Отважные(изд.1961) - Воинов Александр Исаевич. Страница 9
Молча выслушав историю о том, как дядя Никита предал убежавшего пленного, Якушкин долго сидел молча, о чем-то напряженно думая.
– Какой подлец! – вдруг сказал он. – Какой предатель! Продался за банку консервов!.. Ты хорошо сделал, что убежал от него.
– А если дядя Никита придет сюда? – спросил Коля.
– Не придет, – с уверенностью ответил Якушкин, – он трус. Тебя-то он к себе тайком привел?..
– Сказал, чтобы я не подходил к нему близко, а шел позади...
– Вот видишь!.. Он тебя из дома не хотел выпускать, боялся, что полицаи пронюхают, кому он приходится родственником... Ну, ничего, есть люди, которые всему ведут счет...
– И вы знаете их? – спросил Коля; по своему простодушию он уже считал, что старик знает Геннадия Андреевича, говорит именно о нем.
Но, к его удивлению, Якушкин как-то сразу замкнулся, и его кустистые седые брови совсем прикрыли глаза.
– Ну, это к делу не относится, – уклонился он от прямого ответа. – А твой дядя Никита еще за все ответит! За все!.. – И он строго погрозил пальцем. – И за жизнь твоей матери ответит. Изверг!
У Коли до боли сжалось сердце. Он боролся с искушением рассказать Якушкину все до конца: и о том ночном разговоре, который он подслушал, и о явке в доме вдовы, и об отце, томящемся в лагере, и о том, что он хочет добраться до Геннадия Андреевича и попросить его о помощи...
– Посмотри, чай как будто вскипел, – сказал Иван Митрич, – крышка хлопает. Заварка в шкафу.
Коля вышел на кухню. Чайник действительно уже кипел, из горлышка клубилась струйка пара. Мальчик схватился за железную дужку, но пар обжег ему пальцы.
– Ой!..
– Что с тобой? – спросил из другой комнаты Иван Митрич.
– Пальцы обжег, – ответил Коля.
Но вскрикнул он не только потому, что обжег пальцы. За окном, под тополем, стоял дядя Никита. Откуда он появился? Только что Коля смотрел в окно – во дворе никого не было. Заметив, что Коля его видит, дядя Никита каким-то умоляющим движением руки приложил палец к губам. Что это значит? Предупреждение? Коля должен молчать?..
Коля невольно обернулся: видит ли дядю Никиту Якушкин? Старик переставлял в своей каморке какие-то банки, и оттуда доносился его глухой, надрывный кашель. Когда Коля вновь обернулся, дядя Никита уже исчез. На тропинке, ведущей к забору, никого не было.
Но в это время заскрипели ступени, кто-то долго шарил в темных сенях по двери, отыскивая ручку, и, не найдя ее, открыл дверь, потянув ее за клочок войлока.
«Дядя Никита! Спастись, как можно скорее спастись от этого человека!» Заскрипела на ржавых петлях рама, звякнули стекла, едва державшиеся на старой замазке. Коля уже перенес левую ногу через подоконник, как из-за сарая, который стоял в глубине двора, вышел высокий рыжий полицай с автоматом и крикнул:
– Эй! Давай назад!.. – и поднял автомат.
Он подчинился рыжему полицаю и вернулся обратно в кухню. В соседней комнате Иван Митрич уже встречал дядю Никиту, и они завели разговор.
Коля искал, куда бы ему спрятаться... Для того чтобы пробраться на чердак, нужно проникнуть в сени, и тогда необходимо пересечь комнату, в которой ждет его дядя Никита. А подвал? Может быть, в полу есть люк?.. Нет, все доски плотно пригнаны одна к другой, люка не видно. В отчаянии Коля прижался к косяку приоткрытой двери и стал слушать, о чем говорит Иван Митрич с этим проклятым банщиком.
Но они говорили не о нем. Иван Митрич упрашивал дядю Никиту раздеться и присесть к столу. А тот отговаривался тем, что занят, – шел мимо да вдруг вспомнил: давно не фотографировался, а тут как раз бургомистр Блинов требует, чтобы его работники представили свои фотографии.
Иван Митрич выяснил, какого размера должны быть фотографии, пожаловался, что теперь трудно достать хорошую бумагу. Связей с немецкими офицерами у него нет, а если ему изредка и приносят бумагу, то он боится купить: как бы потом не обвинили, что он ее украл. Никита Кузьмич обещал Ивану Митричу достать все, что нужно, ему это не трудно, ведь он выполняет специальные поручения городского управления.
Они говорили солидно, как два человека, которые знают себе цену и занимают в обществе определенное, заметное положение. Даже в том, каким тоном Иван Митрич обращался с просьбой достать ему фотобумагу, было достоинство. Он просит, но если это трудно, то не настаивает. Со своей стороны Никита Кузьмич обещает, но в то же время не навязывает.
Иван Митрич пригласил Борзова прийти завтра утром в ателье, и он сделает все, что нужно.
Затем наступило молчание. Как будто все уже было сказано, и Никите Кузьмичу оставалось только уйти.
И действительно, загремели стулья. Никита Кузьмич поднялся и подошел к двери. Коля облегченно вздохнул. Наконец-то он уходит!
Но Борзов вдруг словно вспомнил о чем-то весьма маловажном:
– Да вот, Иван Митрич!.. Тут один мальчишка за вами увязался. Мне надо будет захватить его с собой.
За дверью наступило тягостное молчание – видно, Иван Митрич собирался с мыслями, удар был нанесен неожиданно.
– Вы говорите о Коле? – спросил он, и его голос прозвучал твердо.
Это был голос человека, который решил не сдаваться. И Коля вдруг поверил в то, что старик сможет защитить его. Он выбежал из кухни и бросился к дяде Никите:
– Уходи, уходи отсюда!
Дядя Никита кивнул головой к двери:
– Идем! Да поживее!
Якушкин заслонил Колю спиной.
– Мальчик останется здесь, – сказал он решительно.
– Нет, он пойдет со мной!
Якушкин усмехнулся:
– Но вы, кажется, его дядя? И вы знаете, каковы могут быть последствия...
– Да, я все знаю, господин Якушкин. Он мой племянник, и поэтому я увожу его с собой. На это есть приказ Блинова...
– Приказ Блинова? – переспросил Якушкин. – А зачем Блинову этот мальчишка?..
Дядя Никита зло взглянул на Колю:
– Этот мальчишка слишком много знает! И у него очень плохо привешен язык. Короче говоря, он сойдет со мной. Он арестован!..
Якушкин развел руками и отступил.
– Бог вас накажет, Никита Кузьмич! Губите людей ни за что!.. Иди ко мне, Коля, я тебя поцелую, мой мальчик. У меня нет сил защитить тебя, но я буду хлопотать, чтобы тебя отпустили...
Никита Кузьмич отворил двери настежь.
– Иди вперед! – грубо сказал он Коле. – Да не вздумай бежать. Когда я на службе, у меня нет родственников.
Якушкин провожал Колю до ворот. Здесь Коля с ним простился. Рыжий полицай уже ждал его посреди дороги и по знаку Борзова подтолкнул мальчика стволом автомата.
– Иди, иди! Быстрее!
Коля пошел впереди полицая, дядя Никита поравнялся с ним.
– Черт тебя подери, наделал же ты мне хлопот! – вполголоса ругался он. – Зачем бежал? Теперь придется тебе сидеть в подвале. Об одном прошу: молчи. Даже в подвале молчи...
Полицай шел слишком близко. Дядя Никита замолчал, и лишь время от времени многозначительно поглядывал на своего арестованного.
Вскоре Колю втолкнули в подвал мучного склада – здесь полицаи устроили нечто вроде пересыльной тюрьмы. Сюда приводили задержанных и решали, что с ними делать дальше – передавать ли в гестапо или вести дело здесь. В подвале еще пахло мукой и мышами. Тусклый свет пробивался с улицы через мутное оконце под самым потолком. Окно было настолько узко, что и решетки не требовалось: взрослому человеку в него не пролезть. Сквозь окно виднелись клочок неба и ноги часового в грубых кожаных ботинках.
У левой стены были сколоченные из толстых досок, почерневшие от времени широкие нары. На них сидели двое старых мужчин в рваных ватниках и худенькая девочка в косынке и потертом пальто. В дальнем темном углу лежал человек, укрытый грязной шинелью.
За спиной гулко стукнула дверь и заскрипел засов. Коля медленно подошел к нарам и присел с краю.
Старики удивленно взглянули на него.
– Ну вот, за детей уже взялись!.. – сказал один из них; лицо его было изборождено следами оспы.
Девочка перестала плакать и с удивлением посмотрела на Колю. То, что рядом оказался худенький мальчик, который был так же несчастен, как и она, успокоило ее. Девочке было лет пятнадцать; две тоненькие светлые косички выглядывали из-под косынки.