении Колька стреляет в него несколько раз. Но всё мимо, мимо, мимо! И тут, когда он уже отчаялся сбить ненавистный трёхцветный стяг, ядро с пятого бастиона разрывает в клочья вражеского знаменосца вместе со знаменем.

За траверсом редута послышалось громовое «ура!». Ещё не успев сообразить, в чём дело, французы бросились назад и неожиданно оказались в мешке.

Севастопольцы выдержали этот страшный натиск. Однако вечером того же, 28 августа, к огромному удивлению противника, Горчаков отдал приказ оставить бастионы и переправляться на пароходах или переходить по плавучему мосту на Северную сторону. Одновременно специальные команды начали взрывать пороховые погреба, уничтожать батареи и орудия…