Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль - Кальма Н.. Страница 97

Жаклин положила трубку. Лицо у нее было то ли испуганное, то ли сердитое.

— Как вам это нравится! — обратилась она ко мне и Рири. — Хорошенькая новость. У Круабонов исчезла няня Бабетт — пожилая дама Жанин Буле. Пропала тотчас же после телепередачи. Все ее вещи остались в комнате, которую она занимала в доме Круабонов. Круабон очень за нее беспокоится. Думает, что бандиты могли расправиться с ней за ее показания. Он просил меня и всех, кто знает, не сообщать пока, что Бабетт нашлась. Очевидно, это както связано с полицией — Опа повернулась к Рири: — Круабоны сказали, что немедленно едут ко мне за малюткой. Я должна быть у себя, встретить их. Ты со мной?

Рири, как и я, был удручен новостью. Еще одно преступление? Я старался взять себя в руки, но мне виделись самые страшные картины.

Зазвонил телефон. Я взял трубку. Женский взволнованный донельзя голос попросил к телефону Жаклин Мерак, если она все еще у мсье Клемана. Жаклин подошла и мгновенно, услышав то, что ей сказали, побледнела до синевы. Лицо ее выразило полнейшую растерянность.

— Это мама. Она говорит: только что подымалась в спальню, но там одна Бабетт. Открыта дверь в сад. Клоди и собака исчезли.

Голос ее прерывался на каждом слове. Рири закричал:

— Что? Она тоже исчезла? Дьявол! Я с самого начала знал, что так будет! Почему, почему я не догадался послать ребят из «стаи» дежурить у дома! — он куснул свой кулак. Потом обратился ко мне: — Я пойду на розыски. Надо торопиться, а то это может плохо кончиться. Если эти бандиты пронюхали, что она увела их добычу...

Он опять куснул кулак. Возбуждение его передалось Жаклин и мне.

— Ты хоть приблизительно представляешь себе, куда она могла пойти? — спросил я.— Она могла испугаться полиции, а может... может быть, она хочет предупредить тех двоих, чтобы они получше спрятались?

Рири заорал на меня:

— Вы что же, всерьез думаете, что она преступница? Да эта девочка не способна ни на что плохое! Я за нее ручаюсь, как за самого себя!

— Тогда вам в самом деле нужно поторопиться, — сказал я.— Жаклин, я поеду к вам отдавать девчушку родителям и все им объясню. А вы с вашей машиной поступаете в распоряжение Рири.

Рири благодарно посмотрел на меня.

— Дядя Андре, я думаю, не вызвать ли моих стариков? Ведь это как раз тот случай, когда они могут помочь...

— Мы еще успеем об этом поговорить,— сказал я.— А сейчас нам всем нужно торопиться.

Про себя же я подумал: что-то уж слишком близко к сердцу принимает Рири дела этой рыженькой! Слишком близко к сердцу...

23. В ТЕМНУЮ НОЧЬ

Казак громко втянул в себя воздух: еще одно незнакомое жилье.

— Тише, Казак, ради бога, тише,—шепнула в самое ухо собаки Клоди.

Она крепко сжимала в горячей руке ключ. Какое счастье, что она его захватила, отправляясь с Ги! Даже, кажется, это Сими посоветовала ей захватить ключ от входной двери с собой. А вдруг они вернутся поздно, и будить Желтую Козу будет неловко: она так всегда ворчит, так долго заставляет жильцов ждать, покуда облачится в халат и шлепанцы и соблаговолит открыть дверь. Сими, Сими, где ты, бедняжка? Сейчас я буду с тобой, сейчас все-все тебе объясню, и мы вместе что-нибудь придумаем...

С той минуты, когда Жаклин и Рири привезли на улицу Фран-Буржуа обеих девочек, Клоди перестала беспокоиться за судьбу Бабетт. Бабетт вернут домой, родителям, все станет там на свои места. Другое дело — ее собственная судьба и судьба Сими... Девочка ни на минуту не смыкала глаз в уютной спаленке Жаклин. Рядом спокойно посапывала малышка Круабон, а Клоди все ворочалась, все думала и передумывала свои невеселые мысли. Надо немедленно идти к Сими, надо ей все рассказать...

Старушка мать Жаклин была так ласкова с ними, конечно, неловко, нехорошо, не сказавшись, убегать, но что делать?..

Последние поезда в метро ходили редко. Подметальщики-негры чистили пустые перроны. Казак? Конечно, он тоже последовал за девочкой и, конечно, его не хотели пускать в метро. Но Клоди так трогательно просила контролера, так жалобно и убедительно доказывала, что у нее нет ни сантима на билет и в карманах — один ключ, что, кроме метро, у нее и нет никакой возможности добраться до родительского дома, а собака — вы, конечно, любите животных, мадам? — так вот, собака всюду ходит за мной и не хочет считаться с правилами для собак, мадам... Словом, контролер — старая женщина, которой Клоди годилась во внучки,— расчувствовалась, сама купила билеты Клоди и Казаку и пропустила девочку с собакой в пустое в этот час метро. И вот Клоди наконец перед домом, где живут Назеры, где еще недавно так беспечно жила она сама.

Темны окна их квартирки. Темна конурка консьержки. Сими, наверное, давно спит, если только она может спать, бедная, одинокая милочка...

Еле переводя дух от волнения, Клоди вставляет ключ в замочную скважину, поворачивает. Тяжелая дверь подается, приоткрывается, и Клоди с собакой проскальзывают в вестибюль. На лестнице кромешная тьма: свет обычно включала из своего помещения Желтая Коза. Сейчас из привратницкой шел только слабый отблеск ночника, бросавший тусклый лучик на крохотный кусок пола у самой двери. И через эту полоску даже не света, а смутного отблеска Клоди проскользнула, почти прижавшись к полу — так ей было страшно, что Коза услышит, выглянет из своей конурки и обнаружит ее и собаку. А тогда... Но додумать до этого «тогда» Клоди даже не решилась. И Казак, словно понимая, как нужно себя вести сегодня ночью, тоже неслышно, тенью крался за девочкой.

Вот уже Клоди нащупала ногой начало лестницы. Уф! Дальше легче: ноги сами переступают со ступеньки на ступеньку. Вот уже позади один пролет, другой... Вот она уже на втором этаже... Внезапно где-то наверху хлопнули дверью. Клоди вздрогнула: знакомый звук! И почти тотчас же злобно заворчал Казак.

— Тсс, Казак, замолчи! — в страхе шепнула девочка.— Молчи, а то нас накроют!

Однако на этот раз Казак не послушался: оттолкнув мохнатым боком девочку, он рванулся наверх и, грозно рыча, исчез в темноте.

И почти тотчас Клоди услышала человеческий вопль, чьи-то пронзительные крики, мешающиеся со злобным рычанием Казака, и ругань, громкую, на всю лестницу, ругань отвратительную, грязную ругань, стегающую девочку, как удары хлыста.

— Сволочь! Собака! Здесь собака! Ги, на помощь! Эта сволочь меня укусила! Прокусила ногу насквозь! У меня кровь, я истекаю кровью! Откуда здесь собака? У, сволочь, гнусная сволочь, сейчас ты у меня получишь!

Протяжный вой. Вой боли, вой смерти. Потом хрип. И снова ругань, торжествующая, удовлетворенная:

— Получила, сволочь! Получила! Ага, подыхаешь? Так тебе и надо! Ги, полосни ее еще раз! Будет знать, сволочь, как кусать людей! Где твой фонарик, Ги, у меня кровь течет по ноге. Я должен перевязать рану, и то может быть заражение. А может, собака бешеная? Откуда она здесь? Чья? Ги, дай фонарик...

И вдруг голос Ги, так хорошо знакомый девочке — самоуверенный, но не такой хладнокровный, как обычно, кажется, даже подрагивающий:

— Смотри-ка, Жюль, да это твой пес Казак. Узнаешь? Вот это номер! Казак здесь, соображаешь? Значит, и девчонка здесь, понял? Значит, она приперлась сюда? У, вот это сюрпризец! Знаешь, чем нам это грозит? Или совсем обалдел от укуса, занят своей чертовой ногой и ничего не соображаешь? Да ты слышишь меня или нет? Ведь эта дрянь может нас выдать, если уже не выдала! А как же завтрашний день? Ты понял, чем это пахнет? — Ги уже просто орал, забыв об осторожности.

— Нужно ее найти, — пробормотал Жюль.— Во что бы то ни стало. Если собака на лестнице... Ох, Ги, моя нога...

Девочка на лестнице вжалась от ужаса в стену. Что, если ее сейчас обнаружат?

И едва Клоди подумала, вернее, не подумала, а протре-петала это про себя, как рядом с ней на стене промелькнул лучик фонарика — лучик-сыщик, обшаривающий сантиметр за сантиметром лестницу. Вот он пробежал совсем рядом, вот он над головой Клоди, вот он...