Земля в цвету - Сафонов Вадим. Страница 4

Внутренность цветов аройника горяча: в них такая же температура, как в крови лихорадочного больного.

Индийский кустарник десмодиум взмахивает каждые полторы минуты сотнями своих листьев-вееров; это «жестикулирующее» растение. Листочки стыдливой мимозы начинают дрожать, будто мимозу знобит от холода, если внезапно сиять с нее стеклянный колпак в прохладной комнате. Тычинки барбариса «прыгают» при малейшем прикосновении. Они более чувствительны, чем ресницы нашего глаза. Утверждают, что при сильном ударе белая акация иногда также складывает свои листочки. А однажды было замечено, как в жаркий день папоротник красный кочедыжник кругообразно шевелил вайями — совсем, как десмодиум…

Есть растения-кулинары и растения-кондитеры. Их плоды — самая изысканная пища на Земле. Почти все лекарства в наших аптеках приготовлены растениями-фармацевтами. Мы любуемся растениями-художниками: их лепестки расцвечены всеми оттенками солнечного спектра. А живые крепости, вооруженные шипами, броней и ядом, нескольких капель которого достаточно, чтобы свалить слона!

Папоротники дважды живут свой век: в виде крошечного листка-заростка и в виде пышного, всем знакомого растения, украшающего лес.

Многие травы и деревья начинают свою жизнь с далекого воздушного путешествия. И кто в крылатом семени узнает будущего неподвижного, как каменная колонна, лесного исполина?

Суровые «солдаты» тайги — хвойные деревья — своими иглами чешуями и «колосками» странно напоминают плауны, самых крошечных обитателей хмурого и сырого лесного дна.

По всему земному шару победно прошли злаки, превращаясь то в деревья (бамбук), то в дерн, покрывающий луга. И для человека нет более ценных растений, чем злаки: ведь они приготовляют пищу для сотен миллионов людей.

А двадцать пять тысяч видов сложноцветных! Ромашки, одуванчики, васильки, полынь, чертополох, астры, подсолнечники, замечательные растения-каучуконосы — кок-сагыз, тау-сагыз, — все это травы; есть и деревца (в тропиках). В «корзинках» сложноцветных сложены вместе сотни цветочков, подобно тому как в фасетчатых глазах насекомых — сотни глазков.

Это наиболее молодая и уже самая многочисленная растительная армия: в ее ряды входит десятая часть всех известных ботаникам семенных растений; и, может быть, нет такого места на земной суше, которое не завоевал бы какой-нибудь из отрядов армии сложноцветных.

Злаки, сложноцветные, несколько уступающие им в численности мотыльковые, изобильная семья орхидных с самыми роскошными цветами на земле; то причудливые деревца, то серые, неказистые былинки — молочайные; пестрая толпа мареновых, куда входят и деревья — хинное и кофейное, и бурые, груболистые придорожные травы — вот самые могучие армии Зеленой страны.

Пласты каменного угля напоминают о древних сумрачных чащах исполинских папоротников, хвощей, плаунов, образовавших эти подземные склады солнечной энергии. А сейчас дальневосточный экспресс несколько суток мчится сквозь тайгу — самый большой (вместе с южноамериканскими «гилеями») лес на земле.

И все же степи уже теснят лес. Не ветеран дремучего бора, дуплистый дуб, а дружный, сомкнутый покров разноцветно переливающегося на ветре луга — вот, может быть, самый главный герои сегодняшнего растительного мира! Правда, не просто идет борьба деревьев и трав. Да и человек не взирает на нее бесстрастно. Об этой борьбе, о лесе, наступающем и отступающем, и о вмешательстве человека нам придется еще говорить дальше…

РАЗВЕДЧИК И ХОЗЯИН

Земля нетронутая и необъятная простиралась некогда вокруг первобытного человека. Великий мир растений давал ему корни, плоды, зерна, луковицы; укрывал человека в непогоду; человек охотился в лесу.

И много тысячелетий человек разведывал дороги в Зеленой стране. Когда он перешел от простого собирания того, что она дарила, к покорению ее? Когда он стал не только разведчиком, но и хозяином ее?

Может быть, женщина, собиравшая съедобные клубни, колоски диких злаков для детей и для общего очага, пока мужчины охотились, — женщина первая заметила, как из оброненных зерен выходят крепкие ростки. Но еще должно было пройти долгое время, пока это простор и поразительное наблюдение могло стать прочным и нужным званием.

Как заглянуть во тьму безвозвратно миновавших тысячелетий? Но попробуем мысленным взором что-нибудь разглядеть в той далекой жизни, такой не похожей на все, что окружает нас сейчас.

Времена «тощие» чередовались для первобытных людей с временами «жирными». И «тощих» было куда больше.

И вот вообразим себе.

То ли год худой выдался, — а тут и мыши и муравьиное нашествие; то ли охотники-воины соседнего племени нагрянули и пограбили — только осталось поселение без свято хранимых своих запасов. Сказали мы: поселение, а ведь не одно, а сотни поселений оказывались то и дело в таком положении. И всем в них приходилось плохо, а круче всех женщинам-матерям, хранительницам очага. Им первым — печаль и беда.

Кидались собирать новые запасы. И когда-нибудь в каком-то поселении догадалась, наконец, какая-нибудь из женщин помочь беде, умножив то, что осталось или что собрали: сделать так, чтобы новые запасы сами выросли. В теплых краях это недолго: 2–4 месяца — весь круг жизни однолетнего растения.

Думать надо, много раз и во многих местах начиналось великое дело человечества — земледелие, начиналось и опять гасло, забывалось. А когда оно, наконец, утвердилось, были этому не случайные причины — не отдельные беды и неудачи, не отдельные наблюдения зорких и внимательных людей. Нет, причины были важные и общие. Нужно было, чтобы до этого доросло, доразвилось человеческое общество. Должны были уже измениться самые обстоятельства жизни людей.

Это произошло на рубеже между древним и новым каменным веком. Люди, еще не знающие металлов, вооруженные каменными топорами, копьями и стрелами с каменными наконечниками, жили родовым строем. Не существовало государства, но уже гуще сделались поселения, жили оседлее. Были уже у людей домашние животные — собаки, свиньи.

Каменная мотыга стала первым орудием обработки земли. Работали женщины, «собирательницы колосьев».

Что же росло на первых «полях»?

Если судить по лесным полукочевым племенам Африки, Малайского архипелага и Южной Америки, то человек начинает с возделывания корнеплодов и клубневых. У нынешних племен это таро, арорут, ямс, батат, маниок. Все — растения зарослей. Это еще лесное земледелие. С него, может быть, и начал человек. Но с ним недалеко уйдешь. Оно только подспорье для племен, главное занятие которых по-прежнему охота.

А чуть только земледелие по-настоящему стало земледелием, съедобные корни джунглей должны были уступить главное место зерновым. И зерновое земледелие появилось уже в очень давние времена. В черепках битой посуды, найденных на месте нескольких самых старых поселений и стоянок человека в Европе, обнаружены зерна пшеницы, ячменя; они пристали некогда к морской глине у первобытных гончаров, влипли, вмуровались в нее — ученые увидели зерна, когда догадались разламывать черепки.

Это самые первые, известные нам следы земледелия. Им, может быть, восемь-десять тысяч лет.

В свайных поселениях, которые существовали за пять-шесть тысяч лет до нашего времени (остатки их находят, например, в Швейцарии), уже было «регулярное» сельское хозяйство. А на востоке, в стране Элам, тысяч семь лет назад сеяли просо, пшеницу, сахарный тростник. Чуть моложе земледелие у сумеро-аккадов. Вавилоняне сеяли уже и бобовые; были у них и сады: древние источники говорят о «прекрасных садах». Финиковая пальма доставляла хлеб, сладкий «мед», финиковое вино; а ячменя, по словам древнегреческого географа Страбона, у вавилонян было столько, «как нигде».

Три, а может быть, и больше тысячи лет назад знали земледелие и наши предки, прародители нашего народа, жившие в наших южных степях.

Больше шести тысяч лет назад египетские земледельцы кинули зерна в илистую теплую почву, еще влажную после нильского разлива. Хлебные злаки египтяне заимствовали у сумеро-аккадов.