Емеля - Чупринский Анатолий Анатольевич. Страница 12

— Что вам угодно? — уже менее уверенным тоном повторила сверху Клара.

— Хочу вернуть твои украшения.

— Уходите! Я вас вычеркнула из своей жизни! — донеслось сверху.

Довольно долго обе фигуры, и внизу под окном, и в проеме окна, молчали. Стало уже совсем темно. Где-то тревожно залаяли собаки.

— Клара! Я замерз! И три дня ничего не ел!

— Уходите! Я вас знать не желаю!

— Клара! Сбрось мне лестницу. Я только погреюсь у твоего камина и уйду. Теперь уже навсегда, — продолжал в темноте настаивать Карл, — Я должен вернуть тебе драгоценности. Не пустишь, я замерзну под окнами и умру!

Силуэт в окне никак не реагировал. Даже не шевелился.

— Моя смерть будет на твоей совести! — почти в полный голос заявил Карл.

Ответом ему было стоическое молчание фигуры в окне.

Только сторожевые собаки лаяли вдали.

— Прощай! — обречено, уже в полной темноте сказал Карл, — Прощай! И помни! Я всегда любил только тебя одну!

В темноте едва можно было, с трудом различить сгорбленную фигуру, которая поправила котомку на спине и медленно побрела вглубь сада.

Когда Карл уже почти скрылся в темноте сада, сверху, со странным осторожным грохотом, спустилась веревочная лестница.

Сердце женское, как известно, не камень. Самая древняя истина.

Мчалась по российскому бездорожью Печь. Валил из длинной трубы черный дым. Восседали на ней ОН и ОНА. И даже по сторонам не смотрели. Исключительно друг на друга. Оно и понятно, любовь — не картошка, дело серьезное.

Впереди печи ехал Байкер на своем ревущем чудовище. Прикрепил на длинном шесте красное знамя и непрерывно сигналил всеми мигалками, крякалками, вспышками. Сгонял с дороги гусей, уток, поросят и прочую домашнюю живность. За спиной у него на заднем сидении сидела Яга. Тоже вся в черном кожаном. Прижавшись к Байкеру всем телом, крепко обхватив его руками, она, зажмурившись, счастливо улыбалась.

Сзади печи, чуть поотстав, как почетный эскорт, три всадника. Уже знакомый нам Добрыня Никитич, Алеша Попович и, разумеется, Илья Муромец. Лица у всех строгие, сосредоточенные. При исполнении.

А печь все набирала и набирала ход.

Справа и слева от дороги стояли знакомые все лица. Вон…. Красная Шапочка с корзинкой в руке. Улыбаясь, приветливо машет им вслед ручкой.

Напротив нее, на другой стороне дороги Кот Базилио и Лиса Алиса. Тоже машут лапами. И улыбки на их мордах, может, впервые в жизни доброжелательные и даже где-то искренние.

Чуть в стороне от пыльной дороги, в уютном маленьком болотце на огромном листе лилии в кресле восседает сама Черепаха Тортилла. Она салютует Емеле и Несмеяне. Отдает им честь на манер офицеров французской армии.

Рядом на скамеечке под березой сидят Клара и Карл. По очереди, передавая, друг другу кларнет, играют какую-то знакомую незамысловатую мелодию. На проезжающую мимо печь даже смотрят. Оба поглощены музыкой. И друг другом.

Напротив, на противоположной стороне у обочины стоит Буратино. Он держит за руку свою Мальвину. Оба тоже улыбаются. И приветливо машут руками.

Еще чуть дальше по ходу движения на опушке леса никак не может оторвать свою длинную бородищу от дуба Карабас Барабас. Он виновато разводит руками в стороны. Мол, рад бы проводить вас, тоже вслед помахать, да вон бородища проклятая мешает. Никак не желает отклеиваться от ствола.

А Печь несется все быстрей и быстрей, все набирает и набирает скорость, уже почти летит. Только вскрикнул в испуге зазевавшийся прохожий. Да на лугу буренки от изумления рты пооткрывали. Так и остались стоять. Даже жевать перестали.

Эх, печка! Птица печка, кто тебя выдумал? Знать у бойкого народа ты могла только родиться. В том краю, где не любят шутить. А просто любят. Без шуток.

И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом. А наскоро одним только мастерком снарядил и собрал тебя расторопный ярославский печник.

Печь! Куда несешься? Дай ответ! Не дает ответа!