Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль - Кальма Н.. Страница 88

Бабетт в эту минуту уже подбегала к ним. Вид у нее был самый озабоченный.

— А где же команда? — закричала она, хватая Клоди за руку.

Жюль и Ги мгновенно переменились в лице.

— Какая команда? Что еще за команда?

— У Бабетт есть вот этот красивый корабль, есть пассажиры, а команды еще нет. А без команды, все это знают, корабль выйти в море не может. Ведь мы же все едем к морю, в Нормандию, чтобы отправить в плавание корабль Бабетт,— очень подробно и внятно для девочки объяснила Клоди. Она протянула малышке еще горсть куколок: — Вот твоя команда. Держи. Это очень храбрая, очень преданная команда. А сейчас мы все пойдем, сядем в машину и поедем далеко-далеко, к самому синему морю...

Ги не выдержал, хлопнул по плечу Клоди:

— Молодчина ты! Здорово придумала!

— Довольно болтать, все к машине! — заторопился Жюль.

Клоди подумалось, что он мог бы обнять и приласкать свою новую дочку, но Жюль все еще был не в себе и, не обращая внимания на своих спутников, почти бегом поспешил к машине. Ги подхватил малышку на руки.

— К морю...— пролепетала Бабетт, вся поглощенная рассматриванием куколок.

Вот и машина. И Жюль уже за рулем и распахивает дверцы. Клоди тянет Бабетт садиться на заднее сиденье, но малышка решительно отстраняется.

— Хочу сидеть спереди,—говорит она капризно и залезает на переднее сиденье, рядом с Жюлем.

Приятели переглядываются.

— Тогда и ты, Диди, садись рядом с Бабетт,—командует Ги.

Девочка быстро пересаживается к малышке. Сейчас она будет развлекать ее игрушками и сказками до самой Нормандии. Однако Клоди в великом удивлении, что же это за интернат, где девочка постоянно каталась на машине?

«ДС» отчаливает от тротуара, мгновенно набирает скорость, уносится из переулка куда-то вдаль.

А через пять минут Рири Жюльен слышит в телефонной трубке голос Саида:

— Вожак, они только что уехали. И рыженькая с ними. Но мне показалось, что в машине с ними был кто-то еще. Нет, я не уверен, они слишком быстро отъехали. Ну за что же ты меня ругаешь, Рири. Ведь я сделал все, как ты велел...

17. ЗАПИСКИ СТАРОГО СТАРОЖИЛА

Когда, случалось, я читал в романе или повести «улыбка освещала его (ее) лицо», «улыбка делала ее (его) прекрасной», «улыбка совершенно его (ее) преображала», мне это казалось просто фразой, красивой выдумкой автора. Но вот вчера я убедился, что так бывает. Надя Вольпа. по старой привычке, продолжает меня опекать, как маленького. Это она заставила меня пойти на советский фильм «Начало».

— Это лучшее, что я видела за последние несколько лет,— сказала она мне.— Там играет актриса, в которой соединились все высокие черты русской женщины.

Я знаю пристрастие Нади Вольпа ко всему советскому и русскому, ее склонность преувеличивать, поэтому поверил не вполне, но все-таки пошел в наше бельвилльское «придворное» кино: маленький зальчик, с бархатными старомодными портьерами и неудобными скользкими стульями, которые тем не менее все бельвилльцы предпочитают даже шикарным кинозалам Елисейских полей.

Я увидел Инну Чурикову, неловкую, некрасивую рабочую девчонку с большим ртом и торчащими зубами, и мгновенно понял, что означает «улыбка, преображающая человека». Улыбаясь своей счастливой любви, Чурикова становилась прекрасней самых красивых женщин, и мужчины-зрители в маленьком зале смотрели на нее влюбленными глазами, затаив дыхание. Ни одна кинозвезда не могла сравниться в эти минуты с Инной Чуриковой, даже Катрин Денёв, даже Б. Б.

По сценарию Инну Чурикову видит в любительском спектакле кинорежиссер, который ищет актрису на роль Жанны д’Арк. Он понимает, что у рабочей девчонки — талант, что именно она ему нужна. В фильме показано, как Чурикова играет Жанну. Думаю, это самые пронзительные кадры. И вдруг, глядя на игру русской актрисы, я понял: Жанна д’Арк потому так удается ей, что в ней те же черты характера, что и в русской женщине: великодушие, самоотдача, беззаветная любовь к своей стране, суровая прямота и вместе с тем чисто бабья жалость к людям, желание им помочь, выручить из беды и для этого пожертвовать даже собственной жизнью.

Человеку в годах, вот хоть и мне, свойственно думать ассоциативно, часто даже после не можешь вспомнить, отчего и по какой ассоциации думаешь ныне о том-то и том-то. Но здесь была ассоциация очень прямая и закономерная.

Я пришел домой с фильма еще не поздно, хотел зайти к Наде, но у нее в окнах не было света. Я все еще был под впечатлением Инны Чуриковой, ее Жанны д’Арк. И тут на моем внутреннем экране, точно мгновенно осветившемся светом памяти, появилась мать Мария — еще одна русская женщина, схожая душой и поступками и с Жанной д’Арк и с Инной Чуриковой.

Я увидел ее такой, какой знал в дни Сопротивления: крупная, высокая фигура в черном монашеском одеянии, крупные, почти мужские руки, которые умели делать и трудную черную работу, и самые тонкие, искусные вышивки. Очень простое, широкое лицо с очками в железной оправе и глазами, которые, казалось, излучали необыкновенный ум, доброжелательность, умение проникнуть в вашу самую потаенную суть.

Я пришел во время оккупации на улицу Лурмель, еще ничего не зная ни о матери Марии, ни о жильцах этого дома. Мне было сказано только, что в этом доме помогают Сопротивлению и я должен переправить из Парижа в провинцию одного советского офицера: он бежал из фашистского лагеря и нашел в этом доме временный приют.

Удивительные люди населяли этот дом! Одинокие, бездомные старики и старухи; еврейские семьи, скрывающиеся от гитлеровцев; задумчивый философ, нуждающийся в спокойном уединении; очень подвижная и моложавая матушка матери Марии, первая ее помощница во всех делах; Юра — совсем еще мальчик — сын матери Марии, православный священник отец Дмитрий, известный среди гонимых тем, что давал евреям документы о крещении; бежавшие из нацистского плена советские мужчины и женщины... И всем этим пестрым гнездом руководила высокая спокойная женщина в монашеской одежде. В ее комнатку под лестницей люди приходили, чтобы высказать все наболевшее, получить совет, утешение, помощь...

Позже я встречал мать Марию на улицах с тяжело нагруженной тележкой — она возвращалась с Центрального рынка, где торговцы на рассвете отдавали ей или чуть попорченные, или не распроданные за день овощи, фрукты, иногда даже мясо. Все это она везла к себе домой, на ули-цу Лурмель, чтобы накормить своих подопечных. Это была трудная, мужская работа, но мать Мария знала, что люди должны питаться, что в оккупированном Париже продукты стоят дорого и не по карману ее жильцам, и она впрягалась в лямки нагруженной доверху тележки.

Что я знал об этой удивительной женщине?

Знал, что она родилась в степном Крыму, где-то возле древних скифских курганов на берегу моря, что эти курганы и каменные идолы в степи питали ее воображение с детских лет. Уже с самой ранней юности она писала стихи, серьезные и мудрые не по возрасту, полные символов и высоких мыслей. Судьба привела ее в Петербург, и еще девочкой она пришла к Александру Блоку и стала его другом. (Я читал стихи Блока по-русски, пытался постигнуть их таинственную музыку. Ради одних этих стихов стоило бы научиться русскому языку!) Мать Мария, которую в те далекие времена звали Елизаветой Пиленко, вышла замуж за родовитого русского Кузьмина-Караваева. Человек этот не принял революцию, бежал на юг, где еще действовали отряды белых. Жена ушла от него, но белый поток увлек ее за собой, и с этим потоком она оказалась за границей. Потом были долгие годы скитаний, бед, безденежья, был второй муж, казак, трудолюбивый и добрый, родился сын Юрий, но и с этим мужем она рассталась и только изредка ездила навещать его в маленькую усадьбу под Парижем, где казак разводил овощи. И каждый раз он давал матери Марии для ее подопечных много овощей и фруктов.

Добрые дела, широкая помощь людям — это была одна сторона жизни Елизаветы Пиленко. Другая — ее глубоко скрытая, внутренняя жизнь, ее собственный бог. Никто не может знать те пути, которые привели Елизавету Пиленко к ее богу, к монашеству. Она приняла постриг, надела черные одежды, получила имя матери Марии и еще глубже, еще деятельней стала заниматься делами гонимых людей, находящихся в беде, под угрозой смерти. Дом матери Марии, который она приобрела специально для таких, обделенных судьбой, стал вскоре широко известен среди бойцов Сопротивления. Сама Надя Вольпа скрывалась в нем какое-то время от нацистов вместе со всей своей семьей. Много советских людей прошло через этот дом. Надя Вольпа еще недавно вспоминала: